ИТ в Казахстане как продукт нефтяной промышленности Статьи редакции

Издание dev.by попробовало разобраться, что представляет из себя казахстанский ИТ-сектор.

В Казахстане к белорусскому ИТ относятся трепетно: восхищаются «белорусскими единорогами» («То, что делает Wargaming — вообще зверство! Что, Flo — это тоже белорусы?! Ну, вообще!»), деятельность ПВТ (Парка высоких технологий «Беларусь») изучают, а последнее достижение резидентов парка — $1,4 млрд экспорта в 2018 году — ставят в пример отраслевым чиновникам. Вот, мол, каких высот можно достичь, если правильно поставить работу.

Статистика казахстанского ИТ не слишком информативна. Казахстанский комитет по статистике оценивает затраты организаций на информационно-коммуникационные технологии в 2018 году в $885 млн, но сюда входит и техника, и лицензионное ПО. Затраты на ИТ-услуги сторонних организаций — $312 млн. Информации об экспорте ИТ-услуг dev.by не нашёл. По отзывам специалистов, его практически нет.

Количество ИТ-компаний казахстанские эксперты оценивают по-разному, от 100 до 500, последняя цифра включает стартапы. С топом казахстанских ИТ-компаний тоже не всё так просто. Несколько лет назад рейтинг возглавлял крупнейший дистрибьютор электроники, сейчас в топ принято возводить «Казахтелеком» — монополиста на телекоммуникационном рынке страны.

Что касается классических ИТ-компаний, то проще перечислить крупные, чем выставить их в правильном порядке: EPAM, Arta Software, Documentolog, BeinTech, Asia-Soft, Favor-IT, Prime Source и другие. Преимущественно они сосредоточены в Алматы и Нур-Султане. Зато Forbes Kazakhstan составил топ-30 мобильных приложений Казахстана и топ-25 торговых интернет-площадок.

Национальный инфокоммуникационный холдинг «Зерде» является интегратором информационных систем и проектным офисом госпрограммы «Цифровой Казахстан» — большой программы цифровизации экономики на 2018–2022 годы.

«Казахстанский ИТ-рынок по ментальности похож на российский», — рассказывает Павел Коктышев, заместитель председателя холдинга «Зерде».

«В Беларуси всё заточено под зарубеж. У нас — нет. Тут все окучивают местный рынок, а сверху стоит государство — государственные и квазигосударственные организации. Помимо того, что оно выдает фреймворк вроде программы "Цифровой Казахстан", так ещё является и ключевым заказчиком».

Павел Коктышев схематично рисует сегменты местного ИТ-рынка: большой материк — государственный и квазигосударственный сектор, маленький остров — корпоративный сектор и крошечный островок — венчурный бизнес.

«Так сложилось, что 70% экономики — это государственный и квазигосударственный сектор. Есть фонд национального благосостояния "Самрук-Казына", и в нём, как в корзине, сложены все национальные активы, от железной дороги и авиакомпании "Эйр Астана" до нефтяных активов и энергетики. Основная часть ИТ обслуживает этот сектор. Рядом, почти не пересекаясь, находится венчурный рынок (3-5%), тут — корпоративный сектор (25-30%). Причём корпсектор — это тоже нацкомпании», — поясняет он.

70-процентная доля государства в казахстанском ИТ выражается в деньгах?

Во всём: в объёме рынка, в количестве компаний, созданных для обслуживания того или иного сегмента экономики.

Текущая задача, которую провозглашает Казахстан — это развить частный ИТ-рынок.

При крупных нацкомпаниях создавались сервисные ИТ-подразделения. Это комфортно: твои программисты знают код, они могут легко что-то поменять. Тем не менее частный ИТ-рынок громко заявляет о своих возможностях и потребностях. Сейчас речь идёт о том, чтобы передать многие услуги в конкурентную среду.

Например, документооборот. Да, с точки зрения безопасности заказчику проще отдать заказ Microsoft. Местной компании он доверяет меньше.

Я на квазигосслужбу пришёл год назад и вижу, что компании забегались вокруг крупных заказов. Большие долгосрочные сделки привлекательны, а маленький рынок — не очень.

Со стороны это выглядит как борьба за кусок пирога. Предприниматели — это в хорошем смысле оппортунисты: если они видят большой заказ, то хотят его забрать. Но рядом с большим заказом может быть тысяча маленьких. Как говорит мой белорусский друг Александр Мартинкевич (заместитель директора ПВТ — dev.by), в мире гораздо больше денег, чем у «Самрук-Казына».

