Животное, которое рассказывает истории

Сервис ключевых идей литературы по бизнесу и саморазвитию MakeRight.ru подготовил ключевые идеи не изданной на русском книги журналиста и ученого Джонатана Готтшалла «Животное, которое рассказывает истории» («The Storytelling Animal»).

Стремление слушать и рассказывать выдуманные истории сопровождает человечество с тех пор, как оно овладело речью. Рассказы, баллады, сказки, саги, жития святых — все это истории, завораживающие нас с древних времен.

Истории присутствуют практически везде. Археологи придумывают истории про откопанные кости, которым несколько тысяч лет, исторические события, описанные в школьных учебниках, тоже полны мифов и искажений, рекламисты и политики сочиняют собственные истории, участники судебного процесса объясняют присяжным характер преступления и подсудимого тоже при помощи историй. Даже наука не избежала влияния историй, и чем дальше мы по времени от какого-нибудь открытия, тем большим количеством историй оно обрастает. Мы насыщаем историями даже наши воспоминания, постепенно забывая, как все было на самом деле.

О том, какую роль истории играют в нашей жизни, у автора есть несколько важных идей.

Уже с года ребенок начинает играть в игры. Он не видит разницы между вымыслом и реальностью: с двух до семи-восьми лет он укладывает спать плюшевого медведя, представляет себя королем (или королевой), летчиком, охотником и так далее. Игра воображения — один из многочисленных видов игр, в которые дети играют инстинктивно.

Игры отражают борьбу добра и зла, опасности, от которой нужно спрятаться, отношений родителя и ребенка.

В играх действуют чудовища и герои, которые с ними сражаются. Когда взрослые (учителя, родители или психологи) просят детей быстро придумать историю, оказывается, что многие их истории полны детских страхов: заблудившиеся дети, хищные животные, попадание в тюрьму и тому подобные ужасы. В них есть мотивы наказания за проступки, хаос и всевозможные катастрофы.

Игры и истории маленьких мальчиков отличаются от тех, в которые играют девочки. У мальчиков обычно они связаны с конфликтом, приключениями, проявлениями храбрости. Девочки чаще всего выбирают кукол, приготовление еды, играют в маму и ребенка (конечно, бывают и исключения). Но и в играх девочек иногда появляется злодей, и тогда они «убивают» его.

Страшные образы в детских играх могут приходить из сказок, которые им рассказывают родители или о которых они слышат, из народных детских стишков, где тоже описаны всевозможные бедствия. И детям это нравится — ведь и взрослые истории должны рассказывать о каком-то страшном испытании, которое герой должен пройти, чтобы достигнуть цели. Эта направленность проявляется еще с детского возраста. Если бы сказки рассказывали только о счастливых людях, которые легко всего добивались, быстро достигали того, чего хотели, не переживали ни испытаний, ни борьбы, то и читать о них было бы неинтересно. Такие истории не захватывают воображение и ничему не учат.

И взрослым, и детям интересны испытания, которые учат их чему-то, например, мужеству перед лицом опасностей.

Исследования нейробиологов показали, что в нашем мозгу есть зеркальные нейроны, заставляющие нас отвечать на чувства, которые мы видим в других. Если нам улыбаются, мы улыбаемся в ответ, даже если человек нам незнаком. Способность к имитации свойственна нам с рождения, даже новорожденные умеют имитировать чужую мимику и жесты. Те же нейроны воссоздают в нашем мозгу воображаемые ситуации, заставляют сопереживать происходящему в книге и на экране, создают симуляторы в наших головах.

Мы дрожим, когда смотрим фильм ужасов. Когда герой спасается от опасности, наше сердце бьется учащенно, как будто злодеи гонятся не за ним, а за нами. Мы плачем, когда в истории происходит что-то печальное или трагическое, и смеемся, когда герои фильма острят.

Выдуманные истории имитируют реальные драмы человеческой жизни. Читая или просматривая фильмы, мы будто оказываемся в параллельном мире, отождествляем себя с героями и сопереживаем им, как будто с нами происходит то же самое.

Когда-то сны считались посланиями из мира духов, их толкователями были жрецы и шаманы, пока не появились фрейдисты-психоаналитики. Сегодня ученые, изучающие сны, отказываются видеть в них символический смысл и зашифрованные послания от собственного подсознания или потустороннего мира.

