Как думает Уильям Гибсон: семь приёмов мышления «отца киберпанка»

Эта статья — про мышление писателя Уильяма Гибсона, чей способ думать о хаосе современности во многом сформировал не только поколение фантастов, но и нашу культуру. Написана в рамках проекта «Думай как» — исследование способов мышления мастеров своего дела.

Автор: Дмитрий Соловьев. Facebook и Telegram-канал автора.

В 1982 году в мире произошел взрыв «киберпанка» — одновременно в Японии и Америке один за другим появились художественные произведения, которые определили визуальные и смысловые границы жанра: в июне режиссер Ридли Скотт в Америке выпускает фильм «Бегущий по лезвию бритвы», а через две недели выходит «Трон», в котором Сид Мид, тот же дизайнер, что работал над «Бегущим», на десятилетия вперед заложил, как будет выглядеть образ виртуального мира.

В то же самое время в Японии мангака Кацухиро Отомо создает киберпанк-мангу «Акира». И, наконец, в 1984 году выходит дебютный роман писателя Уильяма Гибсона «Нейромант», который собрал в себе все главные маркеры жанра, предсказал появление глобального киберпространства, и, как это часто бывает, обрел архетипический статус для целого поколения.

Название для жанра «киберпанк» появилось благодаря одноименному рассказу 1983 года писателя Брюса Бетке, в котором один из героев — хакер, носит панковскую прическу. Позже, в рецензии на «Нейроманта», редактор Гарднер Дозуа использовал это слово для описания стилистики Гибсона, а также выразил максиму жанра: «Высокие технологии, низкий уровень жизни».

Причем под последним подразумевалась не только бедность, но еще и незащищенность, бесправие и бесперспективность. Писатели и художники описывали мир будущего, который пугал их. Символами жанра стали загрязненные мегаполисы, преступность, био-имплантанты, киберпространство, искусственный интеллект. Все это было выполнено в нуар эстетике дождя и неона.

В этих декорациях писатели раскрывали темы, которые их беспокоили: границы человечности, власть корпораций, уязвимость общества перед преступностью, а также обреченность человеческой судьбы на фоне технологического прогресса.

В 80-х годах главными эмоциями по отношению к технологиям были возбуждение и страх. Уильям Гибсон вспоминал, как впервые услышав в разговоре двух программистов про компьютерный вирус, начал быстрее записывать этот термин, чтобы первым использовать его в своем романе.

В 2020 году мы погружены в скуку и усталость от технологий. Новость о том что биологи из Стэнфорда четыре недели выращивали в пробирке гибрид человека и овцы (они подсадили человеческие стволовые клетки овечьим эмбрионам и развивали их в питательной среде, пока по своей воле не остановили эксперимент), вызывает не шок и удивление, а скорее ощущение, что где-то это уже было.

С помощью новейшей компактной электроники и оптики, за обладание которой удавился бы любой инженер начала 20-го века, мы скрашиваем будни, фотографируя еду и котов, а техно-блогеры по будничному рассказывают на Ютубе об увеличении частоты процессора в новом смартфоне в два раза. Фильм «Социальная дилемма» про опасность социальных сетей вызывает не опасение, а скорее раздражение из-за алармистских интонаций, и посмотрев его, мы садимся писать о нем пост на все том же Фейсбуке.

В 80-е годы технологии уже не вселяли надежду на светлое будущее, как это было в период «золотого века фантастики» Айзека Азимова и Роберта Хайнлайна, но будоражили и пугали. Одной из главных тем становится опасность безудержного технологического прогресса — «наркотика футуризма». В новых произведениях писатели рассказывали о стремительно меняющемся мире, в котором не существуют границ, защищающих человека от себя самого.

Брюс Стерлинг, соавтор Гибсона, как-то написал для журнала Wired историю из 6 слов: «Это было слишком дорого — оставаться человеком». История несет в себе двойной смысл. С одной стороны, дорого оставлять себе стареющее тело, когда можно заменить его на более совершенные импланты; с другой — человек порой вынужден делать невыгодные для себя моральные выборы, от которых избавлена машина.

Эмоция 21 века по отношению к технологиям — футуроусталость. Из-за нее мы перестали видеть, как технологии меняют нашу повседневность, а изменения есть и при том значительные. Каждая новая технология формирует модели поведения, выгодные ее владельцам, а также оставляет на обществе последствия второго порядка, которые не могут учесть даже создатели. Например, каждый день мы принимаем решения, исходя из доступной нам информации, а она подбирается алгоритмами социальных сетей и поисковых сервисов, которыми мы не управляем.

На наших глазах в одночасье целая группа людей — таксистов, курьеров, вдруг стала биологической прокладкой без собственной воли между приложением и машиной. Как говорил мой знакомый исследователь, водитель настолько ошарашен, что стал рабом безличной технологической машины, что даже не понимает, кому теперь в морду бить ради возмездия.

Раз в несколько лет меняются профессии, вынуждая нас постоянно испытывать стресс и переучиваться, из-за страха оказаться ненужным в новом мире. Изучение технологий и их влияния на нас помогает нам жить более спокойно и осознанно.

Это знание важно не только потребителям, но и создателям технологий и сервисов, чтобы основывать более социально ответственные бизнесы и делать в итоге мир более устойчивым. Продуктовые менеджеры, разработчики, дизайнеры — это социальные инженеры, которые своими действиями меняют поведение людей.

В 2020 году я все больше слышу от людей, что они устали руководствоваться на работе только логиками заработка денег и профессионального роста, и все чаще озвучивают запрос на то, чтобы участвовать в создании полезных сервисов для общества: например, приложений для well being, медитаций, создавать социально значимые проекты.

Люди понимают, что продукты, которые они создают, определяют мир, в котором они живут, и они хотят делать свою жизнь безопаснее и комфортнее. От того, появится ли в приложении такси возможность удобно оставить чаевые водителю, зависит благополучие сотни тысяч людей. Я знаю профессионалов, которые отказываются проектировать продукты, подсаживающие людей на иглу дешевого дофамина по типу социальных сетей, спроектированных с использованием механик казино и азартных игр.