Другое направление развития казахстанского ИТ связано со стартапами и венчурным финансированием. В 2017 году Нурсултан Назарбаев поручил создать в Астане международный стартап-хаб, и он тут же был создан как «ядро инновационной экосистемы».

Официальное открытие состоялось в конце 2018 года, но фактически хаб работает больше года. Его возглавил Джозеф Зиглер, предприниматель родом из США, работавший над развитием стартап-экосистемы в Сингапуре, Австралии и других странах.

Astana hub, «дочка» холдинга «Зерде», расположился в одном из павильонов «Экспо-2017» — международной специализированной выставки, проведением которой Казахстан жил несколько лет. Циклопический шар, вокруг ансамбль изогнутых зданий — комплекс «Экспо» отодвинул границы столицы глубже в степь, по направлению к аэропорту.

«У нас тут четыре этажа, 10 тысяч м²», — проводит экскурсию по Astana hub пиар-менеджер Айгуль Шерниязова. «На первом этаже проводим образовательные мероприятия, на втором и третьем — коворкинги и медиастудия, на четвёртом — администрация и конференц-зал. В феврале 2018 года у нас была запущена первая акселерационная программа, с этого времени мы выпустили три потока, 47 стартапов».

Всего через Astana hub прошли около 150 стартапов: часть — через акселерационную программу, созданную самими сотрудниками хаба, часть — через программу инкубатора. Около 50 стартапов отсеяли как неразвивающиеся, так что осталось порядка 100.

Стартапам, попавшим в хаб и работающим в режиме полного дня, предоставляют бесплатное офисное помещение, PR-поддержку. Тем, кто подпадёт под приоритетные направления, обещают налоговые льготы(освобождение на 10 лет от НДС, корпоративного подоходного, индивидуального подоходного, социального и других налогов), но с ними не всё так просто.

«Закон принят, но подзаконные акты до конца не утверждены», — поясняет Айгуль Шерниязова. «Надеемся, до конца весны всё будет подписано, и в первом полугодии льготы заработают».

Для стартапов в области электронной коммерции льгот не будет, предупреждает она. «Всем не угодишь, многие недовольны. Но в противном случае получится чёрная дыра для ритейлеров: создадут сайт и начнут распродавать через него свои склады».

А что, можно просто открыть интернет-магазин по торговле бытовой техникой и попасть в резиденты Astana hub?

Да, это же е-commerce. Но если распространить налоговые льготы на е-commerce, то получится огромная дыра, через которую будут уходить налоги от торговли.

Но претендовать на поддержку Astana hub можно?

Да, предоставлять офис, менторскую поддержку для е-commerce мы можем. Но не всей компании, а той команде, которая развивает ИТ-продукт.

Также представители Microsoft, Huawei, Cisco, IBM проводят здесь публичные мероприятия. Головной офис у многих — в Алматы, но они открывают представительства и в Astana hub. Сейчас они сидят здесь на бартерной основе: денег не платят, но вместе со стартапами должны проводить коллаборации, предоставлять оборудование, ПО, менторские услуги.

В 2018 году у нас были спонсорские деньги, а в этом году переходим на бюджетное финансирование. Пока государство нас поддерживает, но в будущем мы планируем выйти на самоокупаемость.

Венчурный рынок в Казахстане развит слабо, но потенциал для его роста есть, убеждены в «Зерде».

«В Казахстане как минимум 12 тысяч человек с состоянием $5 млн. Это те, кто потенциально может стать венчурными инвесторами и вложить деньги в стартап, а не в очередной ресторан или журнал», — говорит Павел Коктышев. Зампредседателя фонда «Зерде» знает, о чём говорит, так как сам в течение семи лет занимался акселерацией и инвестициями в стартапы.

Инвесторы уже вкладываются?

За первые два месяца 2019 года в проекты Astana hub было вложено 300 млн тенге (около $790 тысяч). Это больше, чем за весь предыдущий год (285 млн тенге). По плану к концу года должны появиться программы софинансирования со стороны государства, тогда мы сможем напрямую оказывать влияние на экосистему. По лучшим международным практикам: на деньги, вложенные бизнес-ангелами, государство отвечает грантом. Это увеличит количество сделок.

К 2022 году в стартапы должно быть вложено 67 млрд тенге ($176 млн). Откуда такой план?

