С появлением первых государств человек постоянно стремился совершенствовать систему его управления. Но, исторически, цели, побуждавшие к этому развитию, не всегда учитывали фактор повышения общественного блага. Достаточно сказать, что авторитаризм заменяет, а порой и противопоставляет государственное благо общественным интересам. «То, что вредит власти должно быть запрещено» — принцип авторитарности, который как раз и подчеркивает противоречия между государственной властью и обществом.
Вопрос государственного, личного и общественного блага в моральной и политической философии – это, в том числе, попытка угнаться за собственной тенью, в том смысле, что конечного, а значит идеального благоустройства не достичь. Это как в анекдоте о том, что наши желания не всегда совпадают с возможностями. Тем не менее, великий древнегреческий философ Платон, осознавая всю тщетность этой погони, рассматривал свое идеальное государство лишь в качестве идеи, которая пусть и недостижима, но всегда должна присутствовать в качестве некоего маяка. Хороший правитель – тот, который знает к чему стремиться.
В отличие от Кампанеллы, где «Город солнца» — это программа (хоть и художественно оформленная), проект, план действия, Платон свою идею идеального государства воспринимал лишь в качестве модели, ориентира, образа недостижимого абсолютного счастья. В своем главном труде – «Государство» он писал, что «Сейчас мы лепим в нашем воображении государство, как мы полагаем, счастливое, но не в отдельно взятой его части, не так, чтобы лишь кое-кто в нем был счастлив, но так, чтобы оно было счастливо все в целом… Это вроде того, как если бы мы писали картину, а кто-нибудь подошел и стал порицать нас за то, что для передачи самых красивых частей живого существа мы не пользуемся самыми красивыми красками».
Таким образом, конечно, без изяществ Платона, но давайте, и мы попробуем если и не написать картину, но хотя бы составить эскиз будущего Узбекистана, где в качестве основополагающей цели лежит общественное благо. Это тщетная попытка угнаться за образами, но, возможно, весьма полезная для понимания пути, по которому мы все сегодня движемся…
Образ власти
Сакральное отношение к власти на Востоке является частью ее политической культуры. Менялись образы, но не само отношение. В доисламский период правитель воспринимался в качестве наместника Бога, который был и воплощением абсолютной власти. Это образ правителя, над которым всегда висит всевидящее божественное око. Так, в Месопотамии верховный бог Мардук имел 50 имен, среди которых Энлиль – это Мардук власти. В Центральной Азии, в период зороастризма, также, единый бог Ахурамазда являлся, в том числе, и высшим покровителем царя. Дарий I описывал его как, «Ахурамазда, который сотворил эту землю, который сотворил это небо, который сотворил человека, который сотворил счастье для человека, который сделал Дария царём». Так, верховное божество не только олицетворялось через своего земного представителя, но также намерения и действия правителя – это, в первую очередь, воля бога, который, несомненно, наблюдает за своим резидентом и помогает ему на пути достижения блага.
Второй образ кроется в исламской традиции, где правитель не просто наделен частью божественной власти, но у которого есть перед глазами вполне конкретный пример – жизнь пророка Мухаммеда. Это крайне важный аспект не просто с точки зрения материализации абстрактного восприятия власти. Также, это определенное ограничение свободы воли правителя, который должен следовать и продолжать путь мусульманского Пророка, который был и политическим деятелем, и полководцем. Если простолюдин должен пройти путь Мухаммеда из Мекки в Медину, инициация правителя заключается и в пути распространения знамени Ислама. Так было в период жизни Пророка и в эпоху праведных халифов, ведь и Абу Бакр, и Али также вели войны, распространяя Ислам, следуя примеру Мухаммеда. Вплоть до XIX века все правители на территории Центральной Азии так или иначе вели войны. И если в первом описанном образе воля правителя лишь синхронизировалась с божественной волей, то в данном случае свобода воли совмещается с детерминизмом.
Великий немецкий философ Артур Шопенгауэр писал: «Человек может делать то, что он желает, но не может желать что ему желать». И в этой воле правитель должен желать идти путем пророка. То есть фактически на метафизическом уровне это рамки и ограничения его воли. Еще один важный момент отличия восприятия власти домусульманского периода и исламской традиции связан с мировосприятием, где существуют совершенно иные идеи, политические институты, культура, наука. Феодальные отношения, восточный перипатетизм, Великий шелковый путь способствовали постепенному выделению государственного блага из общественного. Стратегические интересы государства могут стоять выше народной воли. В этой связи зачастую правители прекрасно управлялись с внешнеполитическими вопросами, имели прекрасных военных советников, по настоящему доверенных и достойных лиц, но гражданские обязанности были возложены на не всегда профессиональных лиц, которые не понимали нужды и чаяния населения. Даже Амир Тимур не всегда успешно выбирал помощников по гражданским делам. Тому пример многочисленные случаи наказания высших чиновников за взяточничество в Самарканде, Герате, Бухаре.
