Как приехать в Питер и открыть кафе (без опыта и почти без денег)

Сумка с колесиками стучит по обледенелому тротуару. Набережная Мойки непривычная, белая, ночная. Растеряно гляжу по сторонам, не узнаю места. Белые хлопья падают с мутного неба. Прохожу чуть-чуть и замираю. Исаакиевский собор в желтоватом, размытом свете кажется громадным. Воздух вкусный и влажный. Питер, наконец-то, снова здравствуй.

Январь 2011 года. Мне 29 лет. Я приехал в город, который любил, но в котором не знал никого. Приехал, чтобы попробовать себя в рестораторском деле, которым сроду не занимался. Приехал, чтобы начать бизнес, располагая примерно трехстами тысячами рублей.

Я знал, что устал от бухгалтерского учета, которым занимался последние пять лет, и Хабаровска. Знал, что мне нравится готовить. Знал, что я должен совершить любой, пусть и безрассудный поступок, чтобы изменить привычный ход событий. Этого было достаточно.

Я поселился в хостеле в двух шагах от Исаакиевского собора и на следующий же день приступил к поиску квартиры и составлению плана покорения Питера. Я рассуждал так: «Я ничего не понимаю в ресторанном деле, поэтому мне надо пройти какие-нибудь курсы. Выучиться, скажем, на повара, чтобы начать разбираться в общепите». Учебный комбинат экономики и торговли как раз набирал людей на курсы «Заведующий производством». Я решил это то, что надо — научат выстраивать производство, покажут технологические процессы, дадут общую картину.

Однокомнатную квартиру я снял в пятнадцати минутах ходьбы от м. Удельная за 17 000 рублей. Удивительная это была квартира. Паркетный, с облезшим лаком, пол. Три дивана, занимавших почти всю комнату. Пианино. На кухне отстающий от пола линолеум. Когда несколькими месяцами позже у меня планировал остановиться друг, я писал ему:

Халявный интернет исходил от соседей, которые не считали нужным ставить пароль. Я пользовался этим вовсю, качая «Доктора Хауса», но иногда в выходные сеть пропадала. Я воображал, что соседи увозят интернет загород и раздавают его бедным крестьянским детям.

Раньше я приезжал в Питер как турист. Гулял в центре, ходил по операм-кафе-музеям. Стоял над каналами, ездил в Павловск, восхищался книжными. Теперь же я собирался остаться.

По дороге домой я проходил через маленький рынок, покупал сырную массу с курагой — почему-то она запомнилась и полюбилась мне. Обращал внимание, как много здесь таджиков и узбеков, раньше мне казалось, что Питер состоит из одних немцев и итальянцев. Обращал внимание, как много бедности, некрасивых, скособоченных лиц. Обращал внимание на неухоженные дома, у которых из-под отвалившейся штукатурки торчали драночьи ребра.

В десяти минутах от моего дома находился парк Сосновка. Я полюбил это место. По центральным аллеям гуляли семьи с детьми, бегали люди на лыжах. Но если нырнуть в сторону и прошагать узкой тропинкой минут семь, город и люди исчезали. Заснеженный парк поглощал звуки машин и голоса, и я оказывался совершенно один. Заваливался в снег и лежал на спине, раскинув руки. Или разувался и осторожно вставал босиком на снег. Тот таял, обжигал ноги, холод становился невыносимым. Усевшись прямо на тропинке, я натягивал носки на мокрые ноги и спешил дальше с улыбкой до ушей, словно мне удалась какая-то тайная шалость.

Когда я думал про собственное заведение (я не знал еще, будет ли это кафе, столовая или чебуречная), то представлял себя в окружении людей небезразличных и творческих. Такими были люди, с которыми я работал раньше, занимаясь финансами. Поэтому я ждал от своих новых сотрудников, что они будут выдумывать вкусные блюда, делать конфеты ручной работы, тепло приветствовать клиентов, словом, гореть своей профессией. И вот я оказался среди них.

Это были грузные женщины. Уставшие, равнодушные, знающие жизнь. Они сидели как квочки и вели бесконечные беседы про детей, мужей, столовые, в которых они работали. Иногда вступали в спор с преподавателем:

— А у нас не так делают. У нас не сухая мучная пассировка, а с жирком, чтобы посытнее…

Они записывали под диктовку технологию приготовления красного соуса — «да, зачем, у нас готовый в банках есть…», сонно глядели в сборники рецептур. Им сложно было понять, как считать пропорции и выводить проценты.

