Наследники чумы: чем закончилась попытка староверов смешать бизнес и этику

Совесть важнее прибыли — такого принципа придерживалась особая каста российских предпринимателей, староверы. Долгое время они подвергались гонениям, но сумели выстоять и сколотить состояния.

Они инвестировали деньги не только в фабрики и современное оборудование, но и в социальную инфраструктуру, обеспечивая рабочих жильем, пищей и медициной. Но жестокий 20 век оставил бизнес-модель старообрядцев за бортом.

«Невозможно описать ужасное состояние, в котором находилась Москва. Каждый день на улицах можно было видеть больных и мертвых, которых вывозили. Многие трупы лежали на улицах», — вспоминал врач Иоганн Якоб Лерхе, он боролся с последствиями чумы, которая поразила старую столицу в 1771 году. По разным оценкам, она унесла жизни 50–100 тысяч человек. Все население Москвы в ту пору едва превышало 150 тысяч жителей.

В этот драматический момент истории в чистом поле на окраине города появилось несколько наспех сколоченных построек. Здесь любой зараженный мог найти пристанище и спокойно дождаться смерти. Организовали этот приют раскольники. Умершие оставляли им свое имущество, и постепенно местная община староверов богатела.

Приют превратился в крупное Преображенское кладбище, окруженное часовнями, молельными и жилыми домами. Преображенская община притягивала староверов со всех уголков империи, и к началу 19 века число прихожан превысило 10 тысяч человек. Это было государство в государстве, со своей религией, стилем жизни и даже экономической системой.

Русская православная церковь раскололась во второй половине 17 века. В 1654 году по просьбе патриарха Никона царь Алексей Михайлович Романов созвал Собор, признавший необходимость исправления религиозной литературы и ритуалов на греческий лад.

Тем самым укреплялась власть патриарха и царя: он мнил себя наследником Византии и вынашивал планы по освобождению Константинополя от турков. Объединение русской и греческой версий христианства находилось в русле этой стратегии.

В 1656 году патриарх проклял и отлучил от церкви всех, кто крестится двумя перстами — совершать крестное знамение отныне можно было только тремя пальцами. Старые иконы и книги сжигались, а еретиков и раскольников — так теперь называли приверженцев традиционных ценностей — ссылали и убивали. За жестокость патриарха в народе прозвали Никоном-Антихристом.

Но перебить всех раскольников не вышло, они выжили во враждебной среде. Долгие годы угнетения помогли им сплотиться и сохранить себя как отдельный класс общества или даже как малый народ. Отступники придерживались коллективистского принципа «твоя собственность есть собственность твоей веры», жили в общинах, помогали друг другу и постепенно накапливали имущество и капиталы.

Менялось и отношение властей. «Никон — личность возбуждающая во мне отвращение. <…> Никон из Алексея царя-отца сделал тирана и истязателя своего народа», — заявила императрица Екатерина II в 1763 году на общей конференции Сената и Синода. В 1808 году Александр I утвердил «Устав богаделенного дома на Преображенском кладбище», и община получила легальный статус. А в 1905 году Николай II указом «Об укреплении начал веротерпимости» повелел «присвоить наименование старообрядцев» всем, кого тогда называли раскольниками. К тому моменту в России жило более 125 миллионов человек, и 2,2 миллиона из них были староверами.

В 1780-х князь Михаил Щербатов писал, что старообрядцы нашли себя в торговле и ремеслах, построили общину, базирующуюся на принципах взаимопомощи и обещают «всякую ссуду и вспомоществование от их братьев раскольников; и через сие великое число к себе привлекают».

Действительно, нарождающейся русской промышленности остро не хватало капиталов. А развитой банковской системы пока не существовало. Необходимые средства можно было получить в общине раскольников, например, на том же Преображенском кладбище. Кредиты на льготных условиях (от десяти до нескольких сот тысяч рублей, зачастую под символический процент) предоставлялись в обмен на переход в старую веру.

Новообращенным приходилось привыкать не только к двуперстному крестному знамени и прочим ритуалам, но также и к особой предпринимательской этике старообрядцев. Во главу угла она ставила не персональный успех, а рост благосостояния общины. В такой системе фабрика не была компанией, нацеленной исключительно на получение прибыли. Скорее она выступала в качестве одного из звеньев системы по распределению блага внутри общины. И возглавлял ее не собственник, а управляющий, чьи полномочия определяет община. Можно сказать. что в каком-то отношении староверы жили при социалистическом укладе.

Ярким примером экономической активности старообрядцев считается история Федора Гучкова. Крепостной крестьянин из Калужской губернии работал в Москве на ткацко-прядильной фабрике. Он тайно перешел из православия в старообрядчество, за что община Преображенского кладбища выдала ему беспроцентный кредит. Федор Гучков купил себе и своей семье свободу, а в 1789 году основал шерстеобрабатывающую фабрику в Лефортово и оборудовал ее самыми современными импортными станками.

Трудились на фабрике также бывшие крепостные: Гучков выкупал их на волю в обмен на переход в старую веру. После вторжения Наполеона фабрика сгорела в Московском пожаре, но уже в 1813 году она снова работала, что подтверждало эффективность взаимопомощи внутри общины раскольников.

