Трагедия и спасение: как создавался спектакль «Черная книга Эстер»

27 января – Международный день памяти жертв Холокоста. В преддверии этой даты авторы спектакля «Черная книга Эстер», показы которого состоятся в Боярских палатах в конце января, рассказывают о создании постановки, чей сюжет объединяет документальные свидетельства о страшных событиях и библейские тексты.

Елена Каменская, сооснователь Бюро художественного проектирования, продюсер:

В начале сентября 2019 года мне позвонила Анна Бокшицкая, исполнительный директор Российского Еврейского конгресса, и предложила подумать о проекте в рамках Недели памяти жертв Холокоста. Не было сомнений, что это должна быть театральная постановка, а не выставка или издательский проект. Мы вместе с Машей Синицыной, моим партнером по «Бюро художественного проектирования», стали разрабатывать идею спектакля и решили пригласить к участию актеров Мастерской Брусникина: ранее мы поставили с ними два спектакля, «Право на отдых» и «В.Е.Р.А». На замысел «Черной книги Эстер», объединяющий ветхозаветную историю и «Черной книги», существенное влияние оказал историк Анатолий Голубовский: для него важно было включение в спектакль документальных свидетельств выживших в концлагерях, зафиксированных в 1940-е годы советскими литераторами и журналистами.

Мария Синицына, сооснователь Бюро художественного проектирования, продюсер:

С идеей создать новый спектакль мы обратились к режиссеру Жене Беркович, которая предложила соединить «Черную книгу» с другим историческим текстом — «Книгой Эсфири» (или Книгой Эстер), в основе которого лежит история спасения еврейского народа от уничтожения во времена правления персидского царя Артаксеркса (Ахашвероша). Этому радостному событию посвящен праздник Пурим, который отмечается уже несколько тысяч лет. Так в спектакле появилась мощная тема карнавала, присущая этому празднику. А далее драматург Андрей Стадников соединил эти два текста и перенес действие в особый сюрреалистический мир, вне времени и пространства, мир отвоевавшей свое великой империи, находящейся в «зените стабильности».

Анатолий Голубовский, автор идеи спектакля, историк, советник по культуре президента Российского еврейского конгресса:

Уроки Холокоста относятся к числу тех, которые человечество вроде бы затвердило. Но вытеснение памяти о Холокоста, привычка к ней - тоже проблема, ничуть не меньшая, чем эксцессы ксенофобии и антисемитизма. Спектакль препятствуют этому страшному привыканию, напоминает, что угроза Катастрофы, не обязательно еврейской — реальная проблема.

Мария Синицына, сооснователь Бюро художественного проектирования, продюсер:

В «Черной книге Эстер» переплетены две темы — трагедии и спасения, которые пронизывают смысловые слои спектакля, не оставляя зрителя в ситуации комфорта. Он весь построен на переходах: от смеха к ужасу и обратно, от площадного карнавального жанра Пуримшпиля к брехтовскому театру, «театру свидетеля» и далее — в эталонный «док» брусникинцев, с которыми великолепно справляются актеры. Это переплетение тем и жанров и вызывает, на мой взгляд, те чувства, о которых говорят зрители.

Отдельно стоит сказать о потрясающей работе композитора Андрея Бесогонова, превратившего спектакль в оперу. Финальная же часть, в которой звучит фуга Целана в переводе Ольги Седаковой, может существовать как самостоятельное музыкальное произведение.

Елена Каменская, сооснователь Бюро художественного проектирования, продюсер:

Хотя спектакль и создавался в период ограничений, время у нас было. Текст был написан Андреем Стадниковым уже в июне, в июле композитор Андрей Бесогонов сдал партитуру. Была известна площадка — Боярские палаты. Сложность подготовки заключалась прежде всего в том, что мы ставили музыкальный спектакль с драматическими артистами, поэтому потребовалось в два раза больше репетиций. В сентябре к нашему проекту присоединился Музей МХАТ, предоставив безвозмездно исторический зал Оперной студии и столетний рояль Стейнвей в Доме-музее К.С. Станиславского для репетиций. За десять дней до премьеры мы переехали в Боярские палаты и перед режиссером встала сложная задача — разместить и актеров и зрителей с соблюдением требуемых норм. Да, безусловно, пандемия внесла свои коррективы: мы строго соблюдали все рекомендации и указы для того, чтобы защитить наших актеров и зрителей от коронавирусной инфекции.

Андрей Бесогонов, композитор:

Еще до того, как текст драматурга Андрея Стадникова попал мне в руки, я начал докомпозиционную работу: знакомился с еврейскими народными песнями, так как хотел сделать их основой музыкального языка спектакля. В изучении народной мелодики мне очень помог сборник «Сокровищница еврейско-восточных мелодий» Авраама Идельсона.

Музыкальная форма спектакля во многом опирается на рондальный принцип, заложенный в тексте пьесы. Основа музыкальной формы Пурима — зингшпиль. Музыка, связанная с «Черной книгой», стремится к ораториальному жанру. Здесь я использовал принципы антифонного и респонсорного пения. Форма же всего спектакля завязана на постоянном взаимодействии, синтезе двух начал — зингшпиля и оратории.

Ксения Сорокина, художник:

Сценография спектакля создавалась в короткий срок, что не помешало ей претерпеть множество изменений, и конечный результат сильно отличается от первичного плана. Предваряет вход на «сцену», так называемый, «мемориальный зал»-музей, свидетельствующий о минувшей войне и наполненный флагами и гербами побеждённых империй, а также вымышленными артефактами, интерпретация которых отдана на откуп зрителю.

Так же декорация содержит два элемента, традиционных для еврейской культуры: сукка (Сукка — крытое ветвями временное жилище, в котором, согласно библейскому предписанию, евреи обязаны провести праздник Суккот — прим.) и хупа (Хупа — балдахин, под которым еврейская пара стоит во время церемонии своего бракосочетания, а также сама эта церемония — прим.). Однако оба эти элемента лишены привычной праздничности. Как и все элементы декорации и некоторые костюмы, сукка и хупа окрашены в чёрный пигмент по нижнему краю. Это отсылка к «Фуге Смерти» Поля Целана. Карнавальная линия спектакля, тема Пуримшпиля, поддержана костюмами и головными уборами, которые у нас проходили под кодовым названием, цитатой из Гоголя, «дурацкая шапка».