Я глядел на их оплывающие к партам фигуры. Вязаные кофты и шали. Засевшую в глазах уверенность, что ничего изменить нельзя. «А ведь это еще не самые равнодушные, — думал я в тревоге. — Пришли повышать квалификацию. У них есть хоть какие-то амбиции. Что же представляют собой остальные?»

Я все яснее понимал, сколь многого не знаю про общепит. Все отчетливее чувствовал, что мне необходим человек, которому я смог бы довериться в незнакомых для себя вопросах. И все больше уверялся, что найти такого человека будет непросто. Будущее становилось все более вязким и неопределенным.

Человек, возникший на пороге аудитории, разительно отличался от остального контингента. Был он свеж, цветущ, глядел бодро и похож был на раздобревшего Рассела Кроу. Звали его Сергей. Недавно он перебрался в Питер, а до этого работал в Магадане. Прошел путь от пекаря до менеджера участка. Компания, где работал Сергей, занималась выездным обслуживанием — кормила и обстирывала персонал золотодобывающих компаний. Постепенно мы сдружились, и однажды за обедом в кафе Артемия Лебедева на Жуковского, которое находилось в двух шагах от нашей учебы, я поделился своими мыслями открыть кафе.

Идея понравилась Сергею, и мы взялись разрабатывать план. Посчитали, сколько денег можем выделить на бизнес. Обсудили, каким видим наше заведение. Стали отслеживать, кто продает или сдает в аренду готовое кафе. В Питере хорошо развиты услуги по покупке и продаже готового бизнеса, и очень скоро мы оказались завалены множеством предложений.

Мне запомнилось, что мы только и делали, что катались по городу и смотрели разные варианты. Один визит запомнился особенно. Кафе держали чеченцы и хотели сдать его в аренду каким-нибудь толковым управляющим. Мы общались с добродушным, рыжебородым хозяином. Слушали, как он рассуждает о радушии и важности оказать гостям наилучший прием. Когда мы вышли, Сергей спросил:

— А ты заметил пистолет? — и в ответ на мой недоуменный взгляд пояснил. — Когда мы прощались, у него свитер задрался, так под ним был ствол. Продолжать переговоры мы не рискнули.

И одновременно с этой деятельной жизнью сосуществовала другая жизнь. Ироничная, созирцательная, литературная, незаметная. Она не имела ничего общего с общепитовскими амбициями. Она питалась наблюдениями и воспоминаниями и находила отражение в ЖЖ (livejournal). Стихи, шутки, заметки были свалены здесь одной кучей. Тут не было ни слова про кафе, да и про сам переезд в Питер я прямо не писал.

Пока предприниматель во мне суетился, строил планы, посещал отраслевые выставки, писатель смотрел на это со стороны. Он проявлял себя, наблюдая и описывая происходящее. Вот я хандрил и чувствовал себя всеми забытым в далеком городе, и писатель иронично отмечал: «Депрессированный ты наш». Он глумился над книжкой какого-то советского автора, которую я нашел в квартире и читал в метро, и в ЖЖ появлялась «Бухгалтерская трагедия».

Мы закончили учебу, получили дипломы о переподготовке и целиком посвятили себя бизнесу. Надо было зарегистрировать ООО, определиться с кухней и дизайном. В поисках подходящего для кафе места мы объездили город из края в край.

По наследству переходили столы с дырками под провода, диваны, барная стойка, телевизоры, вытяжки, холодильник и пара морозильных ларей. Место показалось уютным. Еще больше подкупило, что в кафе был расположен пункт приема платежей, и даже пока мы вели переговоры, люди заходили оплачивать интернет.

«Здорово, — думали мы, — пункт закроют, но какое-то время люди будут идти сюда, а мы будем предлагать им кофе».

Мы ударили по рукам и заключили договор аренды. Помню, в тот день я прыгал от радости по своей квартире: «Теперь кафе наше! Наше!». Мечта становилась явью. Мне было страшно, но азарт захлестывал, и эмоции зашкаливали.