Нужно сознательное усилие и определенная оптика мышления, чтобы уметь видеть влияние технологий на нас. Чтобы освоить эту оптику, мы обратимся к мышлению писателя Уильяма Гибсона, лидеру движения киберпанк, который всем своим творчеством показал, что умеет видеть и описывать основные дилеммы и моральные развилки нашего мира.

Раскодировать мышление Гибсона нам поможет сборник его статей, который недавно вышел на русском языке: «Я больше не верю курсиву» — тексты из Wired, The Rolling Stones, NYT, Forbes, охватывающие период девятнадцати лет с 1989 по 2008 год.

Уильям Гибсон обладает одной из важнейших особенностей в эпоху скуки — способностью удивляться окружающей нас реальности, выделять в ней главное и посредством художественных произведений осмыслять её. Поняв эту оптику, мы тоже сможем увидеть мир иначе. А значит у нас появится шанс поменять его и свою жизнь.

Почему мы обращаемся к фантастике, когда хотим понять влияние технологий на нас? По мнению многих, фантастика занимается предсказанием будущего. И у нас, правда, хватает примеров, когда это срабатывало. Например, в 1888 году писатель Эдвард Беллами в повести «Взгляд назад» нарисовал прообраз банковской карты — «универсальной карты», с помощью которой человек из любой точки Земли мог получить доступ к своим сбережениям.

А первые карты появились в 50-х годах двадцатого века, почти через 60 лет после предсказания. Или в романе «1984», 1948 года, Джордж Оруэлл описал мир глобальной слежки за гражданами, почти что тот, в котором мы сейчас живем. Кажется, нужно подключить воображение и нарисовать мир будущего, чтобы представить, как технологии изменят нас через десятки лет.

Однако Уильям Гибсон считает, что это заблуждение: «…у фантастов часто спрашивают: “Что ждет нас в будущем?”. Квалифицированно заявляю: понятия не имею — и, умоляю, пристрелите меня на месте, если я хоть раз отвечу иначе. Фантасты временами неплохо предсказывают какие-то вещи, но почти никогда не угадывают, что эти вещи с нами сделают».

Фантастика не занимается предсказанием будущего. Уильям Гибсон предлагает другой метод. Нам следует вглядывается в настоящее, пытаться понять, что происходит в нем, потому что в нем уже содержатся все ростки будущего. Писатель считает, что мы живем в «недо-сингулярности» — в мире, который уже изменился кардинально, но пока беспорядочно. Каждый элемент нашего мира — это уже будущее. По мнению Гибсона впереди нас ждет продолжающееся тревожное настоящее. Пристальное внимание к моменту «сейчас» — вот то, что позволяет фантасту разглядеть мерцание образов будущего.

После того, как Гибсон в 80-х годах закончил киберпанк-трилогию «Киберпространство», его воображение не стало топтаться на радость фанатам по исхоженным тропам только что созданной вселенной. Он начал писать романы про настоящее, пытаясь осознать его. В действительности же, он делал так с самого начала. Вот что он пишет про это:

Написать книгу про настоящее невероятно сложно. Как только вы описали настоящий момент, он тут же стал прошлым. События многих книг, которые заявлены как описание настоящего, происходят в прошлом — их мир кажется реальным потому что он знаком нам, а значит устарел. Например, трагедия 11 сентября 2001 году произошла уже после того, как Гибсон почти написал книгу «Распознавание образов», действие которой происходило в наше время.

Автор не позволил себе выпустить ее в исходном виде, ведь тогда мир книги стал бы альтернативной реальностью, в которой трагедия не произошла. Писатель добавил в характер главной героине романа Кейс Поллард, 32-летней консультантке по маркетингу, травму от пережитой трагедии — и все встало на свои места.

Эта установка на настоящее учит нас, что все, что есть у писателя или наблюдателя, — это настоящий момент. Наш опыт переживания его. И осознавание влияния технологий на нас начинается с глубокой вовлеченности в настоящее. Недаром часто главными героями романов Гибсона являются современные художники и исследователи, которые изучают настоящее: в «Распознавании образов» это девушка-трендвотчер, а в последнем романе автора 2020 года «Агенты влияния» — UX-исследовательница. Вот как автор вспоминает о том, как он в 1984 году для романа «Нейромант» придумал термин «киберпространство»:

Главный совет от Уильяма Гибсона: Изучайте настоящее.

Есть способ смотреть на любое событие в мире, как на кусочек будущего — не как на то, которое тут же старится, а как на событие, которое движется вперед и будет теперь вечно с нами. Возможно, под другим технологическим соусом, но суть этого изменения останется. Особенно это касается социальных отношений между группами в обществе.

Например, Триады Гонконга 三合會 — организованные преступные мировые синдикаты, — произошли из тайных религиозных и пиратских сообществ в далеком прошлом. Они всегда были в оппозиции к власти, только в разные века она принимала разные формы. Современные преступные синдикаты — наследники этих отношений.

Хакатон в Чечне; взрыв в Бейруте аммиачной селитры, принадлежащей предпринимателю из Хабаровска; комиссия Трампа за продажу Тик Тока; стример PewDiePie с 106 миллионами подписчиков на Ютубе; откуп Garmin от хакеров для восстановления работы сервиса и сотни других происшествий, которые наполняют сводки новостей — все эти события уже фрактально содержат в себе наше будущее. И все они еще не до конца нами поняты.

Однако изучать настоящее невероятно сложно. Оно постоянно ускользает от взгляда. Чтобы увидеть настоящее, мы обратимся к способу мышления Уильяма Гибсона — для этого мы выделим семь приемов мышления писателя и внимательно изучим их. Вот они:

• Смотрите на фантастические произведения через страхи людей.
• Имейте силу удивляться — освобождайтесь от футуроусталости.
• Ищите настоящие потребности людей в неформальных способах использования технологий.
• Изучайте историю: она — ключ к настоящему.
• Слушайте, о чем вам говорят непроработанные травмы прошлого.
• Изучайте материальный мир.
• Будьте открытым и уважайте тайну будущего и настоящего.

