Про театр, кино и суд

Пока у нас обсуждают подключение искусственного интеллекта к судебной системе, посмотрите на зарубежный опыт использования высоких технологий, заботливо собранный аналитиками RAND

Начну издалека.
При современном уровне развития технологий, позволяющих создавать миры и спецэффекты не выходя из съемочного павильона, при инвестициях в киноидустрию, когда бюджет фильма может превышать годовой бюджет небольшой африканской страны, театр, по-прежнему, жив и любим. Люди приходят не только на классические постановки, но и на моноспектакли, не имеющие элементарных декораций, вместо того, чтобы посмотреть запись на каком-нибудь сайте.

Почему так? Что такого дает живое присутствие в одном помещении актеров и зрителей, чего не получишь через видео? Обратимся к одной из самых древних театральных постановок, придуманных человечеством, — к суду. Драма, разыгрываемая в суде, всегда проходит по одному известному сценарию: преследователь — он же обвиняемый, жертва — он же потерпевший и спаситель — он же судья, присяжные, обвинители, свидетели, защита. Треугольник Карпмана, с небольшими вариациями — чего уж проще? В тоже время, государство несет немалые расходы на то, чтобы опросить множество свидетелей и подозреваемых, провести очные ставки, предоставить необходимую адвокатскую помощь и, наконец, собрать всех в одном помещении для проведения судебных слушаний. Использование современных технологий видеоконференцсвязи (ВКС) могло бы значительно упростить логистику и сэкономить время и деньги всем участникам процесса.

Тем не менее, стандарт Американской ассоциации адвокатов предписывает личный контакт с подзащитным, если только такая возможность существует. Исследования по влиянию использования видеосвязи во время судебного разбирательства дали неоднозначный ответ. Вот некоторые результаты, полученные в судебной системе США и Канады:

• для слушаний, проводившихся в отношении лиц, уже находящихся в заключении, присутствие ответчика лично или контакт с ним через ВКС не повлияли на решение коллегии.
• на досудебных слушаниях по уголовным делам для обвиняемых, присутствовавших по ВКС, средняя сумма залога на 51% выше, чем для обвиняемых, допрошенных лично
• исследования видеороликов слушаний по иммиграционным делам показали, что лица, заслушанные по ВКС, будут депортированы с большей долей вероятности, чем присутствовавшие лично
• уровень защиты в виртуальных судах ниже, т.к. обвиняемый присутствует только через ВКС как до, так и на самих слушаниях, а судьям и адвокатам суда сложнее с ним общаться
• не ясно, каким образом ответчик может в достаточной мере участвовать в прениях со свидетелями обвинения, когда последние присутствуют в суде только через ВКС
• у судей и присяжных возникают сложности с интерпретацией показаний свидетелей, докладывающих по ВКС
• эксперимент показал, что присяжные больше доверяют показаниям, данным свидетелем лично, а не записанным в видеоролик.

Пруфы тут Future - Proofing Justice

Тем временем, целая армия разработчиков трудится над созданием технологии телеприсутствия, включающей трехмерное представление пространства и роботы аватары. Интересно, как часто будут взламывать каналы такого трафика и вносить необходимые какой-либо из сторон конфликта искажения? Исследования показали, что даже простая компьютерная анимация, созданная по аналогии с видеоиграми, прилагаемая к показаниям, значительно влияет на решения присяжных. При этом воспринимается наибольший объем информации и лучшая коммуникация получается тогда, судьи и присяжные слушают показания вместе.
Может ли со временем случиться так, что виртуальные доказательства будут звучать убедительнее, чем личное выступление ответчика или свидетеля?

Впрочем, использование таких артефактов в судебном процессе еще не узаконено. Для того, чтобы достоверно оценить все риски использования ВКС в судебных прениях, нам предстоит понять, как информация, получаемая человеком из разных источников, интегрируется между собой в цельный образ.

Человеческие коммуникации имеют как вербальную, так и невербальную составляющую. Когда люди общаются между собой лицом к лицу (имеется в виду устное общение), они используют не только речь, но и считывают многие другие знаковые, или семиотические, коды. Например, комплимент, произнесенный с «кислой миной» или грубым тоном вряд ли обрадует адресата, несмотря на позитивное содержание. Положение людей в пространстве относительно друг друга так же играет влияет на качество коммуникаций.

То есть, наше восприятие мультимодально. Под модальностью тут понимается канал восприятия — визуальный, слуховой и так далее. Вспомним простые детские игры, когда ведущий выполняет одну команду, а озвучивает другую. При этом внимательный игрок должен выполнить словесную команду, а не повторить действие ведущего. Аналогичный эксперимент, проведенный над взрослыми, показал: часть людей больше реагирует на вербальные смыслы, другие — на невербальные. Они распределяются более или менее поровну. И одна из проблем, которую предстоит решить, — каким образом эта информация интегрируется в едином процессе порождения и понимания речи.

Так почему же мы, по-прежнему, любим отсталое с точки зрения технологий, но живое театральное представление? Почему присяжные не доверяют видеороликам с показаниям, а судьи легче обвиняют тех, кто не смог присутствовать в едином пространстве с ними? Эмоции передаваемые только вербально, без возможности считать многие телесные знаки, половинчаты, а значит, вызывают меньше доверия и меньший эмоциональный отклик. Не зря мы говорим: «Это не телефонный разговор/ Это не для скайпа», когда нужно обсудить то, что нам важно. Зато в театре, будь то Мариинка или зал судебных заседаний, эмоции живые, а контакт — прямой.

Вот только одна сложность, которую привнесли в судебную систему современные технологии. Справится ли здесь лишенный эмоций ИИ?