Когда я вспоминаю то время, мне все кажется застывшим. Медленно падают хлопья снега, медленно проплывают люди на эскалаторе, сам я застывший над тележкой в гипермаркете в раздумьях, чего бы взять к чаю? Но память обманчива в своем медленно-липком восприятии. На самом деле ситуация развивалась стремительно, и переписка с Сергеем это подтверждает.

У нас было меньше месяца, чтобы подготовиться к открытию. Мы разделили усилия. Сергей взял на себя кухню, а я обслуживание клиентов. Это означало, что мне надо было освоить профессии баристы и официанта. С утра я приезжал в компанию, которая давала нам кофе-машину в аренду, и проходил обучение.

Для меня заваривали разные сорта во френч-прессе, чтобы я дегустировал их и отмечал, где вкус «бархатистый», а где «обволакивающий», где кислинка «нежная», а где «терпкая». Затем учили молоть кофе так, чтобы помол был не слишком крупным, но и не слишком мелким. Затем запрессовывать кофе в рожок, чтобы таблетка получилась не слишком рыхлой, но и не плотной. Затем взбивать молоко паром так, чтобы взбить гладкую пену, но и не перегреть.

Закончив с кофе, я летел к дизайнерам и обсуждал наш фирстиль, потом ехал к людям, которые должны были смонтировать нам световые короба и натянуть пленку с логотипом на стекла. С этими людьми у нас постоянно выходило недопонимание, то они забывали включить что-то в смету, то путали цвета, то не приезжали вовремя. Свое недовольство нерасторопными подрядчиками я изливал в ЖЖ.

Вернувшись в кафе, я помогал Сергею отмывать кухню. Мы купили канистру с шуманитом и лили его на пол как воду. Застарелый жир отходил от пола пластами. Приобрели бэушную электрическую плиту, затарились посудой и продуктами. Зарегистрировали кассовый аппарат. Со скандалами и руганью обновили световые короба. Установили кофе-машину и кран с пивом. Отдраили помещение. Приготовили пробные блюда и с удовольствием их съели. Выставили на столы солонки, перечницы и салфетки. Наняли повариху и официантку.

Мне кажется, это было 12 мая, хотя с датой я могу ошибаться. Я встал на стул и открыл ключами верхнюю защелку на стеклянной двери. Наше кафе было официально открыто. Помню странное чувство опустошенности в тот момент. Мне казалось, что все самое интересное уже позади. Все приготовления и хлопоты закончились. Нечего было предвкушать, не о чем было мечтать. Оставалось изо дня в день обслуживать клиентов. Оставалась рутина. Мечта стала явью.

Я стою за барной стойкой нашего кафе. Передо мной открыто меню. «Кофелад. Кафе с настроением» — написано на нем. В уютном полумраке видны бежевые диваны и коричневые столы с красно-белыми салфетками. Играет негромкая музыка. В узких окнах летнее небо. Кофелад пустует. Галя, наш повар, приткнулась на стуле возле холодильника. Разгадывает кроссворд.

— Максим, ты не знаешь, что такое «полное фиаско»? Семь букв? — и сама же роняет по буквам. — К-о-ф-е-л-а-д…

В первые же дни после открытия стало ясно, что чуда не произошло, и клиент не пошел косяком в наше заведение. Удивляться этому не приходилось. Удивляться приходилось тому, как настойчиво мы старались не замечать очевидного. С завидным упорством мы игнорировали тот факт, что кафе расположено на третьем этаже, что посетителей тут мало, что остальные бутики выглядят заброшенными, и на некоторых висит объявление «сдается в аренду». Надежда, что люди придут платить за интернет и захотят выпить кофе, тоже не оправдалась. Люди злились, что пункт приема платежей съехал и уходили.

Сейчас мне сложно это понять, но факт остается фактом, мы думали о чем угодно, только не о том, как будем привлекать клиентов. Читая переписку того времени, я поражался, сколько внимания я уделял бухгалтерским и юридическим вопросам. Я без конца консультировался у друзей, как правильно составить устав, трудовой договор, должностную инструкцию. Доходило до маразма, я лез в детали начисления зарплат, когда еще никаких зарплат не было и в помине, и увольнения сотрудников, когда они еще не были наняты.