А теперь подробнее.

За три года до выхода «Бегущего по лезвию бритвы» в 1979 году Ридли Скотт снимает другой фантастический фильм — «Чужой». Слоганом фильма становится фраза: «В космосе никто не услышит твоего крика». Как написал об этой фразе критик The Guardian Дэвид Томсон: «Она уловила ползущее чувство изоляции и одиночества в этом неожиданном фильме. Это был нигилистический разворот смутных, но обнадеживающих стремлений к великим метафизическим ответам в фильме Стэнли Кубрика “2001: Космическая одиссея” (1968)».

Почему в конце семидесятых фантастика делает разворот от невероятно красивой «Космической одиссеи», подчеркивающей всем фильмом красоту Вселенной и совершенство созидательного гения человека, к чувству страха, внушаемому космосом, и десятилетие заканчивается хоррором про смерть из космической бездны?

Ответ лежит в настроении эпохи, предшествующей созданию фильма. А именно в страхах этого периода. Про «Космическую одиссею» 1968 года критик Роджер Эберт сказал, что «это заявление прозвучало в то время, которое с высоты сегодняшнего дня представляется едва ли не вершиной технологического оптимизма человечества».

20 июля 1969 года впервые произошло то, что человечество не сможет повторить до настоящего времени, — люди высадились на Луне. Командир экипажа Нил Армстронг и пилот Базз Олдрин посадили модуль космического корабля в юго-западном районе Моря Спокойствия. Они оставались на поверхности Луны в течение 21 часа 36 минут и 21 секунды.

Люди высадились на Луне, а жизнь на земле осталась прежней. 60-ые в Америке заканчивались, а вместе с ними заканчивалась эпоха свободы и детей цветов. Эпоха завершалась разочарованием и страхом. Есть конкретное событие, которое окончило шестидесятые — это жестокое убийство 9 августа 1969 года бандой Чарльза Мэнсона актрисы и модели Шарон Тейт, жены Романа Полански.

Происшествие нанесло травму всей Америке — после пережитого шока американцы в одночасье скупили буквально все огнестрельное оружие по всей стране, почти всех собак сторожевых пород, а двери домов, куда раньше пускали на ночь путешествующих хиппи, начали закрываться. В фантастике же стали появляться хорроры о космосе. На космос начали проецироваться страхи настоящего.

Как увидеть страхи сегодняшнего дня? 2020 год показал, что несмотря на череду катаклизмов и пандемий, человечество не может бояться долго — страх загоняется глубоко внутрь общества и не осознается. Настоящее стало настолько запутанным и непонятным, что осознать свои страхи невероятно сложно. Технологии уже больше не пугают, мы к ним привыкли.

В новой технологической реальности нас пугает разве что нечеловеческая логика нейросетей. Поэтому хороший способ увидеть страхи эпохи — вглядываться в художественные произведения. В них они выходят на поверхность из бессознательного, и мы имеем шанс встретиться с этими страхами, понять и пережить их. Уильям Гибсон пишет:

Первый прием для понимания настоящего: Анализируйте фантастические фильмы на предмет того, какими страхами они продиктованы. Какие страхи сменяют друг друга, что приходит на их место.

Сейчас, в отличие от 80-х годов, нас уже мало пугают пропасть между бедными и богатыми, безудержная власть корпораций или возрастающая преступность. Именно поэтому киберпанк сейчас смотрится как ретрофутуризм. Но на смену старым страхам приходят новые.

Если проанализировать новый фантастический сериал Ридли Скотта «Воспитанные волками», то западная цивилизация боится враждебности людей, настолько сильной, что даже гибнущая планета не может остановить уничтожающую все живое войну; кроме того, есть тревога противодействия фундаментального религиозного и атеистического мировоззрений и невозможности договориться между собой носителям этих двух точек зрения.

Людей беспокоит, какие идеи мы закладываем в головы детям, которые будут строить общество будущего. В следующий раз, когда будете смотреть очередной сериал, подумайте о том, чего боится автор?

В 2010 году свою речь на выставке «Бук-экспо» в Нью-Йорке Уильям Гибсон начал с таких слов: «На прошлой неделе произошло два события: китайские ученые объявили об успешной квантовой телепортации на расстояние в десять миль, а другие ученые — из Мэриленда — создали искусственный самовоспроизводящийся геном. В той версии двадцать первого столетия, в которой вам довелось жить, оба этих события не привлекли особого внимания. […] Если Тоффлер предупреждал нас о футурошоке, то что же это? Футуроусталость?»

Нас все сложнее чем-то удивить. Ушли времена, когда людей можно было испугать изображением приближающегося поезда, так что они бежали прочь от экрана, отталкивая других и опрокидывая стулья. Серия техногенных катастроф и фантазии фантастов, ровным слоем размазанные по массовой культуре, притупили нашу способность удивляться чему-либо новому. Технологии действуют на нас как анестезия.

Нам уже сложно понять границы между правдой и вымыслом, а любая новая технология используется для фотографирования котов и доступа к дешевому дофамину. Даже само слово «киберпанк» стал употребляться для ироничного отношения к тому, насколько фантастическое раньше стало будничным сегодня.

Чтобы удивиться реальности, нужно приложить усилие. Наш мозг так устроен, что без сознательного усилия невозможно почувствовать должный уровень шока. Чтобы продолжать удивляться, а значит замечать изменения вокруг нас, есть несколько работающих приемов.

Прием второй: Делайте сознательные усилия для того, чтобы поддерживать в себе способность удивляться реальности — таким образом вы всегда будете понимать значения технологических изменений.

Каким способом поддерживать в себе удивление? Есть как минимум два способа.

Способ первый: Делайте ставки на исходы.

