Помешанный на климатических изменениях гений научной фантастики Ким Стэнли Робинсон

Перевод материала Wired об одном из ведущих фантастов современности.

Нередко приходится слышать, что фантастика, опирающаяся на науку и предлагающая убедительный взгляд в будущее, почти перестала выходить. Ким Стэнли Робинсон своим творчеством демонстрирует ошибочность этого тезиса.

О чём бы он ни писал — о колонизации Марса, кораблях поколений или климатических изменениях, писатель всегда опирается в своих работах на результаты глубоких исследований и создаёт достоверные образы будущего.

Да и героями книг Робинсона зачастую становятся именно учёные и исследователи. Мы уже касались творчества писателя в материале о перспективах освоения Марса. Теперь перевели статью Wired, посвящённую жизни и творчеству фантаста.

Действие нового романа Кима Стэнли Робинсона «Красная Луна» происходит в той же вселенной, что и в предыдущем романе автора «Нью-Йорк 2140». Однако новая книга обладает самостоятельным сюжетом. Это триллер о паре в бегах, чьи приключения происходят на фоне политических беспорядков в Китае и борьбы международных лунных колоний между собой.

Эта история — попытка Робинсона предположить, каким будет космическое будущее, когда Китай окажется лидером мирового порядка. В романе присутствуют автомобильные погони, взрывы ракет и философские размышления. Жанр научной фантастики, как всегда, служит отличным инструментом, чтобы рассказать о грандиозных идеях и вдохнуть в них жизнь.

Робинсон пишет с 1980-х годов, но, вероятно, именно благодаря «Красному Марсу», первой книге в трилогии о колонизации и терраформировании сами-знаете-какой-планеты, он приобрёл наибольшую популярность.

Роман вышел в 1992 году. В том же году была опубликована «Лавина» Нила Стивенсона, о которой я упоминаю потому, что она наглядно подчёркивает, какие разные пути тогда лежали перед фантастикой. Книга Стивенсона — словно школьный выпускной для киберпанка: забавный и безумный роман предполагал, что в будущем всё будет происходить в виртуальной реальности.

«Красный Марс» был совершенно другим. Он пробуждал воспоминания о великой эпохе Золотого века приключений: космические корабли, инженеры, решающие технические проблемы, любовный треугольник. А ещё совещания. Очень много совещаний. Новоиспечённые марсиане спорили о философии, создавали мифологии, объединялись в политические фракции и вообще были вовлечены в трудоёмкую работу по созданию того, что, как они надеялись, могло бы стать утопией.

Это была точно не та книга, которую бы написали наставники и кумиры Робинсона, но она носила в себе их черты. Робинсон — калифорниец, поэтому все его идеи имеют западный стиль, стремящийся уравнять будущее и перспективы.

Он прошёл месячный тренинг Урсулы Ле Гуин в Калифорнийском университете в Сан-Диего; в 1975 году его преподавателями на курсе научной фантастики в Clarion Workshop были Джин Вулф, Сэмюэль Дилэни и Роджер Желязны. «О боги, — говорит он. — Они были так хороши. Нам до них далеко».

Робинсон надеялся пробудить внутренний жар и эмоции, посещая курс Ле Гуин, но: «Мне пришлось забыть многие советы о том, как писать, о которых мне тогда рассказывали». Пространный стиль 1980-х годов ставил во главу угла увлекательные приключения. Экспозиция и описания — лишние детали. «Я подумал, знаете, эти люди ущемляют мой стиль», — говорит Робинсон.

У киберпанка были другие идеи. Книги вроде «Нейроманта» Уильяма Гибсона и «Схизматрицы» Брюса Стерлинга демонстрировали будущее, в котором доминировали корпорации, где компьютерный код и кибернетические модификации тела соседствовали с преступными мирами, полными смертоносных гангстеров.

Робинсону это было не по вкусу. «Киберпанк был отклонением, — утверждает Робинсон. — Было что-то антифеминистическое в этих жестких нуарных девочках. В этом чувствовалось пораженчество или аполитичность или коллаборационизм, как в нуаре. Поэтому я ненавидел их, а они ненавидели меня». Образные средства фильмов в жанре нуар, по его словам, не подходили, чтобы рассказывать о необходимом нам будущем.