По поводу снов существуют разные мнения. Некоторые психологи и психиатры считают сны формой аутопсихотерапии, когда мы во сне справляемся с тревогами реальной жизни. Другие полагают, что сны помогают мозгу избавиться от ненужной информации. А третьи думают, что у снов нет никакого особого предназначения, так же, как у бурчания в животе. Сон — бесполезный побочный эффект работы мозга.

В основном сны бывают тревожными, с мотивами преследования или нападения. Мы переживаем в них то, чего опасаемся в жизни. Счастливые сны снятся нам гораздо реже, чем тревожные, и чем хотелось бы. Многие, и автор в том числе, не считают сны бесполезными. Он называет сны одним из видов воображаемых историй, в которых мы тоже получаем определенный опыт. Этот опыт влияет на наши отношения с окружающим миром.

Многие могут возразить, что мы все равно забываем большинство увиденного во сне, так чему же мы можем научиться? Но наш мозг умеет много такого, чего мы не знаем. Мы не можем в точности объяснить, как научились ездить на велосипеде, и тем не менее наш мозг это знает. Так и со сном: мы запоминаем сны, если чувствуем, что они имеют значение. Так, если мы видим, как с кем-то из близких случается что-то плохое, это, как правило, показывает, что мы уделяем им недостаточно внимания и нас мучает чувство вины.

Сон как бы сигнализирует нам, что еще есть время все исправить.

Конечно, человек не помнит большинство из своих сновидений, но их имитационная модель основана на бессознательной памяти, которая есть даже у тех, кто страдает амнезией. Такие люди ничего не помнят о навыках, некогда освоенных, и не смогут рассказать о них. Однако сами навыки остались при них и используются автоматически.

Мы видим яркие сны около двух часов в сутки, в переложении на годы — примерно около шести лет жизни из 70. За эти 6 лет наш мозг отрабатывает огромное количество реакций на воображаемые опасности, кризисы и проблемы, которые пришли к нам во сне. И это помогает нам справляться с проблемами в реальном мире, хотя они, как правило, не очень похожи на те, что нам снятся.

Наше воображение дорисовывает этот смысл там, где мы видим лишь путаницу и сумятицу. Даже психически больные, стремясь как-то упорядочить картину мира в своей голове, сочиняют истории, которые могут все объяснить. Готтшалл рассказывает о пациенте Бедлама (психиатрической клиники в Лондоне) Джеймсе Мэтьюзе, история болезни которого сохранилась благодаря мемуарам его врача Джона Хэслема «Иллюстрации безумия».

Мэтьюс был параноидальным шизофреником, заболевшим в 30 лет. Он слышал голоса и видел непонятные картины, из которых его мозг соткал яркую историю. Он решил, что некая банда готовится захватить сначала английский парламент, а затем и весь мир при помощи особого аппарата — ткацкого станка, который испускает ядовитый газ. Мэтьюс пытался предупредить об этом, но оказался в Бедламе, где, как он был уверен, банда под предводительством главаря, короля Билла, продолжала воздействовать на него ядовитым газом, от которого он пытался спрятаться. Рисунок дьявольского станка, нарисованный Мэтьюсом во всех подробностях, тоже приводится в «Иллюстрациях безумия». В его бреду члены банды короля Билла описывались во всех подробностях, с характерными особенностями внешности и поведения. У них были свои отношения, своя сюжетная линия. Если бы Мэтьюс взялся за перо и написал книгу, она, по мнению автора, могла бы иметь не меньший успех, чем романы Дэна Брауна.

Многие творческие люди балансировали на грани безумия, а кое-кто и не мог удержать равновесия. Между литературным творчеством и сумасшествием существует сильная связь. У многих людей с психическими расстройствами в роду были писатели и художники, у многих писателей и художников в семье были психически больные. Писатели часто страдают биполярным расстройством, депрессией и шизофренией, становятся алкоголиками и наркоманами и склонны к суициду.