Состояние «без-удивления» известно социологам, которые часто предоставляют результаты исследования настроений общества заказчикам. Частый комментарий заказчиков, после просмотра исследования — «это нам и так было понятно». Часто это когнитивная ошибка «объяснение задним числом»: уже знающие ответ, считают его более очевидным, чем люди, пытающиеся угадать ответ, не зная его заранее. Если исследователь поменяет перед началом презентации цифры и выводы на противоположные — люди абсолютно так же будут считать, что они уже это знали.

Практика, которая позволяет создавать нужный уровень удивления, — ставка на исход. Если вы попросите людей загадать свой вариант ответа на вопрос, прежде чем вы назовете правильный, это может создать должный уровень удивления. Спортивный беттинг и игра на бирже позволяют почувствовать этот эффект. Такое упражнение можно проделывать и наедине с самим собой — делать внутреннюю ставку на какое-либо событие и потом калибровать свое представление о реальности после того, как событие произошло.

Способ второй: Изучайте принципы, по которым развиваются технологии, как они работают и то, в каком состоянии находится наука, Это позволит видеть истинные значения научных и технологических открытий.

Мы слишком избалованы натуралистическими образами научной фантастики. Когда мы смотрим «Аватар», мы замираем в восхищении из-за резкой смены технологического уклада по сравнению с нашим настоящим. Изменения же в мире идут очень медленно, и мы к ним привыкаем. Мы ждем сингулярности — момента, когда человечество будет полностью трансформировано технологиями. Однако, как говорил Уильям Гибсон «Будущее уже наступило. Просто оно еще неравномерно распределено». Многие открытия ученых последнего десятилетия такие же невероятные, как 2154 год на Пандоре.

Если мы будем знать историю научных открытий и начнём понимать, как работают технологии, в чём заключается научный метод, станем интересоваться мнением учёных, выходящим за рамки “новости одной строкой”, мы сможем шире видеть картину мира и понимать значение открытий. Такую информацию не так просто найти, она порой не так легко проглатывается, как ролики на Ютубе, а мозг требует тренировки, однако это со временем окупается.

Стать высококлассным экспертом, как ученый, одновременно в биологии, информатике, физике и экономике невозможно, но можно изучить принципы, по которым живет наука сегодняшнего дня. Как любил повторять интернет-деятель Антон Носик цитату французского ученого Клода Адриана Гельвеция: «Знание некоторых принципов легко возмещает незнание некоторых фактов». Владение принципами научного мышления, помогает держать разум в бодрствовании.

Ссылки на дополнительные материалы по этой теме собраны в конце статьи.

В 1968 году японская фирма бытовой электроники Hitachi зарегистрировала Magic Wand — массажер для спины и помощи в реабилитации после спортивных травм. Сейчас это самый узнаваемый вибратор для женщин. Его популярности способствовала американская секс-активистка Бетти Додсон, которая использовала его для обучения женщин техникам мастурбации. Бетти проводила семинары, где пятнадцать обнаженных женщин в положении лежа на спине использовали Magic Wand.

С помощью этого устройства тысячи женщин в семидесятые научились достигать оргазма. Популярность устройства заключена в его удивительной эффективности. Оно даже используется в лечебных целях. В 2008 году The Scientific World Journal опубликовал исследование, в котором более 93% группы из 500 хронических аноргазматических женщин (сексуальная дисфункция, при которой человек не может получить оргазм) смогли достичь оргазма с помощью массажера.

С 70-х по 90-ые года, пока магазины вибраторов, секс-курсы и журналы расхваливали вибратор, компания Hitachi продолжала рекламировать его как «домашний электрический массажер». Когда в 1999 году журналисты The Village Voice обратились за комментарием к директору по связям с общественностью Hitachi Джерри Корбетту, тот подчеркнул изначальную цель продукта: «Очевидно, [Magic Wand] — это простой продукт. Нет никаких подтекстов дальше обычного лечебного использования».

В 2013 году компания Hitachi решила прекратить продажу устройства из-за опасений, что её имя связано с популярной сексуальной игрушкой. Калифорнийская компания по продаже секс-игрушек Vibratex, которая занималась распространением устройства в США, убедила Hitachi продолжить производство массажера, убрав из названия упоминание фирмы, и переименовав его в Original Magic Wand.

Устройство без изменения выпускается до сих пор и не теряет своей популярности даже на фоне широкого распространения и разнообразия специализированных секс-игрушек.

Разработчики софта часто говорят, что не знают, как люди будут использовать выпущенный продукт. Они любят повторять: «А сейчас придут пользователи, и расскажут, как они на самом деле используют нашу технологию». Ее смысл в том, что наши представления о реальном использовании и назначении технологий — почти всегда ошибочны. Помимо способа использования, заложенного разработчиками, у продукта часто появляются другие способы применения, и именно они показывают, какие реальные потребности есть у реальных людей.

Изнанка есть практически у любой технологии. У интернета это, например, порнография. А в трещинах социальных сетей и поисковых систем работают веб-мастера и «темщики» (термин, обозначающий людей, которые ищут для заработка разные «темы»), которые зарабатывают на создании ботов, накрутке подписчиков и даже мошенничестве.

Сравнивать людей с тараканами негуманно, но в данном случае они правда настолько же живучи, как эти насекомые, что никакая радиация служб безопасности и государственных органов не может вывести их из этих щелей. Они постоянно адаптируются и находят новые возможности для заработка.

Если хотите понять реальное влияние технологий на жизнь, то следует изучать, как технология используется неофициально, и какие потребности она закрывает. Искать такие проявления можно в маргинальных областях мира, за изнанкой официальной статистики и за пределами технологических выставок. В анонимных телеграм-каналах, в использовании наличных, в гаражной экономике, среди хакеров, программистов и предпринимателей, не брезгующих никакими способами заработка. Как говорил Уильям Гибсон:

Герои киберпанка — как раз такие герои трущоб. Они используют технологии не для спасения или изменения мира, а для собственного обогащения или выживания. В мире «Нейроманта» нет среднего класса. Только очень, очень богатые люди и отчаянно бедные, связанные с криминалом.