Теперь бухгалтерские метания отошли на третий план. Мы стали судорожно искать клиентов. Обежали торговый центр и близлежащие офисы, рекламируя наши бизнес-ланчи.

Месяца за полтора до этого произошел показательный случай. Мы искали дизайнеров, которые помогли бы нам оформить кафе, и зашли в одну фирму.

— А какое у вас позиционирование? — спросила нас глава дизайн-студии.

— В смысле? — спросили мы.

— Ну, кто ваша аудитория? В каких людей вы целитесь? Что готовы им предложить? Чем отличаетесь от конкурентов? Какое у вас кафе?

Мы замычали под градом этих неожиданных вопросов. Стали объяснять, что у нас кофейня с европейской кухней, разливным пивом и конфетами ручной работы, что мы рады каждому независимо от пола, возраста и вероисповедания. И чем шире мы раздвигали границы нашего дружелюбия, тем ехиднее становилась улыбка главной дизайнерши. Наконец, она спровадила нас с напутствием: «Вы определитесь все-таки с позиционированием и приходите».

Помню, как я злился, когда мы вышли из офиса: «Что она о себе возомнила? Мы хотим, чтобы к нам ходили все! Ее дело дизайн делать, а не нотации читать». Разумеется, мы нашли других дизайнеров и благополучно открылись. И вот теперь я начал подозревать, что та надменная дизайнерша была права.

К нам заходили прозрачные юноши, служившие менеджерами по продажам в «Техносиле» этажом ниже. Они брали бизнес-ланчи и быстро их поедали за дальними столиками. Были кофеманы, которые заказывали исключительно кофе. Выпивали одну-две чашки и уходили. Хотя мне казалось, что бариста из меня никудышный, мне делали комплименты и оставляли чаевые. Я списывал это на то, что поблизости не было других кофеен, и что к эспрессо мы подавали стакан холодной воды, что выглядело шиком в этом районе.

Перед барной стойкой располагался стол «мужских слез». Он получил такое название, потому что два или три одиноких мужчины выбрали этот стол, чтобы поплакать. Как-то под вечер к нам зарулила стайка молодых людей на роликовых коньках. Заходили люди гопниковского вида, пили пиво и щелкали семечки, которые приносили с собой. Проходя мимо их столика, я услышал:

— Парни, я хочу выпить за нашу реальную дружбу. Я бы встал, но мне так впадлу…

Заглянули к нам и представители какого-то международного конгресса в пиджаках и бейджах. Мне пришлось напрячь свой ржавый английский, чтобы объясниться с ними. Парни приводили девушек, обниматься на диванах. Вечером и по выходным к нам ходили целыми семьями, сидели долго, заказывали обильно. Мы привлекли всех, и это повлекло проблемы.

Зашел мужчина с девочкой младшего школьного возраста.

— Дочку хочу порадовать. У дочки день рождения.

Он заказал дочке молочный коктейль, себе взял пиво. Минут через двадцать попросил повторить и сделать музыку погромче. Потом еще повторить. И еще музыку. Через час дочка отплясывала посреди кафе, музыка гремела, я нервно косился на других посетителей, а мужчина с четвертой или пятой кружкой пива, устроившись за стойкой напротив меня, ругал бывшую жену.

— Не дает встречаться с дочкой, сука. Бедный ребенок с женой моей сукой. День рождения у дочки, а ей плевать. Знаешь, что она ей подарила? Знаешь? Не знаешь ты. Добавь жару, что у тебя музыка так тихо? У ребенка праздник! Порадуй бедную девочку.

Я ненавидел этого мужика. Не знал, как его утихомирить. Мне было стыдно перед другими посетителями за этого пьяницу, за гремящую музыку, за себя. Собрав силы в кулак, я попросил его быть сдержаннее.

— А ты мне кто, чтобы указывать?

— Я хозяин кафе. Он прищурился, настойчиво вглядываясь:

— Нет, ты не похож.

Спас меня охранник, который дежурил на этаже. Он сказал, что продавцы в бутиках жалуются на шум. Мужичок внезапно сник, дочка допила коктейль, и они исчезли. Они исчезли, а чувство беспомощности и отвращение к собственной бесхребетности остались. Пьяница был прав — я был мало похож на владельца кафе. И ехидная дизайнерша была права — отсутствие позиционирования сыграло с нами злую шутку: пьяницы, бизнесмены, семьи и гопники плохо сочетались друг с другом.