Но не только творческие или сумасшедшие люди склонны сочинять истории. Все мы стремимся извлечь смысл из потока информации, поступающей в наш мозг. У нас в головах, как считает автор, сидит ум рассказчика, похожий на крошечного Шерлока Холмса с его методом дедукции. Мы привыкли воспринимать его как гения дедукции, с которого впоследствии были списаны образы великих сыщиков в литературных произведениях и сценариях. Перед его блестящим интеллектом блекнет скромный Ватсон, рассказывающий о его достижениях и прозрениях. Но что это за прозрения? В первом романе Дойла «Этюд в багровых тонах» Холмс, едва бросив взгляд на Ватсона, делает ряд предположений на основании некоторых признаков, и все они оказываются верными. Он считает, что Ватсон военный врач, что у него есть ранение в руку, что недавно он перенес тяжелую болезнь и служил в Афганистане. Ватсон восхищен — ведь все это правда. Но что за предположения сделал Холмс?

Он считает, что Ватсон выглядит как врач, но у него выправка военного. Лицо и руки у него смуглые, но запястья не загорели — значит, он долгое время находился под жарким солнцем. В движениях его руки чувствуется скованность — видимо, он был ранен. А раз в Афганистане идут боевые действия, значит, он вернулся именно оттуда. Между тем человек, лишенный стетоскопа и белого халата, одетый в обычную одежду, не может выглядеть как врач. Афганистан — не единственная горячая точка, где он мог побывать. Скованность в руке может иметь множество причин. Это не дедукция, а ум рассказчика, или способность сочинять убедительные истории на основе весьма скудных данных, выдавать единственную интерпретацию там, где их могут быть десятки.

Ум рассказчика позволяет нам придавать смысл не связанным между собой событиям, упорядочивать их в одну историю, сочинять и домысливать. Наша склонность искать смысл там, где его нет, породила и многочисленные теории заговора. Сторонники этих теорий перемешивают реальные и воображаемые факты в одном котле и пытаются выстроить из них последовательную версию событий. Их успех в том, что они четко делят мир на черное и белое, плохих парней и хороших.

Простой поиск слова «заговор» в Google дает представление о том, что такие теории можно найти буквально в любой сфере, будь то мировое правительство, масоны, катастрофы (вызванные, конечно, искусственно), убийства или самоубийства знаменитостей, эпидемии и тому подобное. Социологические опросы, проведенные в США в 2006 году, показали, что около трети американцев верят в различные теории заговора, наподобие той, что Башни-близнецы взорвали по распоряжению правительства или при его попустительстве. Причем в эту треть входят молодые образованные люди от 18 до 30 лет.

Почему образованные люди верят в глупые теории? Потому что они дают решение проблемы зла. В мире все плохо, нужно изменить его к лучшему. А теории предлагают простые и легкие решения.

В иудаизме, христианстве и исламе мы встречаем одни и те же истории: умерщвление и воскрешение бога, архангелы, грехопадение, откровения высших сил и тому подобное. Все священные писания — это сборники историй о человеческих грехах и подвигах, о Боге, который может быть как жестоким, так и милосердным, о любви и рождении детей. И с любыми другими религиями дело обстоит таким же образом. С древних времен жрецы и шаманы знали: чтобы их верования дошли до людей, нужно облечь их в истории.

Эти истории, или священные мифы, помогают верующим выстроить альтернативную реальность от сотворения мира. Религиозные мифы создают картину этого выдуманного мира, который создан Богом и полон доказательств божьей воли. На основании этих мифов верующие строят свою повседневную жизнь: едят, молятся, одеваются или объявляют священную войну. Бог в этом вымышленном мире всегда и вечно живой. И эта вера — не удел дикарей: многие разумные и образованные люди не сомневаются в божественном происхождении мира. Человечество придумало богов, потому что они придавали нашей конечной жизни какой-то смысл — в виде награды за добродетель или наказания за грехи, которые ожидают человека после того как он умрет. Автор уверен, что люди объясняют вмешательством богов и духов то, чего не могут объяснить обычными вещами. Он вовсе не считает религию бесполезной. Она научила людей работать лучше и объединяться в труде, дала преимущества группам верующих по сравнению с группами неверующих. Вокруг религий создавались общины, впоследствии ставшие конфессиями. Религия создает правила и координирует поведение, устанавливает меру вещей, понятие добра и зла. Она подавляет эгоизм и учит ставить общие интересы выше личных.

В религии есть много хорошего, в частности то, что она прививает людям этические представления.

Но есть и темная сторона: фанатизм, священные войны, отторжение представителей других религий или атеистов.