В названии жанра не случайно присутствует приставка «панк». Гибсон на себе ощутил душное социальное пространство бэби-бумеров в 60-х годах. В 70-х появился панк, который по мнению автора создал пространство для жизни. Вот как он вспоминает это время: «Возникновение панк-культуры в семьдесят седьмом году для меня лично ознаменовалось появлением пригодных для жизни пустот и трещин в монолите беби-бума шестидесятых. Многие мои работы гнездятся в этих самых трещинах. Случись по-иному, этих работ бы не было. Панк создал пространство».

Для Гибсона, как для представителя контркультуры, важно понятие трещин в общественной жизни, где реализуются человеческие потребности и изобретательность, не всегда лицеприятные, но важные для понимания настоящего.

В 1993 году в журнале Wired выходит статья Уильяма Гибсона (она есть в сборнике) «Диснейленд со смертной казнью» про путешествие автора в Сингапур. В статье автор описывает город, как государство с авторитарной подкладкой, которому не хватает неформальной культуры, а сингапурцев охарактеризовывает как общество потребителей с отсутствием вкуса. Попадая в Сингапур, с его идеальной внешней поверхностью, писатель не верит увиденному, и первым делом ищет место, где можно добраться до подсознания города.

Пространство «разлома» у Гибсона — это ночные клубы, окраины, гетто, бордели, арены подпольных боев, аркады с игровыми автоматами. В них обитают герои его романов, и там же они находят для себя объяснение происходящему в мире. Это то, что нельзя игнорировать, если мы хотим понять настоящее, и это то, что делает картинку жизни объемной.

История статьи закончилась скандалом. Из-за этой публикации сингапурское правительство запретило в стране журнал «Wired», а фраза «Диснейленд со смертной казнью» стала прозвищем для мягкого авторитаризма Сингапура, от которого город-государство достаточно долго не мог избавиться.

Прием три: Ищите и изучайте как технологии используются неофициально, как они модернизируются пользователями под свои реальные потребности.

Не закрывайтесь от нелицеприятных настоящих потребностей людей, изучайте их. Смотрите критично на официальную статистику, спрашивайте, как она получена, и что в ней не отражено. Изучайте жизнь меньшинств и маргинальных слоев общества — людей, оказавшихся на границе социальных групп: они многое могут рассказать о нашем мире.

В детстве Уильям Гибсон из любопытства залез в старый пустой кирпичный дом, мимо которого каждый день ходил в начальную школу, и обнаружил в одной из комнат отсыревший сундук, внутри которого были литографии с самолетами времен Второй мировой войны. Фотографии подействовали на ребенка как портал в прошлое. Это была встреча с историей, и эта встреча навсегда изменила автора.

Когда-то случилась война, и она поменяла ход истории, но если мы в настоящем не помним и не понимаем ее, то на ее месте, куда ведут все связи текущих событий с ней, для нас зияет огромная дыра беспамятства, в которую проваливается наша возможность понять и увидеть целостную картину настоящего мира.

Из этой встречи с историей Уильям Гибсон вынес, что «история — это тоже разновидность фантастики, в которой есть место разным интерпретациям и новым открытиям». Ее изучение — это то, что позволяет нам увидеть и понять настоящее наиболее полномасштабно.

В теории развития технологий есть понятие history dependence — оно означает, что появление новой технологии очень сильно зависит от происходящего на предыдущем шаге. За счет того, что все технологии — это комбинации из компонентов, и сами компоненты являются технологиями, то состав компонентов на предыдущем этапе определяет текущий этап. Ниже я приведу две истории, иллюстрирующие этот тезис.

Артур Уильям Брайан, экономист, специализирующийся на теории complexity science, как-то провел компьютерный эксперимент-моделирование, в котором изначально был задан набор простейших логических элементов и запросов на элементы более высокого порядка, и правила соединения этих элементов в более высоко-структурные логические схемы. По сути, игра «Жизнь» для технологий. Симуляция изучала законы развития технологий в реальном мире. В итоге симуляции дали свободно развиваться десятки тысяч шагов, и в мире игры создались очень сложные технологии на основе простейших, заложенных в самом начале. И все они определялись начальными условиями.

Вторая история — о влиянии случайного события на ход технологического прогресса. В январе 1948 года инженер Bell Labs Уильям Бредфорд Шокли изобрел транзистор и создал научную теорию, объясняющую его работу. Тогда вся техника работала на дорогих, громоздких вакуумных лампах, что тормозило развитие техники. В 1956 году Шокли переехал из Нью-Джерси в Маунтин-Вью, штат Калифорния, чтобы жить поближе к своей больной пожилой матери в Пало-Альто. Там он основал лабораторию полупроводников Шокли. Это положило начало истории Силиконовой долины. Именно из лаборатории Шокли отделились восемь ее членов, названные впоследствии «Вероломной восьмёркой», каждый из которых внес вклад в создание разных компаний, образовавших кластер будущей Кремниевой долины.

Кто знает, была бы сейчас Силиконовая Долина, если бы у Шокли не было больной матери в Калифорнии, и он не построил бы там исследовательский центр с перспективными сотрудниками. Однако, даже если бы технологический пейзаж стал другим, прогресс вряд ли пошел бы совершенно другим путем. Даже если бы Шокли не изобрел транзистор, это сделал бы кто-то другой. Наш мир не стал бы аналогом вселенной компьютерной игры Fallout, где транзистор не изобрели, и человечество пошло по пути укрощения ядерной энергии.

Прием четыре. Изучайте историю технологий. Постарайтесь увидеть единый сюжет развития техники: предпосылки, которые привели к созданию устройств и историю людей, участвующих в их разработке. Учитесь видеть в последовательности событий причинно-следственные связи.

На этом пути очень важно умение отделять главное от второстепенного. Он не дается нам по умолчанию и трудно развивается в современном мире, в котором сюжеты прячутся за цитатами, а целое теряется среди конфетти фрагментов. Как пишет филолог Мария Степанова в книге-исследовании человеческой памяти «Памяти памяти»:

При анализе технологий, нужно не только уметь видеть сюжет целиком, но и научиться выделять в обилии деталей только то, что по-настоящему важно, иначе мы потонем в информации или углубимся в детали, которые могут показаться важными, но не влияют на ситуацию в целом.