С приходом советской власти, конечно, всевидящее око или метафизический объект высшей власти – это триединство в лице Ленина, Маркса и Энгельса. Наместником этого трехглавого высшего божества можно считать генерального секретаря компартии. Сакрализация снова приобретает иные черты. Парадокс этого образа власти заключался в том, что общество в своем подавляющем большинстве поверило в то, что идеи коммунизма мы воплотим в жизнь. Высшая божественная цель достижима. Именно в этом, на мой взгляд, заключается важнейшая черта утопии Советского союза.
Французский философ Жак Деррида довольно четко разделил понятия "будущее” и "грядущее”, где будущее понималось в качестве события во времени, которое мы не способны предугадать и с точностью спрогнозировать. В то время, как грядущее наступит в любом случае, и субъект наверняка об этом знает. Например, восход солнца является грядущим, а ваше повышение на работе – уже будущее, которое может и не осуществиться. Так вот в Советском союзе преподносили наступление коммунизма в качестве безусловно грядущего события. Лозунги "Победа коммунизма неизбежна!”, “Вперед, к победе коммунизма!", заявление Н.С.Хрущева на XXII съезде КПСС о грядущем наступлении коммунизма к 80-ому году – это все о том, что наше поколение построит рай на земле. Никогда в истории подобная сакрализация не несла в себе идею, что власть способна реализовать божественный замысел. Ни религии Центральной Азии, ни правители не стремились даже мыслить в этом ключе.
С распадом СССР и нереализованным грядущим, во многих постсоветских странах вся сакральность централизовалась в одной фигуре. Между всевластным богом и правителем уже нет посредников. Правители сами подобно божествам, формулируют цели, задачи, ценности для общества. Создают новую эпоху, культуру, идеологию, историю. Многочисленные “Отцы народов" теперь отвечают сами абсолютно за все и именно они сами – это то, всевидящее око, которое формирует внутреннюю, внешнюю повестку. Перефразируя слова, приписываемые королю Людовику XIV (Государство – это Я), тоталитарные правители могут с уверенностью сказать – "Сакральность – это Я".
Узбекистан с недавних пор идет по пути десакрализации власти, провозглашает развитие институтов гражданского общества. Тем не менее, ясно наметились и тенденции не просто исламизации, но и радикализма. Апологетов джихада, ваххабизма, халифата становится больше, заполняя своими идеями вакуум сакрального. Крайне сомнительные религиозные деятели пользуются популярностью, проводят своеобразные рейды, запрещая работы Рембрандта, Да Винчи, Рафаэля. С этими наметившимися тенденциями резонно задать вопрос — какой образ власти ждет нас в эпоху «Третьего ренессанса»? Сразу отмечу, что на мой взгляд, данный идеологический термин («Третий Ренессанс») может иметь место, но он, крайне противоречив и полемичен, что для идеологии не является аспектом позитивным. В этой связи, рекомендую статью Беллы Сабировой – «Леонардо да Винчи и узбекский регрессивный конформизм». Возвращаясь же к вопросу, сегодня, с одной стороны, виден налет советского подхода – мы и наши дети встретим коммунизм/третий Ренессанс. С другой – реформаторский, с желанием эффективной деятельности всех ветвей власти. И здесь вместо заигрывания с радикальным исламом, гораздо уместнее обратиться к просвещенному исламу, который диверсифицирует власть, наделенную Богом. Особенно четко это наблюдается в суфизме, который в этом вопросе становится ближе к пантеизму, нежели традиционному исламу.
Сегодня нам относительно успешно удается маневрировать между красной Сциллой и зеленой Харибдой. Не впадать в полную крайность. Но насколько эта стратегия может быть успешна в долгосрочной перспективе?