Помимо литературы, религиозные мифы дали основу мифам национальным, тем, что вошли в учебники истории. Так, в них рассказывается об открытии Колумбом Америки. Все, что запомнилось большинству людей об этом открытии — названия его кораблей («Пинта», «Нинья» и «Санта-Мария»), то, что его плаванье доказало, что земля круглая, а не плоская, и что он, пытаясь открыть Индию, открыл Америку в 1492 году. Но это не история в чистом виде, а рассказ, во многом выдуманный, кроме названия кораблей. О том, что Земля круглая, в то время знало большинство образованных людей. Нигде в учебниках истории не упоминается о том, что истребление индейцев, коренных жителей Америки, началось именно с Колумба, а не с Кортеса. Те же приукрашенные легенды касаются значимых для страны личностей, таких, например, как Джордж Вашингтон. Национальных героев наделяют сверхъестественными добродетелями, как святых в религиозных мифах, а не людей из плоти и крови. Цель таких национальных мифов — объединить людей вокруг такой фигуры.

Религиозные мифы содержали в себе начала этических представлений, которые впоследствии подхватила художественная литература. Почти во всех литературных произведениях содержится мораль, даже если в них описываются плохие, безнравственные вещи. Читая, мы ужасаемся этому, а не одобряем. Если в романе описано убийство, как в «Преступлении и наказании», мы осуждаем его, а не стремимся, завороженные повествованием, повторить поступок Раскольникова. Все представления о морали в художественной литературе в свое время были почерпнуты из религиозных мифов.

Персонажи, чьи истории завораживают людей, имеют над нами огромную власть. Они воздействуют на поведение и обычаи, а в конечном счете способны менять общество. И это относится не только к житиям святых или другим священным писаниям, но и к художественной литературе. Таких персонажей Готтшалл называет чернильными людьми.

В книге «Хижина дяди Тома» Гарриэт Бичер-Стоу описывала ужасы рабства и мучения рабов, в которых мало кто в ту пору мог разглядеть равных себе. Книга имела огромный успех, став второй по продаваемости книгой в XIX веке после Библии. Роман возмутил южан, сторонников рабства, и воспламенил северян, его противников. Авраам Линкольн однажды сказал Бичер-Стоу, что именно из-за ее книги вспыхнула война между Севером и Югом. Так или иначе, но «Хижина дяди Тома» сильно повлияла на американскую культуру и международное общественное мнение.

Когда Гитлеру было 16 лет, он вместе с другом Августом Кубичеком посетил спектакль по опере Вагнера «Риенци». Ее главным героем был Кола де Риенцо, римский политик, который задумал крупные политические преобразования в Сенате. Он объединил народ против аристократов, провозгласив себя трибуном. Но интриги привели к его гибели. Спектакль длился около 5 часов и произвел на Гитлера огромное впечатление. Он сказал Кубичеку, что Кола де Риенцо указал ему путь, и теперь он знает, в чем его предназначение — жить ради своего народа, стать спасителем своей нации. Гитлер обожал Вагнера, был близок с семьей его сына Зигфрида и полностью разделял взгляды своего кумира. Вагнер был антисемитом и националистом, он писал политические трактаты об окончательном решении еврейского вопроса задолго до того, как нацисты пришли к власти. Напитавшись музыкой и воззрениями Вагнера, Гитлер отождествлял себя с его персонажами и видел себя рыцарем, сражающимся с чудовищами.

В 1915 году американский режиссер Д. У. Гриффит снял эпический фильм «Рождение нации», после чего возродился исчезнувший еще в конце XIX века Ку-клукс-клан. «Страдания юного Вертера» Гёте вызвали волну самоубийств среди молодых людей в Германии.

Антиутопии Оруэлла и Кестлера помогли осознать, что такое тоталитаризм.

Еще Лев Толстой сравнивал литературные произведения с заразой, с помощью которой автор заражает публику своими идеями, доносит их до читателя в захватывающей форме, такой, что лишь немногие могут им противостоять. Моэм писал, что автор смешивает горький порошок своих полезных идей с вареньем повествования, от которого невозможно оторваться. Люди не замечают горького привкуса, но лекарство в них все равно попадает.