К 1830-м годам бывший крепостной фактически стал главой корпорации Преображенского богаделенного дома. Помимо текстильного производства, Федору Гучкову принадлежали обширные земли и многочисленные дома вокруг кладбища — по заветам старообрядцев доходы от них использовались не для личного обогащения «менеджера», а уходили в общинную казну.

В 1843 году на фабрике Гучкова работали 960 человек, и она приносила 516 тысяч рублей. Через десять лет число трудящихся возросло до 1 850 человек, а доходы — до 700 тысяч рублей в год.

Наблюдая за бурным ростом бизнеса старообрядцев, московский генерал-губернатор Арсений Закревский, известный своим самодурством и грубостью, решил заработать. Он сделал Гучкову предложение, от которого невозможно отказаться, а именно — покупать сырье, то есть шерсть, только у него.

Фабрикант отказался и тут же стал преступником. На него завели уголовное дело за переход в старообрядчество и сослали в Петрозаводск, где он и умер в 1854 году в глубокой старости. В том же году пожар уничтожил здание текстильной фабрики и склады с материалами и запасами готовой продукции.

Сыновья Гучкова, чтобы избежать преследования властей, стали единоверцами — они оставались раскольниками, но при этом признавали юрисдикцию Московского патриархата. Внуки текстильного магната занимались торговлей, финансами, страховым делом и даже сумели восстановить текстильную фабрику, к концу XIX века ставшую одной из самых больших в Москве. Следующее поколение Гучковых жило уже при советской власти. Четверо правнуков бизнесмена-старообрядца попали под каток репрессий и погибли в ссылках.

Сегодня на одном из участков гучковских владений по адресу Электрозаводская улица, дом 21, стоит огромный «Электрозавод» — памятник раннесоветской эпохи, ставший прибежищем свободных художников, музыкантов и скульпторов.

Памятником староверам-предпринимателям по сей день остается Морозовская детская больница в 4-м Добрынинском переулке на Якиманке. Ее построили в начале XX века на деньги знаменитой купеческой династии Морозовых. Больница стоила 400 тысяч рублей, при этом пациентов лечили бесплатно.

Основатель династии, Савва Морозов, в 1797 году, будучи еще крепостным, открыл собственную шелкоткацкую мастерскую. К 1811-му на него работало 20 человек, обслуживающих десять станков. Еще через десять лет Савва выкупился из зависимости вместе с многочисленными сыновьями и вскоре основал целую ткацкую мануфактуру. Морозов был старовером и средства на столь быстрый старт он получил из общинной казны.

Империя Морозовых быстро разрасталась, и в 1903 году, через 43 года после смерти основателя династии, Товарищество Никольской мануфактуры «Саввы Морозова сын и К», которое занималось торговлей, производством текстиля и бумаги, стало одной из самых доходных компаний в империи. А в 1914-м Морозовы заняли пятую строчку в списке богатейших русских предпринимателей по версии Forbes. Но по большому счету, у бизнеса старообрядцев в России почти не оставалось перспектив.

Отношения властей и староверов достигли наивысшей точки при министре финансов Иване Вышнеградском (занимал пост с 1887 по 1892 годы). Он говорил: «Наши христолюбивые старообрядцы — преображенцы в российском торгово-фабричном деле, великая сила. Они основали и довели нашу отечественную заводскую промышленность до полнейшего совершенства и цветущего состояния». Старообрядцы в ответ называли Вышнеградского лучшим министром. Причем не только России, но и всего мира.

Дело в том, что глава Минфина проводил протекционистскую политику, поднимал пошлины на ввозимые товары, защищал отечественных производителей и сопротивлялся экспансии зарубежного капитала. Все это играло старообрядцам на руку: их «социалистические» текстильные фабрики могли нормально работать только под зонтиком правительства.

В 1892 году министром финансов стал Сергей Витте. Автор первой русской индустриализации считал переход к капитализму неизбежным и называл этот процесс «непреложным мировым законом». Витте ратовал за ускоренное развитие промышленности, для которого требовались иностранные инвестиции. Он сделал ставку на банкиров, финансистов и зарубежные капиталы, а не на традиционные формы экономической деятельности. В новой для Российской империи системе старообрядцам не оставалось места.

Слабость бизнес-модели староверов заключалась именно в большой социальной нагрузке. Строительство Морозовской больницы тому пример. Рабочим на фабриках раскольников предоставляли бесплатное жилье, их кормили и лечили на средства общины. И тут крылась серьезная проблема. С одной стороны, работники таких предприятий получали неплохой «соцпакет». С другой — им платили меньше, чем на обычных капиталистических фабриках. А рабочий день у раскольников зачастую длился дольше.

Все это приводило к тому, что по производительности труда московские текстильные компании в два-три раза уступали петербургским, которые работали по классическим законам рынка. А низкая зарплата приводила к недовольству рабочих. Так, в 1885 году на Никольской мануфактуре Морозовых произошла крупнейшая в империи стачка.

«Нашей главной целью была не нажива, а само дело, его развитие и результат. И мы никогда не поступались ни нашей честью, ни нашими принципами и на компромисс с нашей совестью не шли», — так в 1916 году охарактеризовал систему экономических отношений внутри общины староверов предприниматель Михаил Рябушинский.

Такая система оказалась невостребованной ни при зарождающемся капитализме в Российской империи, ни при молодом коммунизме после революции — новая власть не разрешала вести бизнес даже с элементами социализма.