Именно поэтому вопрос развития светской политической культуры для нас – это еще и вопрос концептуализации высшей, сакральной власти. И здесь мне представляется, что при выборе вектора развития политической культуры, политических институтов, рыночных механизмов, следовании первой статьи Конституции, где написано, что Узбекистан является светским, демократическим государством, тем не менее необходимо учитывать и традиционное восприятие сакральности власти, как с описанных мной выше исторических и метафизических позиций, так и с психологических и культурологических.
В этой связи во избежание радикализации населения вполне уместно высшую власть персонализировать. Интересно, что согласно рейтингу стран мира по индексу счастья в докладе ООН The World Happiness Report в 10-ке самых счастливых стран шесть – это конституционные монархии (Дания, Нидерланды, Норвегия, Швеция, Люксембург, Новая Зеландия). В Азии следует, конечно, выделить Японию, Малайзию. Важно, чтобы сакральная власть существовала в качестве символа, традиции: при этом находилась равноудаленно как от земных государственных дел, так и от религиозного догматизма. В первом случае пример Китая, во втором – Ирана должны служить предостережением во избежание крайностей. Вручать награды, посещать культурные, спортивные и другие мероприятия, поощрять науку, покровительствовать искусству – есть масса других важных дел для верховной, духовной власти. Земная же должна конкурентным образом выделить наиболее сильного менеджера, ставя перед собой цель государственного, социального развития. Конечно, в этом случае нет необходимости все перестраивать, нет необходимости менять государственное устройство. Например, крайне интересна для глубокого изучения южнокорейская модель, где однопалатный парламент, а президент выбирается единожды сроком на пять лет.
Развитие политической культуры может иметь разные пути, задачи и способы их реализации, но всегда важно иметь четкое представление, держать конкретный образ государства, которые стремится к общественному благу. «Государство мы признали справедливым, когда имеющиеся в нем три различных по своей природе сословия делают каждое свое дело», — писал Платон в «Государстве».
Образ идеологии
Одна из тенденций современности – кризис национальных идеологий. Глобальное общество заставляет многие страны выстраивать протекционистские стены, искренне боясь за унификацию национального. Это национальное воспринимается не только в смысле уникальности, но и постоянства. Имеет временной контекст, как слово «скрепы», которое используют идеологи соседней страны. Этому постоянству противостоит динамика современного мира. Известный философ и культуролог Маршалл Маклюэн еще в 60-е годы ХХ века писал: «Мы живем в дивном новом мире сиюминутности. «Время» перестало существовать, «пространство» исчезло. Теперь мы живем в глобальной деревне». Маклюэн этот феномен связывал с развитием средств коммуникаций. Массмедиа и технологии коммуникаций не являются нейтральными изобретениями, изменяя наш образ жизни и мысли. С учетом того, что мы можем прогнозировать лишь более ускоренное развитие технологий, то вряд ли стоит рассчитывать, что тенденции глобализации не продолжат усиливаться на всех уровнях – в экономике, культуре, науке, идеологии. Поэтому локальные противостояния глобального и национального все чаще будут использоваться в качестве популистских инструментов, в корыстных целях. Наш третий Ренессанс не вступает в это противостояние, но является не до конца оформленным гибридом. В этой связи возникает второй вопрос – какой образ идеологии в третьем Ренессансе?
Понимание процессов развития и прогресса невозможно сегодня представить без выделения личности, как индивидуально мыслящего субъекта. Умение государством уважать личность – это способность не нарушать личные свободы, гражданские права, собственность. Материальные и духовные ценности сегодня выходят за рамки глобального-национального.
Например, борьба с коррупцией должна стать частью идеологии вне зависимости от дискурсов: новаторство и традиционализм, мирное небо, свой путь развития и прочее, прочее…
Так, в Китае не просто провозгласили лозунг «Или Компартия победит коррупцию, или коррупция победит Компартию», но и активно стали бороться с этим злом. Хотя сегодня уровень коррупции все еще высок — на 2020 год Китай занимает в рейтинге восприятия коррупции от Transparency International 78-е место, тем не менее динамика за последние пять лет позитивная.
Несмотря на противоречивость термина «Третий Ренессанс», данное определение может быть крайне уместно благодаря историческим центрам – Бухаре и Самарканду. Исходя из современных тенденций вполне резонно позиционировать их в качестве плавильных котлов в самом центре Азии. В IX-XII вв. эти города аккумулировали в себе культуру и науку мусульманского Востока. Ремесло, торговля развивались за счет мастеров изо всех концов мира. В этих городах и лучшая обстановка для развития идей просвещенного ислама, культуры, науки. Например, философия сегодня пытается сбалансировать сугубо рациональные, аналитические подходы за счет вливания идей развивающихся стран. Именно благодаря этому мне представляется возможным синхронизировать нашу философскую науку с мировой. Вряд ли рассуждения об искусственном интеллекте из Узбекистана, исходя еще из развития информационных технологий в стране, могут быть интересны Worldwide. Но переосмыслить и актуализировать, например, философские традиции суфизма вне узких религиозных рамок, представляется весьма перспективным.