Каждый кто когда-либо делал попытки проанализировать тренды, влияющие на какую-нибудь область рынка, сталкивался с тем, что после сбора информации оказываешься перед сотнями фактов и неизвестно какой из них следует учитывать. Поэтому нужно научиться выделять только те факторы, которые правда меняют ситуацию или ломают парадигму.

Мой знакомый стратег Антон Аверьянов посоветовал простое упражнение, которое позволяет этот навык прокачать: после прочтения очередной главы книги или просмотра фильма попробуйте сформулировать кратко главную мысль только что просмотренного. Это достаточно сложно — всегда сваливаешься в детали, но задача выделить главное очень дисциплинирует ум.

Также, кроме постоянной тренировки выделять главное, полезно анализировать что вводят или от чего отказываются технологические компании в своих стратегиях. Особенно важно смотреть на это в динамике. На промежутке времени становится заметно, какое изменение имеет значение, хотя в моменте оно могло казаться незначительным.

В романе Уильяма Гибсона 2007 года «Страна Призраков» есть персонаж — художник и геохакер Альберто Кораллес, который делает скульптуры мертвых артистов. Увидеть их можно только в дополненной реальности в специальных очках, подключенных к GPS, на месте реальной смерти артиста. Скульптуры точь в точь повторяют реальную ситуацию на месте кончины человека. Они воспроизведены с максимальной точностью, но не видны невооруженным глазом.

По мнению писателя мы все живем в стране призраков и не осознаем этого. Например, в любом стриминговом сервисе хранятся миллионы записей голосов мертвых людей, каждая из которых может зазвучать по нажатию одной кнопки. В Средневековье в этом увидели бы магию по оживлению мертвецов.

Аудиозапись — это одно из типов «запоминающих устройств», особого вида технологий, созданных чтобы остановить бег времени и зафиксировать воспоминания. Этим технологиям в книге посвящено отдельное очень короткое, но очень важное эссе «Это поет мертвец». Про этот текст Гибсон говорит, что эксплуатирует его идеи уже десять лет для книг и выступлений, и обязан его появлению своему бессознательному, видимо состоящего из такого же эфемерного материала, что и наша память. Начинается эссе с фразы-ловушки, в которую едва вступив, тут же проваливается читатель:

Смысл ситуации с памятью заключается, по мнению Гибсона, в следующем. С одной стороны всю свою историю человечество, как вид, создает запоминающие устройства, чтобы противодействовать естественному потоку забвения. От рисунка бизона на скале до пикселей на экране.

С другой стороны нельзя сказать, что история течет цельным и непрерывным потоком, как река или нить Ариандны, пройдя по которой от начала до конца, мы можем выйти из лабиринта памяти к истокам любого события и собрать по пути все детали. Скорее мы живем в мерцающем настоящем, где любое событие может или совершенно бесследно исчезнуть или остаться навсегда в нашей истории.

Какие-то вещи исчезают, едва появившись: страницы стираются из интернета, сториз в социальных сетях вспыхивают и уходят в архивы, чтобы вернутся через год, посты в социальных сетях оседают на дне информационной ленты, так и не увиденные читателями. Период полураспада медиа-контента становится все меньше. Почти каждый человек может подойти к цифровой трибуне и получить свое место в истории — то, о чем Энди Уорхол говорил, что «в будущем каждый человек получит свои 15 минут славы». Гений поп-арта ошибся минимум раз в десять — эта слава еще скоротечнее, 15 секунд, не больше.

С другой стороны, как пишет Гибсон, «явления, раз допущенные по всеобщему согласию в пантеон культуры, остаются с нами надолго». Мы как будто изобрели кнопку «перемотки назад» и многим хотелось бы оставаться в ротации как можно больше. Например, для блогеров или брендов, присутствие в медиапространстве это залог жизни.

Эта ситуация странной квантовой логики, когда что-то исчезает бесследно, что-то остается, что-то мерцает и присутствует вне времени, создает ситуацию бесконечного мгновения цифрового Настоящего. Это как конец истории Фукуямы, но не в смысле, что нам не будет куда дальше развиваться, а скорее то, что История с большой буквы уйдет, и все прошлое будет происходить одновременно в настоящем — все мертвецы будут с нами.

Мы уже подошли к этой точке: с улиц Нью-Йорка на нас смотрят призраки рабовладельческого юга; прошлые лидеры фем-сообществ, одержимые духом векового патриархата, идут маршем вдоль стен социальных сетей; неупокоенные мертвецы ГУЛАГА тихо шепчут со страниц меню в ресторанах. Все мертвецы поют одновременно.

Чтобы разобраться в настоящем нам нужно слышать голоса призраков прошлого. Духи времени выбирают тех, кто оказывается допущен в пантеон культуры и памяти, и эти же духи шепчут нам о настоящем. То что сейчас пробудились призраки прошлого — движение metoo, рабы, репрессированные, уничтоженные в колониях — это непроработанные травмы прошлых веков, и они определяют самочувствие общества 21 века. Многие мертвецы прошлого ожили, и призраки стоят перед нами. А скольким то только еще предстоит обрести голос.

Прием пять: Изучайте голоса призраков прошлого и непроработанные травмы общества. Старайтесь услышать и понять, что они шепчут или кричат о нашем настоящем, и как они влияют на нашу траекторию движения в будущее.

В 70-ые годы до того, как карьера писателя Уильяма Гибсона пошла вверх, он зарабатывал в Торонто тем, что искал и перепродавал модникам винтажную одежду и старые вещи, типа хромированных пепельниц для самолетов и коробок из-под сигарет. Внимание к вещам он сохранил в своих романах, и вещи играют важную роль в понимании настоящего для писателя.