Кафе продолжало преподносить уроки, ведь как работает рестораторский бизнес я не знал, и повсюду меня подстерегали чудесные открытия. Поскольку сам я посещал рестораны преимущественно летом, то был уверен, что и основная выручка у общепита приходится на лето. Каково же было мое удивление, что все в точности наоборот, больше едят и выпивают зимой, а летом продажи, наоборот, падают. Вопреки моим ожиданиям наступил «голодный» сезон.

Хотя я любил готовить сам, я никогда не думал, что происходит, когда заказ попадает на кухню. Оказалось, для каждого блюда есть заготовки, и повар не бросается отваривать яйца и картошку, мыть огурцы и помидоры — все это он сделал заранее. Отварил куриную грудку для салата, порезал овощи, приготовил заправку. Когда приходит клиент, остается только взвесить, смешать, полить заправкой и сервировать. Пять минут — и салат готов.

Но наше меню не предусматривало этих тонкостей. Блюда имели пестрый состав и далеко не все пользовались спросом. Только через месяц мы взялись очищать меню от лишних позиций, и то слишком осторожно.

Другим открытием стало различие в маржинальности блюд. Возьмем, к примеру свиную отбивную. Нужно купить хорошее мясо, обрезать лишний жир, обжарить, учесть, что в процессе приготовления отбивная потеряет примерно 30% веса. Себестоимость продуктового набора для отбивной выходила около 40 рублей, а продавали мы ее за 180. Это небольшая наценка, ведь она должна покрывать аренду, зарплату персоналу, налоги. Совсем другой расклад давали кофе и блины. Их себестоимость была копеечной. Чашка кофе обходилась в 8 рублей, а клиенты платили за нее 70. На двух чашках мы зарабатывали больше, чем на одной отбивной, а расходилось кофе лучше.

Любой коктейль, где использовался лед или взбивалось молоко, выглядел объемно и привлекательно, но имел низкую себестоимость. Получалась парадоксальная вещь. Наши «богатые» блюда — королевские креветки и стейки из мраморной говядины приносили нам столько же прибыли, как три порции блинов, но блины у нас брали часто, а стейков мы продали пару порций за все время существования кафе.

Незнание этих базовых вещей сильно подвело нас. Сделай мы ставку на высокомаржинальные и ходовые позиции и маленький ассортимент, не пришлось бы замораживать деньги в товарных запасах. Готовить было бы быстрее и проще. Образ кафе стал бы яснее и привлек более однородную публику.

Изначально мы наняли повариху и двух официанток, но с одной официанткой расстались почти сразу, а потом рассчитали и вторую. Я совмещал должности директора, бухгалтера, баристы, официанта, посудомойщика и уборщика.

Простаивание за стойкой сменялось лихорадочной беготней, когда одновременно приходили пять — семь человек и требовали кофе, бизнес-ланчи, свиную отбивную и молочный коктейль. Я носился с тарелками между столиками, отсчитывал сдачу, тут же варил кофе, краем глаза следил, как растет гора грязных кофейных чашек, которые не успевал мыть. Иногда у нас заканчивались продукты. Тогда повариха Галя делала круглые глаза и шептала:

— Максим, можешь сбегать за укропом? Я послежу за залом.

Я выскакивал со служебного входа и бежал на первый этаж, где была «Пятерочка». Покупал укроп, заносил на кухню и, как ни в чем не бывало, выходил за стойку.

— Еще буквально десять минут и все будет готово, — говорил я клиенту.

Многим нравилось наше кафе, и мы обзавелись постоянными клиентами. У нас спрашивали рецепты, дивились, что лапша на натуральном бульоне, а не бульонных кубиках, просили передать комплимент повару и регулярно отсыпали чаевые. Несмотря на это, мы работали в убыток. Посетителей было мало, а денег на рекламу не было совсем.

Каждый вечер, закрыв кафе, я садился подбивать выручку и расходы. Итог был неутешительный, мы прогорали и прогорали стремительно. Нам надо было зарабатывать хотя бы 7 тыс. в день, а мы зарабатывали примерно четыре. Я радикально урезал личные траты и научился жить на 9 тыс. в месяц. Квартира, которую я сдавал в Хабаровске, покрывала стоимость жилья в Питере. Остатки накоплений шли на еду и проезд. В письмах к друзьям и близким нарастали усталость и отчаяние.