Это нормальная практика: измеряется рынок венчурного капитала, учитывается рейтинг международной конкурентоспособности. Официальной статистики нет, но холдинг провёл работу по сбору неофициальных данных. Так, по итогам прошлого года мы оцениваем рынок венчурных инвестиций Казахстана в $50 млн. То есть к 2022 году мы ждём кратное увеличение.

Зачем надо было нанимать в Astana hub иностранного CEO?

Искали человека с опытом развития стартап-площадок. В Казахстане такого не оказалось. Был конкурс, было много соискателей, и мы выбрали Джозефа. Он работал в Австралии, Сингапуре, курировал программу стартапов Amazon для региона Юго-Восточной Азии.

Сам Джозеф Зиглер оценивает казахстанскую стартап-экосистему как находящуюся на начальном этапе и не строит грандиозных планов. Прежде всего он предлагает сконцентрироваться на развитии стартап-экосистемы в целом, поддержке предпринимательской инициативы, а также на обучении потенциальных инвесторов венчурному финансированию.

На вопрос dev.by, что может стать препятствием для развитии стартап-среды в Казахстане, Джозеф Зиглер отметил особенность азиатской культуры — централизацию в принятии решений.

Казахстанские стартапы, которые эксперты называют успешными:

• смарт-кошелёк Senim;
• Naimi.kz — сервис для поиска специалистов;
• ChocoFamily — холдинг с набором e-commerce проектов;
• Nommi — wi-fi роутер, позволяющий пользоваться дешёвым интернетом за границей;
• Tastamat — сеть постаматов;
• система электронных заказов для торговых точек и поставщиков Smartsatu;
• система займов небольшим магазинам Oborotka.kz;
• Сlockster — биометрическая система учёта рабочего времени.

С гендиректором Clockster Ержаном Рыскали dev.by пообщался лично и узнал, как возник hardware-стартап.

Четыре года назад аутсорсинговая ИТ-компания получила заказ от арабской компании, владеющей франшизами мировых сетей фастфуда в Казахстане, на разработку системы учёта рабочего времени. Испытание кастомизированного решения прошло успешно: в первый же месяц зарплатный фонд работодателя сократился на 20%.

«Они подумали, что это глюк в системе», — говорит Ержан. «Но оказалось, система считает правильно, просто люди на работу опаздывают».

Систем учёта рабочего времени в мире — великое множество, но, сделав свою, казахстанская команда поняла, что на рынке до сих пор нет решения, которое было бы доступным для малого и среднего бизнеса.

«Установочные работы, поддержка системы, кастомизация — всё это выливалось для клиента в круглую сумму — $500-1000 на эту локацию», — рассказывает Ержан.

«Плюс к этому сами терминалы, считывающие отпечатки пальцев, были недешёвыми. Мы решили сократить операционные расходы (сделать облачное решение) и упростить установочные работы (чтобы устройство можно было просто лепить на стену и подключать через Wi-Fi без проводов). В Китае закупили устройства по $200 с учётом растаможки и доставки».

«Чтобы финансово не нагружать клиента, разработали модель подписки за 17 тысяч тенге в месяц, меньше $50. В эту сумму входит биометрический планшет (в комплекте — индустриальный скотч), веб-приложение и мобильное приложение. Для бизнеса эта цена оказалась вполне доступной. Мы стараемся сделать цену как можно незаметнее, чтобы сначала раскидывать устройства как горячие пирожки, а дальше предлагать внутренние сервисы для HR-сегмента в веб-приложениях».

В прошлом году Clockster привлёк $350 тысяч от фондов и частных инвесторов и открыл офис в Сингапуре. Оттуда он планирует экспансию на рынок Юго-Восточной Азии.

Почему туда? Потому что там, в отличие от Европы, биометрия практически не регулируется. «В Европе сбор отпечатков пальцев сотрудников противозаконен, в то время как в Юго-Восточной Азии — Сингапуре, Таиланде, Малайзии, на Филиппинах — работодатель сам устанавливает правила», — говорит Ержан Рыскали.

Ержан, в Казахстане есть экспорт ИТ-услуг?

Если и есть, то очень маленький. И, скорее, это больше дистрибьюторская работа: взяли чьё-то решение, чуть подлатали и перепродали. Ярких примеров экспорта собственных местных решений я не видел.

Какие зарплаты в казахстанском ИТ?

У разработчиков — в районе $1000 плюс-минус 40% в зависимости от стажа. У SAP-разработчиков зарплаты начинаются от $2000. У программистов в госсекторе около $1000 долларов, не более. (Другие собеседники называли более высокие суммы, примерно коррелирующие с ИТ-зарплатами в Беларуси. — dev.by).