Когда в 1933 году нацисты по всей Германии сжигали книги, написанные модернистами, социалистами, коммунистами и евреями, они называли это актом очищения. Геббельс призывал избавиться от декаданса и денегеративного искусства, сжигая книги Генриха и Томаса Манна, Брехта, Кестнера, Джека Лондона, Драйзера, Хемингуэя и многих других. Среди прочих сожгли и пьесу Гейне «Альманзор», в которой говорилось, что те, кто начинает с сожжения книг, закончат сожжением людей. Этим все и закончилось.

Яркий пример этому, по мнению Готтшалла, — всевозможные скандалы с мемуарной литературой. Авторов часто обвиняют во лжи или, по крайней мере, искажении событий под нужным автору углом. Но так устроены все люди — если любого из нас заставить написать мемуары, они будут, мягко говоря, не очень правдивы. Так уж устроены наш ум рассказчика и наша память.

Всем хочется выглядеть лучше, чем есть на самом деле, поэтому, подойдя к зеркалу, мы инстинктивно или сознательно принимаем выигрышные позы, подтягиваем живот, выпрямляем плечи. То же самое происходит и с нашими внутренними историями, теми, которые описывают нашу жизнь и нашу идентичность. В них мало объективного, зато много пробелов и выдумок, рисующих нас в лучшем свете.

Но дело не только в стремлении приукрасить действительность. Мы просто не можем в точности вспомнить события. Это показывают многие эксперименты. В частности, на следующий день после взрыва космического челнока «Челленджер» в 1986 году исследователи опросили несколько десятков людей, что они делали в момент, когда услышали о катастрофе, и что они чувствовали. Спустя 2,5 года их опросили повторно, задавая те же вопросы. Но ответы были другими. Ни один рассказ о том дне не был воссоздан полностью — одни детали исчезли, другие появились. И опрошенные были совершенно уверены, что отчетливо помнят тот день во всех деталях.

Иногда воспоминания могут быть внушаемыми. Психолог Элизабет Лофтус провела эксперимент. Она вместе с группой коллег собрала информацию о нескольких студентах старших курсов. Затем они, составив списки реальных событий в жизни студентов, добавили туда событие, которого никогда не было. В этом событии описывалось, как студент в пятилетнем возрасте потерялся в торговом центре и какой-то пожилой человек привел его к родителям. Вскоре эксперимент дополнился: к реальным событиям добавляли все более фантастические, типа полета на воздушном шаре или госпитализации после укуса собаки, и находились люди, которые постепенно начинали вспоминать их как реальные. Наши воспоминания не точны. Они представляют собой реконструкцию того, что было когда-то, в которой многие детали ненадежны. А кроме того, мы бессознательно пытаемся запомнить прошлое таким образом, чтобы выглядеть в собственных глазах как можно лучше. Поэтому память смягчает нашу вину и поддерживает наше эго.

Гитлер искренне считал себя мессией, рыцарем, который послан на землю для величия Германии. Маньяк-убийца Джон Гейси считал, что он жертва, а не преступник, а причина содеянного — в том, что его сильно обижали в детстве. Он был сильно недоволен, что газеты писали о нем совсем в другом духе.

Обычные люди придумывают идеальный образ себя, люди с депрессией и другими расстройствами нуждаются в том, чтобы другие придумали за них их истории, которые примиряли бы их с самими собой. Поэтому так популярны психотерапевты — они сначала выслушивают рассказы пациентов о себе, а потом все им объясняют. Психотерапевт выступает в роли сценариста, который переписывает историю их жизни, чтобы они могли двигаться к лучшей жизни.

С течением времени наши жизненные истории расцветают новыми подробностями, меняются и развиваются вместе с нами.

Истории имитируют воображаемый мир, чтобы мы могли лучше приспособиться к жизни в мире реальном. Они сформировали нашу культуру, мораль и этику, объединили нас в сообщества. И сегодня, с развитием цифровых технологий нужно опасаться не того, что истории уйдут из нашей жизни, а что они полностью захватят ее, окончательно подменив собой реальность.

Автор книги предлагает собственные рецепты правильного обращения с историями.

Нужно читать хорошую художественную литературу и смотреть хорошие фильмы. Но когда мы читаем захватывающую историю в СМИ, которая слишком затрагивает нас эмоционально, следует задуматься, не пытается ли кто-то манипулировать нами. Не поддавайтесь теориям заговора и относитесь критически к собственным интерпретациям ссор с близкими или коллегами, если в них слишком много самооправданий. Но и не бойтесь мечтать, погружаясь в истории.