Память — штука ненадежная, однако в мире безбрежного настоящего мы все же можем опереться на вещи, которые хранит воспоминания. Предметы — это пришельцы из прошлого; капсулы времени, которые являются аккумуляторами смыслов. Некоторые из вещей, которые живут бок о бок с нами, появились раньше, чем мы родились. Вещи это материализация памяти. Голоса мертвых и певцы эпох. Знание смыслов, заключенных в них, позволяет нам лучше понять настоящее.

Вот почему романы Гибсона так материальны. Все кто читал Гибсона знают о удивительной плотности его текстов. Он просто вываливает на страницы обилие деталей: название фасонов и марок одежды, описание интерьеров, деталей архитектуры, материалов из которых все это сделано и прочее, прочее, прочее. Гибсон — настоящий певец масс-культуры, а его романы — это плотная тяжелая материя. Переводчик «Нейроманта» на украинский язык Ольга Любарская так описывает стиль Гибсона:

Цель этого приема — попытка понять настоящее через предметы, ведь любая вещь — это гиперссылка ко множеству смыслов, будь то историческая эпоха, идея или другой предмет. Гибсон рисует мир как плотный гипертекст, и благодаря этим ссылкам мы можем понять и почувствовать настоящее.

Его воображение не стремится убежать за горизонт событий. Фотоны его взгляда, как в черной дыре, не уходят дальше момента сейчас, насыщенного плотной материей, и благодаря этому мы начинаем что-то понимать о смысле настоящего. Так мы встречаемся с тем, что корни настоящего лежат в истории вещей.

Изучение предметов имеет значение еще и потому, что влияние технологий на историю огромно. Автор придерживается взгляда, что именно технологический прогресс с давних пор управляет историей:

Круг замкнулся. Вещи это магниты, которые замыкают в себя силовые линии прошлого и будущего, и при этом, как буддийские мастера дзен, всегда, в отличие от человеческого ума, присутствуют в настоящем.

Прием шесть: Обращайте внимание на вещи, изучайте их историю и причины, почему их сконструировали так, а не иначе.

Попробуйте сделать такое упражнение: выберите три любых предмета в окружающем вас пространстве, и попробуйте рассказать историю этих вещей, не как связанную с вами, а как историю технологий. Опишите из какого материала они сделаны, где произведены, почему предметы такой формы, какие у них были исторические наследники. Скорее всего при описании вы столкнетесь с тем, что вы много не знаете и не можете рассказать. Эти белые пятна и есть пустые места вашего понимания настоящего. Заполняя их знанием, вы сможете понять больше о том мире, в котором находитесь.

Невидимость вещей

При чтении книги на страницах эссе вы встретите множество предметов из прошлого, которые писатель использует для иллюстрации технологического прогресса. Вы встретите детекторный радиоприемник «Ракета» из красной пластмассы, который, чтобы поймать сигнал, нужно закрепить держателем-крокодилом к забору из некрашенного железа; большие черные арифмометры «Берроуз», которые выплевывают ряды бледно-фиолетовых цифр на длинной бумажной ленте; микрокассетные компактные диктофоны. Однако не все технологии так легко увидеть, как перечисленные выше материальные вещи.

Одна из причин, почему мы не видим влияние технологий на нас, заключается в том, что мы перестаем различать сами технологии. Как пишет Уильям Гибсон:

Мы воспитаны образами научной фантастики: говорящими роботами-помощниками и прямым подключением мозга к матрице через шунты, а так как эти технологии еще не стали привычными предметами нашего быта, то мы считаем, что будущее еще не наступило. Вода в кастрюле всю историю прогресса нагревалась вместе с лягушкой, которая уже перестала замечать изменение температуры. Нужна определенная оптика, чтобы понять, что каждый из нас уже стал киборгом, все мы обладаем распределенной нервной системой в интернете, а гаджеты являются расширением нашего мозга.

Дополнение к приему шесть: не ждите появления образов из научной фантастики типа нейрошунта в мозг или шагающих роботов, чтобы сказать: «будущее наступило, жизнь теперь будет другой». Смотрите сквозь предметы, на протоколы их взаимодействия, изучайте как устроены медиа (те media, о которых писал Маклюэн) и Интернет. Не поддавайтесь буквализму, который часто проявляется в научной фантастике.

Когда я поделился знакомой, что пишу статью про киберпанк, она сказала, что больше всего ее интересует следующий вопрос: «Будем ли мы все сидеть с трубочкой в голове или человеку нужен реальный мир — как далеко все это может зайти?». На этот вопрос прекрасно ответил Уильям Гибсон в одном из эссе: «В восьмидесятые было много разговоров о виртуальной реальности, которую нам показывало… телевидение! Когда смотришь что-то очень увлекательное, чтобы отключиться от внешнего мира, не нужно специального шлема. Он появится сам. Ты и так в нем». Без всякой трубочки.

Книга эссе, к которой мы обратились, чтобы понять мышление Уильяма Гибсона, носит название «Я больше не верю курсиву». Смысл этого названия раскрывается в одном из эссе, и в нем же содержится последний прием, который поможет нам в понимании настоящего.

Однажды Гибсону заказали написать предисловие к новому изданию «Машины Времени» Герберта Уэллса, с которым он, как говорит сам, не справился (при этом автор ни капли не сожалеет об этом), но из которой зато получилась прекрасная статья. В статье Уильям Гибсон вступает в полемику с Гербертом Уэллсом по поводу роли писателя-фантаста. Жизнь Уэллса прошла в ожидании катастрофы — «глобального катаклизма, порожденного инфантильностью человечества». Его писатель ждал каждую минуту на протяжении двух мировых войн. Позволю себе здесь привести большую цитату из статьи Гибсона:

Уильям Гибсон мгновенно реагирует на этот курсив: «Курсив и правда его. До крайности раздраженный пророк, технически подкованный продукт Викторианской эпохи, заставший приход двадцатого века со всеми его удивительными переменами и поверивший в благоразумие людей, управлявших британскими железными дорогами. Это курсив постоянно недовольного и отчего-то безгранично наивного предсказателя, увидевшего крах своей модели в руках людей менее развитых и талантливых. И этот курсив до сих пор с нами, хотя я уже давно стараюсь не читать фантастов, которые им пользуются».