Легко ли искать кадры?

Нет. У нас — кадровый голод. Многие вузы выпускают ИТ-специалистов, но их качество хромает. Я, например, окончил университет, но фактически там не учился. Преподаватель даёт тебе что-то переписывать, так что смысла ходить на пары нет.

Но есть 3-4 вуза, из которых выходят действительно сильные программисты. Это Назарбаев-университет, Университет имени Сулеймана Демиреля в Алматы, Казахстанско-Британский технический университет (другие собеседники включили в список топ-вузов также Международный университет информационных технологий — dev.by).

Надо развивать образование, больше внимания уделять техническим специальностям, не обязательно «айтишным». Это может сильно повлиять на экономику Казахстана в целом. Если мы сможем, как Беларусь, экспортировать ИТ-услуги на $1,5 млрд в год, то народ неплохо заживёт.

Тут все говорят, что восхищаются белорусским ИТ. Но в Беларуси нет нефти, а в Казахстане — много всего. Нефть мешает развиваться казахстанскому ИТ?

Очень сильно мешает. Пока я учился в университете, все мои мысли были о том, чтобы отучиться на нефтяника и пойти работать в нефтяную компанию. С 2008 по 2011 годы я действительно работал в ИТ-департаменте нефтяной корпорации. Да, там было круто: высокие зарплаты, современные офисы. Но роста как такового там нет.

Движение в ИТ у нас началось буквально с прошлого года, с появлением Astana hub. Знаю, что много частников пролоббировали эту инициативу, но в результате государство теперь само понимает необходимость этого развития.

Какое будущее у казахстанского ИТ? И как помочь его развитию? Может, нефть забрать?

Нефть можно оставить, просто реинвестировать доходы надо не в тяжелую промышленность, а в ИТ. Причём не через государственные фонды, а через частные. Нужно пересмотреть саму концепцию фондирования стартапов в Казахстане.

Это супер, что поддержали концепцию Astana hub. Надо продолжать в том же духе, но больше доверять частным фондам: у них лучше экспертиза, чем у госорганов.

Компания BeInTech — яркий представитель корпоративного сегмента ИТ. Крупный инвестиционно-строительный холдинг Казахстана BI group в 2018 году создал дочернюю компанию специально для цифровизации холдинга и развития ИТ-проектов. В ней уже 300 сотрудников.

Еще одна дочерняя компания, BeInTech Ventures, представляет собой венчурный фонд, который инвестирует в индустриальные технологические стартапы. У фонда — собственный стартап-инкубатор в Нур-Султане и представительство в Кремниевой долине.

В портфеле — около 20 проинвестированных проектов: казахстанских и зарубежных. В том числе Parametrica — программа для автоматического проектирования новых объектов, Opera Build — платформа для оперативного управления стройкой, Uber Remont — заказ готовых квартир под ключ онлайн, Connected Home — система умного дома.

Журналисты dev.by также встретились с управляющим партнёром BeInTech Ventures Амирханом Омаровым.

Амирхан, откуда взялся ИТ в Казахстане?

У нас большая нефтяная промышленность, большой квазигосударственный сектор, был успешный банковский сектор — ИТ зародился там. То есть приходили вендоры, видели большой платежеспособный рынок и начинали поставлять оборудование и софт. И так как они не могли везти сюда большое число иностранных специалистов, то начинали взращивать местные компании.

Одни из них оставались просто дистрибьюторами. Но другие, стартуя с перепродажи, постепенно переходили на оказание услуг по поддержке софта, а потом и разработку новых технологий. Внедрив ERP систему в крупной нацкомпании, такие игроки нарабатывали опыт и продолжали делать то же самостоятельно на открытых решениях. Уже без SAP, HP или Microsoft.

Например, «Документолог»: сначала эта компания была местным партнёром мировых вендоров, а потом выросла до собственной разработки электронного документооборота.

То, что ИТ-компании работают на внутренний рынок, с одной стороны, хорошо, с другой — плохо. В квазигосударственном сегменте остаются денежные потоки, и это создаёт комфортную среду. Например, в ИТ-компании 25-30 программистов, они обслуживают 2-3 клиентов, и у них всё нормально. Никаких стимулов для развития — главное, чтобы твоего клиента никто не увёл.

Нет желания выйти на рынок России, поехать в Польшу или Америку, поискать там новых клиентов. Рынок был такой, что сначала надо было отхватить долю на внутреннем рынке, а уже потом идти на зарубежный.