Иронично, что когда мы приближаемся к третьему десятилетию 21 века, отношение Робинсона к будущему, которое можно описать словами «так может быть» (или «так должно быть»), выглядит чуть ли не ретроградством. Его истории часто разворачиваются после апокалипсиса. Но это же не конец света, правильно?

Трилогия «Марс» посвящена построению общества. «Антарктида» — это поиск стабильности в самом инопланетном месте на Земле. «Шаман» рассказывает о том, как люди стали людьми. «Нью-Йорк 2140» — история о затопленном Нью-Йорке.

«Я хотел написать книгу о мировом финансировании», — рассказывает автор, но скептически настроенный редактор предложил ограничить действие местом, которое можно будет легко узнать и найти даже в будущем. Книга также объясняет, как капитал эксплуатирует города, и призывает людей коллективно прекратить платить по счетам, чтобы заставить правительство национализировать банки.

Но начиная с ранних 2000-х годов и серии из трёх книг «Столичная наука», Робинсон открыто пишет о том, как предотвратить (или пережить) конкретный апокалипсис — глобальное потепление. Он не единственный работает в этом поджанре.

Паоло Бачигалупи превосходит всех в написании смелых приключенческих историй, разворачивающихся в затопленном или сокрушённом засухой мире, ставшим таким из-за корпораций и каждого из нас. Даже серия «Песнь льда и пламени», по словам автора Джорджа Мартина, — история о климатических переменах.

Последняя пара десятилетий в некотором роде повлияла на выбор основной темы для научной фантастики — апокалипсис в результате климатического коллапса. Так было не всегда. Это «пост-» в первых трёх фильмах «Безумного Макса» было атомным, так ведь? Но «Дорога ярости», казалось, опровергла это.

Причина апокалипсиса прочитывается как климатическая и этим разочаровывает. Конечно, воды не осталось, конечно, деревья исчезли, конечно, женщины стали имуществом, а мужчины — безумными, поражёнными опухолями варварами. Ты получишь апокалипсис, которого заслуживаешь.

Посмотрите на это с другой стороны — я предполагаю, именно так Робинсон пытается найти ответ.

Робинсон утверждает, что уважает новейшее поколение писателей-фантастов за то, что они — «криминалисты в разоблачении капитализма». Он думает, истории также должны иметь душу, чтобы они на самом деле имели влияние, попали в руки сотрудников Конгресса (а те рассказали о них своим боссам) и людей, принимающих решения (чтобы они стали политическими заявлениями, которые превратились бы в законы).

Примерно с 2007 года Робинсон пишет на улице, в кресле с голубой обивкой, которое, вероятно, выглядело лучше, когда он впервые вытащил его во двор и поставил рядом со стеклянным столом. Робинсон натянул непромокаемый брезент над креслом, как защиту от дождя.

Чтобы не было жарко, он подключил электрический вентилятор к удлинителю, идущему из дома. Когда на улице холодно, автор утепляется. Ботинки и одеяло с подогревом — вот его секрет: Робинсон проводит много времени в походах по горам Сьерра и знает, как держать ноги в тепле.

Он сидит в кресле от шести до десяти часов каждый день. Даже птицы так привыкли к нему, что больше не улетают.

По его словам, он вдохновляется сериями бейсболиста Кела Рипкена — много дней подряд писать что-нибудь, что угодно, столько, сколько сможет. «Если приближается конец дня и я ничего не писал, то я думаю, чёрт возьми, я не могу прервать серию», — говорит Робинсон.

Тогда он начинает писать абзац и пишет в течение 20 минут. И вот — целая страница текста. «Я знаю, что буду делать сегодня. Я уже здесь, в этом кресле,» — говорит он. Благодаря такому подходу и редактору, который поддерживает автора, Робинсон стал одним из немногих возрастных фантастов, по-прежнему остающийся в профессии.