Важный вопрос в этом контексте – соотношение национальной идеологии и дескриптивной этики. Современный британский философ Дерек Парфит считает современную этику «ребенком в пеленках», так что ее развитие дело рук (а в данном случае ума) всего человечества. В этой связи и идеологии должны стать наднациональными. Но проблема заключается в том, что, мораль, например, категория социальной справедливости в рамках любой идеологии становится пристрастной. Проблема идеологии в том, что она неспособна соблюсти нейтралитет, когда речь идет о нравственности, ценностях, убеждениях. Справедливость в рамках идеи третьего Ренессанса сводится к личности, которая оценивает то, что справедливо, а что нет. А современные акценты на личной свободе вступают в противоречие с общими моральными (и политическими) обязательствами. Неслучайно в современном Узбекистане Агентство информации и массовых коммуникаций активно занимается цензурированием интернета (Вконтакте, скайп, твиттер), а недавнее решение по замене флагоносца Узбекистана на Олимпийских играх в Токио категорически противоречит принципу справедливости, превращая решение отдельной личности (или личностей) не просто в фарс, а в натуральный позор.
Стоит отметить, что в 2009 году американский политический философ Майкл Сэндел написал свою знаменитую книгу «Справедливость: как поступать правильно?”, где высказал идею, что решение этой проблемы в том, чтобы исключить рыночное мышление из тех областей, где оно является деструктивным. “Политика, лишенная существенного морального участия, обедняет жизнь общества… Фундаменталисты устремляются туда, куда боятся ступить либералы", — пишет он. Идеология безусловно должна иметь некое четкое представление о моральном направлении своего развития. Представляется, что идеологи третьего Ренессанса должны серьезно подумать над этим вопросом, который сегодня остается открытым…
В Узбекистане сегодня, с одной стороны, мы видим позитивные изменения по отношению к личным свободам, толерантности, изменению роли женщин в обществе.
С другой стороны, многие гражданские инициативы – это, зачастую, Донкихотство без решений и последствий. «Ничто из ничего», как выразился бы Мартин Хайдеггер.
Узбекский экономист Юлий Юсупов активно высказывается в Фейсбуке, выделяя важные вопросы и проблемы экономических институтов, граждане в социальных сетях сотнями репостят факты экологических проблем – от вырубки деревьев до водных ресурсов, но практически без шансов на положительный результат. То есть это как институциональные проблемы, так и нравственные. Идеология поиска идентичности в глобальном мире не имеет права противоречить общечеловеческим моральным принципам.
Образ культуры
В последнее время довольно часто вновь приходится слышать об уникальной и богатой духовной культуре нашей страны. Весь этот пафос лишь некоторое время резонировал с общественной повесткой модернизации всех сфер жизнедеятельности. Прошло совсем мало времени: ярые традиционалисты и успешные приспособленцы снова поют в унисон свои песни о главном. О «маданияте». Но вопрос культуры, это вопрос, который должен иметь образ будущего, не прошлого. Так какой же образ нас ждет в период третьего Ренессанса?
В духовной культуре чувственное познание строится, не только на ощущении или восприятии, но также на представлении. Интересно, что Алишер Навои в своей поэме «Язык птиц» уподобляет жизнь шахматной игре, в которой невозможно выиграть, если не анализировать свои ходы и не предугадывать ходы противника наперед. Искусство также должно понимать настоящее, рефлексировать о будущем… Великие произведения ведь очень часто опережают своё время (не только по своему содержанию, но и по форме) или становятся пророческими.