Но ситуация меняется. В 2007 году на каждой остановке в течение 15 минут выдавали кредит. Сейчас этого нет. Тенге пустили в свободное плавание, он девальвируется, и внутренний рынок сжимается. Компании начинают понимать, что надо работать на внешний рынок, и Беларусь — хороший пример. Последние два года я вижу, как компании это обсуждают, ездят на конференции, большой поток людей идёт в Украину и Беларусь.

Сколько айтишников в Казахстане?

Сложно сказать. Наверное, в районе 4-5 тысяч. Это немало, но и не так много. 70% из них — в Алматы, 25% — в Астане.

Astana hub — это?

Попытка повторить историю Минска? На самом деле, не знаю, этот проект только начался. История казахстанских технопарков началась за два года до появления ПВТ. В Алматы был создан парк инновационных технологий (ПИТ) «Алатау».

В то время денег в стране было много, все думали: вот построим красивое здание в Алматы, и все к нам приедут. Построили, выделили земельные участки. Но никто не приехал. Потому что была бюрократия и непонятный менеджмент.

Чтобы получить налоговые льготы, надо было пройти через бюрократический ад. А через два года тебе приходило уведомление от налоговой: мол, ты два года не платил налоги. То есть льготы, которые давал ПИТ, Налоговый комитет не признавал.

Но Astana hub обещает реальные льготы.

Пока они не действуют. Но мы смотрели последнюю версию документов и видим, что стандартные продуктовые стартапы в эти условия не вписываются. Чтобы претендовать на льготы, у компании должен быть сертификат товаропроизводителя. Я с трудом представляю себе, как стартап может его получить.

Чтобы получить сертификат, нужен «хардверный» проект — аккумулятор, трансформатор или пакет молока. Этот товар нужно произвести, потом пойти в госорган и его сертифицировать. А стартап, который пишет какой-то софт, может получить лишь патент об авторском праве. Я не вижу, как на ПО можно получить товарный сертификат.

Так что пока нет ясной картины, какие компании смогут пользоваться льготами в Astana hub. Зная ребят, которые там работают, мы понимаем, что ведётся хорошая работа, а что конкретно — пока не знаем.

Но вы хотите такие льготы?

Конечно. Потому что мы разрабатываем собственные продукты — например, систему «умный дом». Это не новый продукт, примеров в мире много, но они очень дорогие — $2-3 тысячи на квартиру. А мы хотим, чтобы такая система стоила $300 и чтобы она была доступна среднестатистическому казахстанцу.

Или проект управления стройкой, видеонаблюдение строительного процесса, позволяющее контролировать, сколько людей работает на площадке, сколько материалов было использовано.

У нас в портфеле около 20 проектов: стройка, управление жилой и коммерческой недвижимостью, заказ и доставка продуктов в онлайне и другие. С начала 2018 года мы вложили в них около $10 млн. Поэтому да, мы хотели бы максимально воспользоваться налоговыми льготами.

Что вас сподвигло уйти в венчурный бизнес?

Есть макроэкономическая реальность. Недавно я был в Шанхае. Население этого города в ближайшие 50 лет будет расти (по состоянию на 2018 год в Шанхае проживают 24 млн человек — dev.by), он ещё сто лет будет строиться, и недвижимость там будет дорожать.

А в Казахстане всего 18 млн человек, естественный прирост — низкий, мигранты миллионами к нам не приезжают, наоборот, идёт отток. В итоге рынок недвижимости перенасыщен. В Алматы заполняемость бизнес-центров — 60%. Новые бизнесы не появляются, традиционные секторы сжимаются, покупательская способность падает.

Смысл покупать бизнес-центр, если я его не заполню? Надо инвестировать в те области, которые будут расти. Технологии будут расти, и если я буду вкладывать деньги в решения вроде «умный дом», их будут покупать застройщики Казахстана и других стран.

Вы надеетесь выйти со своими продуктами на зарубежный рынок?

Да. Направления работы в последние 2-3 месяца — Ближний Восток, Россия, Таиланд, Сингапур, США. Мы собираемся запустить несколько своих стартапов в российский акселератор, 6-7 наших решений для стройки будут пилотироваться в Таиланде. Если им понравится, они выступят либо соинвесторами, либо местными партнёрами.

Мы также можем зайти на рынок Америки — оказывать услуги по разработке ПО для строительной отрасли. У нас есть экспертиза в ИТ и стройке. Мы не просто программисты, мы программисты-строители.