Его истории реалистичны, насколько это возможно в этом жанре. Конечно, время от времени Робинсон грозится написать историю о вампирах, запертых в машине с зомби. Вампиры олицетворяют собой богачей нашего мира, сексуальных и привлекательных олигархов, питающихся рабочим классом; а зомби — это толпа.

Но в целом фэнтези Робинсона никогда не интересовало, даже когда Гарри Поттер и его коллеги-выпускники из академии магии преобладали на книжных полках.

Возможно, нет особой разницы между варп-двигателем и гигантским орлом, когда дело доходит описания линии путешествия персонажа, но всё, о чём пишет Робинсон, начиная с самых базовых элементов, основано на кропотливых исследованиях. Он корпел над топографическими картами Манхэттена, чтобы выяснить, какие части города окажутся под водой после катастрофического подъёма уровня моря, а также отправился в Китай, когда писал «Красную Луну».

Из-за проблем с визой у него был всего 71 час в Пекине, поэтому те, у кого он должен был остановиться в Китае, повели его через весь город в спешке, чтобы он получил сжатое и концентрированное впечатление от города — этот опыт отразился в линии одного из персонажей, который совершил безумный рывок через весь Пекин, охваченный массовыми демонстрациями.

«Нью-Йорк 2140» заканчивается достаточно позитивно по отношению к китайской модели экономики, поэтому я спрашиваю Робинсона, не снимает ли это ответственность с Китая за этнические зверства, слежку за гражданами и репрессии, которые практикует государство.

Но всё это есть в новом романе. Робинсон восхищается рыночным социализмом страны, но указывает на то, что Китай — это непостижимая геронтократия с угнетённым рабочим классом в 500 миллионов человек.

Технологии слежения, безусловно, осложнили работу над эпизодами погонь.

Два его главных героя: нейроинженер Фред и беременная женщина-лидер зарождающегося китайского рабочего движения Ци в течение 40 страниц находятся взаперти в убежище и просто читают друг другу. А почему бы и нет? Кэри Грант и Ева Мари Сейнт проводят несколько сцен вместе в поезде в фильме «На север через северо-запад», и это прекрасно работает.

Писательское кресло и стол Робинсона стоят на образующих круг средних и маленьких камнях, утопленных в землю. Почти у каждого из них есть своя история. Робинсон наклоняется и начинает показывать пальцем. Тот белый привёз с пляжа один из его сыновей. Этот чёрный его отец привёз из Альп.

Один — из дома Хемингуэя на Кубе; другой — от Джона Мьюра. Урсула Ле Гуин отдала вот этот. А этот из дома Германа Мелвилла. Этот — из дома Луи Армстронга в Квинсе. Один от Вирджинии Вулф. Один от Перси Шелли. Робинсон привёз несколько маленьких из Антарктиды и положил их с теми, что родом из его любимых Сьерр.

Здесь метафора наиболее удобна. Истории Робинсона в буквальном смысле основаны на прочном фундаменте работ других писателей. Почти небрежный формализм его сочинений отличает его книги от более скупых на образы работ, скажем, Ннеди Окорафор, которыми восторгается Робинсон.

Но эти отсылки не уменьшают силы произведений Робинсона.

Важно подчеркнуть, что книги Робинсона полны персонажей, которые прикладывают огромные усилия, чтобы добиться долгоиграющих результатов. И это отражается на духе его историй.

Каждая книга Кима Стэнли Робинсона, которую я читал, об окружающей среде, изменениях в мировой экономике или силе коллективных действий, так или иначе пробуждала во мне радикала. В этом и заключалась цель автора.

Робинсон вкладывает в книги одновременно идеи своих предшественников и революционный посыл. «Тем не менее, возможно, я просто хочу написать хороший роман. Но это и есть хороший роман, — говорит он. — Чертов Иен Бэнкс умер, и Урсула тоже, а я — последний утопист».

Пожалуй, это так. Если только на его книгах не вырастут ещё несколько подобных писателей.

Материал подготовлен редакцией издательства интеллектуальной фантастики fanzon.

#будущее #фантастика #библиотека