В Узбекистане иносказательные, философские, дидактические традиции лишь в ХХ веке вполне органично стали сочетаться с новыми веяниями реализма. Например, в 1922 году был напечатан роман «Минувшие дни», ставший классикой узбекского романа. Тем не менее, реализм, в связи с советской идеологией, не смог получить дальнейшее развитие – в неореализм, концептуализм, актуализировать проблемы настоящего. Немногочисленные произведения могли быть сколько угодно удачными, но известны они исключительно специалистам, узкому кругу людей, интересующихся искусством. Восприятие того, что изобразить на картине зеленый луг – реализм, но кучу пластиковых баклажек на этом лугу – уже частный случай номинализма, который не имеет ничего общего со всеобщим, божественным, прекрасным и бытием в целом. Сегодня искусство продолжает быть утилитарным феноменом в аспекте восприятия мира и страны большей частью населения. Тем не менее и здесь есть позитивная динамика – многие современные формы самовыражения выходят из резервации. Стрит-арт, нет-арт медленно, но верно обживаются в новом Узбекистане. Хотя, говоря о будущем, в этом поле также есть неясности – ни два, ни полтора. Граффити с Джокондой в медицинской маске закрашивается, некоторые мировые шедевры игнорируются. В этой связи, третий Ренессанс должен все ж таки соответствовать своему названию – быть открытым, рефлексирующим, плюралистическим, новаторским и критичным.
К сожалению, у нас изучая духовную культуру прошлого, не актуализируют ее, не стараются подходить к ней с критических позиций. Многочисленные диссертации, посвященные Навои, Джами, Газали и т.д. не учитывают современную специфику, исследователи порой не способны высказать критические мысли по поводу идей предшественников, хотя их мышление и мировоззрение – продукт совершенно иной эпохи. Многие идеи устарели или нуждаются в переосмыслении. Большой ученый – не летописец, но обладатель собственного индивидуального мышления. «На факультетах философии нет философии», — сказал как-то Мераб Мамардашвили, — отмечая тем самым, неспособность коллективного разума мыслить в подобном разрезе. Также, малоэффективно с излишним пиететом относиться даже к великим ученым-философам прошлого. Авторитеты не должны довлеть над умом, но должны его ориентировать. В этой связи, приведу еще один пример, иллюстрирующий то, как может развиваться философия в подобном случае. Жака Дерриду в середине ХХ века пригласили на конференцию в США, прочитать тамошним мыслителям доклад о структурализме. Несмотря на авторитет Дерриды, спустя месяц в американских журналах стали выходить критические статьи по выступлению французского философа и структурализму в целом. Так возник постструктурализм. То есть враг индивидуального мышления – это отсутствие критического подхода, без которого индивидуальная личность обречена быть бизнес-коучем или таксистом…
Когда академик Акмал Саидов пишет о том, что современные учебные заведения, строящиеся просветительские центры – это основа «для формирования новых Хорезми, Ибн Сино, Улугбеков… фундамент новой эпохи Ренессанса в Узбекистане», стоит учесть, что это либо, подхалимаж, либо просто поверхностное понимание вопроса. Сегодня, чтобы быть конкурентным, востребованным на международном рынке труда важно осознавать, что образ мыслей и определяет наши знания. То есть Хорезми, Ибн Сино, Улугбек – это не продукты системы образования, но результат индивидуального мышления в просвещенной среде, где принимали достижения древнеиндийской, древнегреческой мысли.
Безусловно, необходимо развивать систему образования – строить новые заведения, популяризировать науку, сотрудничать с западными образовательными центрами, но без нового креативного, индивидуального мышления, эти усилия станут лишь красивым фантиком, внутри которого вряд ли найдется нечто вкусное. Сегодня роль квалифицированного педагога становится выше целой системы, а роль свободного творчества выше любых институций. Неслучайно одна из передовых методик в современном образовании STEM (Science, technology, engineering, mathematics – наука, технология, инженерия, математика), с течением непродолжительного времени преобразовалась в STEAM, где «А» — это art – искусство, творчество.
Стало ясно, что творчество должно присутствовать как в технологиях, так и в инженерии или математике. Еще Джон Дьюи считал, что искусство можно встретить в каждой практической деятельности человека: в движениях атлета, в ходе научного эксперимента или реализации политических реформ "в той же мере, в которой мы традиционно рассматриваем произведения изящного искусства".
Но также необходимо подчеркнуть, что сегодня противопоставление материальной и духовной культуры фактически себя исчерпало, но их единая сущность не в границах и рамках, также как суть живой природы не в зоопарках за колючей проволокой…
Вместо заключения
Третий Ренессанс – идея интересная, амбициозная, но не всегда конкретная и реалистичная. Ей не хватает устойчивости, теоретического фундамента и, если не решать политических, экономических, культурных вопросов, время, словно в Золушке, может превратить эту идею из интересной в заезженную, а амбициозность – в популистский пафос.