Вы открыли офис в Сан-Франциско и инвестируете в американские стартапы. Для чего?

Есть стратегические цели. Нужно быть в американской тусовке, чтобы понимать, куда движутся технологии. Просто так посидеть в баре с гендиректором строительного стартапа, попить пива и обсудить, куда движется construction tech в США, не удастся. А если вложил в стартап на ранней стадии полмиллиона, то тебе уделят время.

Например, мы знаем, какие технологии будет покупать Autodesk, соответственно инвестируем в те стартапы, которые корпорация предположительно приобретёт через 3-4 года. Такие инсайты мы получаем, только когда инвестируем и общаемся с узким кругом людей.

В Беларуси венчурное инвестирование — сложный процесс, много законодательных преград. А в Казахстане?

У нас тоже. Год назад приняли поправки в законодательство о венчурных инвестициях, но по новому закону ещё ни один фонд не работает. Невозможно прописать опционы в товариществе с ограниченной ответственностью. В законе о венчурных фондах опционы прописаны, но закон — неполный, не все моменты регулируются. Понятие «конвертируемый займ» ввели, но механизма, превращающего деньги в долю, нет.

Поэтому пока мы работаем по стандартному законодательству: создаётся ТОО, и мы покупаем в нём долю.

А как происходит размытие долей?

Мы работаем меньше года, у нас ещё не было следующих раундов инвестиций.

Но это же тупик?

Это тупик. Поэтому мы рассматриваем все варианты. Так, в Казахстане открыли Международный финансовый центр «Астана» (МФЦА — финансовый хаб, открытый в рамках «Экспо-2017» — dev.by), он работает по английскому праву, сделки в этой зоне не подчиняются казахстанскому законодательству.

В МФЦА есть «песочница», где мы обсуждаем спорные юридические моменты. Все кейсы, непонятные с точки зрения казахстанского законодательства, ИТ-сообщество несет в МФЦА. Там юристы и финансисты изучают их и вносят оперативные изменения в законодательство центра.

Откуда берутся казахстанские стартапы?

Многие нынешние стартапы родились из банковского сектора, который когда-то был очень сильным. В 2008–2010 годы в топ-10 банков СНГ и Восточной Европы входили 2-3 казахстанских банка. Потом банковский сектор схлопнулся, и много талантливых людей ушли оттуда в финтех.

Какие самые популярные направления среди стартапов?

Электронная торговля, финтех, есть проекты в области образования.

Как вам акселератор в Astana hub?

Я не фанат казахстанских акселерационных программ. А что там акселерировать? Как правильно вести бухгалтерию или как правильно управлять командой? Там же не говорят про создание продукта, не анализируют тренды по миру — куда движется AR, AI. Нельзя просто так сидеть в Астане и делать конкурентный продукт. В этом смысле Astana hub не панацея.

Он будет интересен, если будет финансировать местные проекты для акселерации в Штатах. Когда наши ребята будут находиться в эпицентре инноваций, видеть, какие продукты там пользуются спросом, какие предпочтения у американских потребителей, тогда они смогут создавать продукты, конкурентные на внешних рынках.

Нам неинтересно создавать продукты для Казахстана, просто потому что тут они ничего не стоят. Чтобы делать продукт, надо ехать в Америку, жить в акселераторах, общаться с венчурными инвесторами.

Каким будет ИТ Казахстана через 5 лет?

Думаю, существенная часть ИТ-компаний будет ориентирована на зарубежные рынки. Когда-то их было ноль, сейчас — 3-5%, а через 5 лет 20-30% всех компаний будут работать на зарубеж.

По схеме классического аутсорса Казахстан не будет развиваться?

Думаю, будет. Вряд ли мы заберём чью-то нишу, но это настолько большой рынок, что долю в $200-500 млн отхватить сможем.

Что касается стартапов, это не будет суперуспешная история, но, думаю, каждый год на рынке будут появляться по 1-2 новых стартапа и 1-2 аутсорс-компании.

dev.by — сайт об информационных технологиях в Беларуси и в мире.

Статьи по теме:

• «Пока этические проблемы не решены, не стоит создавать условия, в которых ваш код будет открыт». Вычислительный биолог о программировании вирусов, клетках-зомби и вечной жизни
• «Я не искал работу». Минский разработчик нечаянно устроился в Badoo. Говорим про «транзитный» релокейт в Лондон через Москву и алгоритмы поиска партнёров

#казахстан