Пять источников вдохновения для UX-дизайнера: личные эмоции и экскурс в историю

Предмет, о котором я задумался, пожалуй, не вполне научен. Можно ли говорить о духовном наполнении продукта промышленного дизайна? Реально ли добиться, что пользователь воспримет интерфейс как живое существо, испытав в диалоге с ним подлинную эмоцию?

Искать ответ предлагаю не только внутри себя, но и в истории. Поэтому я решил поделиться с вами некоторыми вещами, которые сыграли важную роль в развитии дизайна и продолжают вдохновлять дизайнеров по всему миру. В том числе, и меня.

Книгопечатание — один из старейших видов производства вполне привычных нам интерфейсов. Печатный станок был придуман именно чтобы книги получили совершенно недоступные раньше тиражи и содержащиеся в них сведения и идеи дошли до максимально возможного количества людей. Таким образом, литера стала чуть ли древнейшим образцом промышленного дизайна, предназначенным для распространения информации.

Мы до сих пор используем термины, заимствованные из эпохи Гутенберга. Например, кегель — высота литеры и, соответственно, буквы, которая печатается с ее помощью.

Типографы Нового времени — наши прямые предшественники в профессии, которым наследуют не только специалисты-шрифтовики, но и вообще все современные дизайнеры. Благодаря богатой истории и очевидной преемственности, которую поддерживают типографы, мы до сих пор продолжаем учиться у них. Несмотря на то, что сами они действуют на довольно ограниченном поле.

Строго говоря, образцом дизайна была и наскальная живопись, выступавшая средством коммуникации. С другими людьми или духами — не так важно, если предположить, что ни создатели, ни наблюдатели не сомневались в реальности невидимых существ и сил. Важно, что древнейшие изображения раскладываются на функциональные элементы, а каждый символ в них спроектирован так, чтобы донести мысль, понятную каждому (или почти каждому) члену племени.

К чему-то подобному в достаточно чистом виде живопись вернулась на одном из направлений развития на рубеже XIX–XX вв. Один из первых в мире официально признанных дизайнеров — французский художник Анри де Тулуз-Лотрек. Он рисовал и писал парижскую богему, в том числе, танцовщиц кабаре «Мулен Руж», для собственного эстетического удовольствия. Потом руководство клуба предложило ему заняться рекламой, что совпало с широким распространением шелкотрафаретной печати.

Критики Тулуз-Лотрека не любили, тем не менее, именно он вывел афишу и плакат в область признанного искусства. Но для дизайнера его работы интересны именно своей утилитарностью, а главное, изначальным предназначением к тиражированию.

В 1918 году закончилась Первая мировая война, Европа лежала в руинах и переживала посттравматический синдром. Однако глубокий экзистенциальный кризис стал отправной точкой для поиска новых смыслов, в том числе и в изобразительном искусстве. При этом индустриальная машина за время войны успела разогнаться на полную мощность, а на ближайшие 15–20 лет ее удалось перенаправить на производство предметов мирного назначения.

В 1919 году возникла школа Баухаус, которая определила современное понятие дизайна. Уже на начальном этапе, продлившемся до 1933 года (угадайте почему), это учебное заведение и художественное объединение не только создавали архитектурные проекты и декоративные предметы, но и попытались серьезно осмыслить свою работу. Декларацией их принципов стал Манифест Баухауса, включивший описание целей, задач и подходов. В частности, они провозгласили единство формы и функции, максимальный рационализм, отказ от любого декорирования — внешний вид любой вещи, будь то строение, предмет искусства или объект промышленного дизайна, должен определяться функциональным назначением.

Этим же принципам соответствовал и советский конструктивизм. Но самое главное, мы до сих пор продолжаем жить в парадигме, сформулированной Баухаусом. Здания, спроектированные в 20-е годы XX века, вполне могли бы претендовать на победу в современных архитектурных конкурсах.

После Второй мировой войны принципы Баухауса развивала швейцарская школа типографики, которой мы обязаны не только шрифтом Гельветика, но и модульными сетками, и практически всем инструментарием для проектирования интерфейсов и полиграфии. Пожалуй, до новой вершины те же идеи довел итальянский дизайнер Массимо Виньелли — автор навигации нью-йоркского метро и логотипа American Airlines.

В середине 1950-х на работу в немецкий промышленный концерн Braun пришел дизайнер Дитер Рамс, создавший по заветам Баухауса потрясающие предметы. Свои учителем Рамса называл Стив Джобс, и это неудивительно: функциональная красота разработок Braun 1960-х была шагом, в том числе, и к эстетике айфона.

Кроме того, именно Рамс сформулировал 10 принципов дизайна, познакомиться с которыми стоит не только специалистам.

Сакральное искусство — древнейшее в мире — изначально несет в себе идею одухотворенности, которая, как ни странно, не противоречит функциональным принципам.

В основу канонической иконописи легла обратная перспектива. Это вовсе не означает, будто средневековым художникам не было известно, что предметы по мере удаления от зрителя уменьшаются в размерах. Однако, отказавшись от копирования реальности, иконописцы сознательно провоцировали зрителя на диалог. По задумке, он должен был почувствовать, что изнутри иконы на него тоже смотрят — осознать себя не только субъектом, но и объектом наблюдения для высшего существа.

По тем же принципам иконописи построены и многие христианские церкви. Например, кафедральный собор Рио-де-Жанейро, визуально поделенный на квадратные секции. Однако архитектор вытягивает секции по мере удаления от зрителя, а наклонные стены усиливают эффект. Ощущение бесконечно высокого пространства потрясает и действительно пробуждает ощущение связи с богом или некими высшими силами — как вам больше нравится. В конечном итоге это провоцирует прихожанина и даже туриста на диалог с самим собой.

Обратившись к более мирской теме, я предлагаю вспомнить работы выдающегося плакатного дизайнера Игоря Гуровича. Ощущения духовного наполнения он добивается совершенно иначе — нарушая все правила, нормы, законы и догмы, он говорит со зрителем на инфантильном, но фантастически ярком и интуитивно понятном языке. Противоречащие здравому смыслу плакаты, тем не менее, решают поставленные задачи: социальные, коммуникационные, художественные.

Т. е. отказ от следования канону — чрезвычайно сильный инструмент, который однако требует мощного бэкграунда. Использовать его без глубокого понимания ниспровергаемых принципов не получится, потому и злоупотреблять им и не стоит.

В чем главная сложность профессии дизайнера? Я думаю, в том, что мы одновременно должны оставаться инженерами и художниками, несмотря на противоречия между ними. При этом создавая дизайн мы можем почувствовать себя демиургами, едва ли не полубогами. Но можно ли вдохнуть жизнь в предмет или интерфейс, поверить, что он живой, выпустить его в общество, где он сможет развиваться самостоятельно?

На меня большое впечатление произвела фраза Вальтера Гропиуса — директора Баухауса, спроектировавшего кампус для своих студентов (представьте: директор школы сам создает среду, в которой существуют его ученики!): «Архитектура начинается там, где заканчивается инженерия».

Парадокс — ведь если функция и форма едины, как учит нас именно Манифест Баухауса, разделить инженерию и архитектуру как вид искусства тоже не получится? Мне кажется, что Гропиус говорит именно о духовной составляющей. Думаю, наедине с собой можно не бояться пафоса и попробовать сделать небольшое упражнение — представить, сможем ли мы обмануть пользователя и заставить его поверить, будто у нашего продукта есть душа?