Гибсон не доверяет такому способу говорения о будущем, и для себя он выбрал не стратегию поведения пророка, а скорее внимательного наблюдателя. Это очень проявлено в его тоне, только ради которого уже стоит прочесть эту книгу. Спокойный, смиренный тон человека перед открывающимся необъяснимым сложным миром, в котором, однако, возможно познать некоторые тайны.

На территории экзистенциальных тем, такие как Память, Время или История, Гибсон ведет себя уважительно и преклоняется перед их безграничными загадками. В статьях он — внимательный наблюдатель, в романах — визионер. Он проявляет уважение к неизвестному, однако понимает, что часть тайны можно разгадать, и он здесь за тем, чтобы неизвестное, с помощью литературы, сделать более явным. Так в 80-х годах, еще до появления коммерческого интернета, он предсказал, что «консенсуальная галлюцинация» киберпространства будет «повседневной реальностью для миллиардов пользователей во всех странах мира», объединенных в глобальную сеть «немыслимой сложности». А в последующих книгах автор еще много раз проявлял интуицию и точно описывал то, что происходит с нами в настоящем.

Многие мысли Гибсона звучат актуальнее и точнее, чем предсказания крикливых футуристов, и заслуга появления этих мыслей лежит на способе взаимоотношения автора с реальностью. Гибсон не прячется за сарказмом и цинизмом, не ждет оценки или признания, не увлекается бесконечным цитированием, «культом неопределенности» и деконструкцией — словом всеми теми приемами постмодернизма, за которые так легко спрятаться, вместо того, чтобы говорить о действительно важных вещах. В обращении с будущем оказывается работает стратегия честности и открытости, внимательного наблюдения за своими чувствами и понимания границ своих возможностей. Рассуждая о мире таким тоном, Гибсон не продает себя. Ты его сам покупаешь.

Последний седьмой прием: Обратите внимание на интонацию, с которой вы говорите о неизвестном.

Будущее неопределенно, как и настоящее, но это не повод играть с ним в постмодернистские игры и соблюдать «ироническую дистанцию» всезнайки — такой способ может казаться единственным возможным в 21 веке, но практика показывает, что он не всегда способствует плодотворному рассуждению о глубоких вопросах. Хочу процитировать тут отрывок статьи Алексея Поляриного про писателя Дэвида Фостер Уолеса, который в своем романе «Бесконечная шутка», тоже бросил вызов постмодернистскому способу высказывания:

Позвольте себе быть открытым и уважать тайну, и она, быть может, ответит вам тем же.

7 ноября 2020 года, когда официально стало известно, что Дональд Трамп проиграл на выборах президента США Джозефу Байдену, Уильям Гибсон в твиттере за день сделал 170 постов и перепостов. И это не то, чтобы какое-то особое количество — в обычный день постов не сильно меньше (можете считать это как предостережение, если желаете подписаться на него).

В свои 72 года писатель погружен в настоящее максимально плотно, и социальная сеть ему тут очень помогает. Писатель использует современные технологии: свои новые романы он пишет на ноутбуке, покупает альбомы в iTunes и мечтает не о роботе-дворецком, а о летающем пингвине Festo Air Penguin. Его постоянно приглашают на выставки технологических новинок и современного сайнс-арта.

Однако автор много лет жил избегая всяких модемов и не имея адреса электронной почты. Первый свой роман он писал на механической машинке, которая ему досталась бесплатно. Это была Hermes 2000 и выпущена она была еще в 1930-е, на фабрике E. Paillard & Сie S. A. Yverdon, и по тем временам была истинным шедевром механического искусства. За время написания первого романа автор не то что не притронулся к клавиатуре настоящего компьютера — он вообще в глаза не видел электронной техники. Первый персональный компьютер «Макинтош» Performa 520 у Гибсона появился благодаря парню, который сделал ему первый персональный сайт и детям, которые устали пускать автора к себе, посмотреть на свою страничку.

Однако это не помешало ему видеть мир шире и описывать вещи точнее, чем это делали другие авторы того времени. Пример Гибсона показывает, что знание истории и законов эволюции важнее для точного понимания настоящего, чем знание последних технологических новинок. Как говорит переводчица Гибсона Екатерина Доброхотова-Майкова: «Киберпанк вообще не о технологиях: Гибсон не разбирался в компьютерах, когда писал “Нейроманта”, он просто видел дальше и лучше других и умел писать, как до него не писали».

Может быть, именно этому нам и нужно поучиться у автора — способности держать дистанцию между собой и технологиями. Возможно, истинная задача это книги — оторвать каждого из нас от экрана смартфона; отвлечь от размышлений, какую реакцию поставить очередной сториз, и дать нам увидеть, что происходит с нами при взаимодействии с техникой. Тогда есть шанс, что возникнет пространство, в котором блеснет понимание, что технологии делают с нами. И тогда есть надежда на изменение того мира, который в 2020 году выиграл джекпот всех возможных техно и социальных катастроф и, кажется, ячейки в игровом автомате еще не стремятся заканчиваться.

Сентябрь — Ноябрь, 2020. Дмитрий Соловьев: fb, telegram-канал автора

Сборник материалов про киберпанк, которые я изучал, когда работал над этой статьей: видео, статьи, книги.

Другие мои статьи из серии «Думай как…», в которых изучается мышление людей разных взглядов и профессий.

Моя статья про документальный фильм об Уильям Гибсоне (сам фильм есть на русском в статье): «Уильям Гибсон — человек, который чувствует технологии».

Материалы для изучения мышления и законов развития технологий:

• Видео-подкасты Ивана Замесина про мышление
• Видео Байрама Анакова (например, вот этот про эволюцию технологий)
• Жизнь 3.0. Быть человеком в эпоху искусственного интеллекта. Макс Тегмарк. Наиболее полная книга про феномен искусственного интеллекта
• «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!» и другие книги Ричарда Фейнмана.
• «Рациональность: от ИИ до зомби» — цикл статей Элиезера Юдковского про рациональность.