Моя история начинает становиться жутковатой. Дальше будет не самая приятная часть. Давай я пока для разнообразия напишу про любовь.
9 октября
Это настоящая история. Происходит со мной прямо сейчас. Пишу как есть.
Все части на Медиум.
Марта, сирийка в платье, оказалась из какой-то знатной сирийской семьи. Она быстро отсюда уехала. Через пару дней после нашего знакомства за ней приехали люди на трёх черных мерседесах и увезли.
Не сложилось у нас, в общем.
Смотрю на карте, совсем недалеко от лагеря есть Декатлон. Дай, думаю, зайду. Может там найдется что-то для спортзала полезное.
Тито напомнил:
– Ты нэ покупай. Сдэлай фото, что тэбэ нужно. Мы тэбэ это за пол цены принесем
– Хорошо, посмотрим
Если что-то куплю, не нужно будет ему показывать.
Что я, что Никита, пошли сдаваться в лагерь беженцев не на самом дне, а заблаговременно. Так что деньги у нас были и ворованного мы не хотели.
Мы договорились свои покупки обсуждать на высокопарном русском, чтобы грузины (а если точнее – Тито, остальным-то было наплевать) не знали, что мы что-то сами покупаем и не обижались. Старый Тито хоть и хорошо знает русский, но такая конструкция даже ему не под силу:
– Сударь, а не проявите ли вы желание запечатлеть свежеприобретенные моей персоной отображатели времени, накладывающиеся на запястные отделы?
– О, милостивый собеседник, не могу не восторгаться вашими отображателями времени. Могли бы вы быть столь любезны и проинформировать меня о вложениях средств, произведенных вами в сие творение?
До магазина шел полями. Идти часа полтора. Кругом красота. Но устал, конечно. Прихожу. Он закрыт.
Ааа, так сегодня воскресенье. Я в России привык, что всё работает всегда. А тут по воскресеньям не работает ничего.
Разве что какая-то передвижная будка с турецкой едой. Там волосатый мужик в синих перчатках (для стерильности) собирает тебе фалафель. Потом он, не снимая этих перчаток, берет у тебя оплату и в этих же перчатках отсчитывает жирную сдачу. Жирную, потому что деньги ты получаешь покрытые жиром с перчаток. Оплаты картой, конечно же, нет.
Возможно, конкретно в этих перчатках он провел лучшие, стерильнейшие годы своей жизни. Не исключено, что это семейная реликвия и их завещал ему его отец, а тому – его отец. Я был голоден, но не на столько.
Подходит к этой будке удивительной красоты блондинка, на вид чистокровная немка. Заказывает фалафель. Смотрит на меня и улыбается. Чего она улыбается-то?
– И мне, пожалуйста, точно такой же фалафель, как у нее. Прям один в один, пожалуйста. Смотрю, вы в перчатках работаете. Это хорошо. Стерильно.
Есть у меня друг, он преподаёт шаурмологию в своём подъезде. Говорит, что для идеального вкуса, при приготовлении шаурмы должна обязательно быть нотка антисанитарии. Думаю, на фалафель это правило тоже должно распространяться и перчатки, которые этот мужик не снимал 40 лет, идеально подойдут.
Ничто так не сближает людей, как совместное поедание сорящего луком на твою одежду и заляпывающего половину лица жиром фалафеля.
Фалафель, кстати, действительно вкусный. А девушку зовут Кира. Она студентка, получает второе высшее, изучает психологию.
На ее машине поехали во Франкфурт, погуляли по городу. Она все никак не верила, что я беженец. Я уж ей предлагал и коня украсть или почку человеческую привезти через границу, чтобы доказать. Все равно не верит.
Свой оранжевый аусвайс не показал. Не хочет верить, ну и не надо.
Пробыли с Кирой целый день, до позднего вечера. Всем хорош фалафель, и вкусен он и сытен. Жалко только, что после него луком изо рта пахнет.
В лагерь возвращался на перекладных, приехал уже за полночь. Вбегаю в номер вихрем, по дороге сбрасываю пальто на чистый пол. Фалафель хочет попрощаться. Уже из-за двери слышу голоса грузинов. Что-то про женевскую конвенцию.
– Сосо, прости, брат. Любовь требует жертв