Обычно я уходил из кафе в половине одиннадцатого. Торговый центр был уже закрыт, уборщицы протирали полы, а охранник, зевая, выпускал меня на улицу. Я шел по мосту Володарского над Невой, нырял в метро на ст. Ломоносовская и минут через сорок выходил на своей станции. Домой добирался к двенадцати.

Несмотря на усталость, я находил в себе силы регулярно писать в ЖЖ. Этот литературный мир стал своего рода отдушиной. В нем мне не грозили пьяные клиенты и банкротство, не надо было думать, на что завтра жить. В нем можно было резвиться и сочинять всякие глупости. Что я и делал.

В середине июня мы начали готовить кафе к продаже. Галя была в отчаянье.

— Мне так нравится с вами работать. Не хочу, чтобы вы закрывались. Давайте я возьму кредит и отдам вам, чтобы вы раскрутились?

Кредит мы ей взять не дали, но порыв оценили. Не знаю, понимал ли я это тогда, но понимаю сейчас, как все пытались меня поддержать: родители, друзья, коллеги. Мне казалось ужасной несправедливостью то, что происходит, и я изливал горечь в письмах друзьям.

Мне пришлось занять денег у родителей, чтобы продержаться на плаву, пока мы ищем покупателей. Скоро стало понятно, что шансов продать кафе мало. Покупатели с трудом взбирались на третий этаж, оглядывали пустующий зал, качали головой и уходили. В середине июля мы капитулировали. Я повесил на дверь табличку: «Кафе закрыто навсегда». Мы вернули кофе-машину, разобрали кухню, поделили между собой остатки продуктов.

У меня в то время как раз остановился мой друг, Андрей, и я баловал его стейками из мраморной говядины и фаршированными рулетиками из свинины, которые достались в наследство от кафе. Андрей подбрасывал мне билеты в Мариинку и не давал пасть духом. Теперь, когда кафе осталось в прошлом, впервые за долгие месяцы у меня появилось свободное время. Я съездил на пляж под Сестрорецком. С Сергеем и Галей мы выбрались на пикник.

Билет до Хабаровска мне оплатили родители, и ночь перед отлетом я провел, шатаясь по городу и глядя на мосты и ночной Невский. В конце июля я вернулся в Хабаровск. Эпопея закончилась.

Когда я вспоминал эту историю, она проходила в памяти чередой стоп-кадров. Вот я стою за барной стойкой перед пустым залом, вот уставшие люди в метро отражаются в стеклах вагона, вот медленный снег летит под фонарями. Мне спокойно и немного грустно. Я не помнил ни той бешеной суеты, ни разочарования, ни усталости, ни злости, которые сопровождали мое приключение. Все затерлось последовавшей депрессией. Лишь через полгода я смог переосмыслить то, что случилось и сделать выводы. Хотя это выводы про бизнес, они справедливы для многих жизненных ситуаций.

Когда я потерпел неудачу, мне казалось, что мир неправ, ведь я приложил столько сил, а ничего не вышло. Теперь же я понимаю, что мир, наоборот, был безжалостно справедлив. Я занялся бизнесом, о котором не имел ни малейшего представления. Выбрал плохое место для кафе, проигнорировав все сигналы, что ловить там нечего. Не оставил себе никакой подушки безопасности, никаких лишних денег или запасного плана, и получил ровно то, что заслуживал — предсказуемый провал.

Я начал не с того конца. Любой проект большой или маленький надо сначала пристреливать к рынку. В моем случае элементарный сбор данных и трезвая их оценка показали бы, что проект не имел шансов на жизнь.

Страх отсечь клиентов заставляет компании избегать позиционирования, и это усугубляет их трудности. Дело даже не в том, что к ним никто не придет, а в том, что придут сразу все понемногу, и придется разрываться между взаимоисключающими требованиями.

Все обязательно пойдет не так. Запасные планы, деньги, поддержка близких не помешают, когда очередные иллюзии потерпят крах.

Большинство велосипедов уже изобретено. Глупо не использовать лучшие практики и чужие ошибки. Главное, не доверять чужим словам слепо.

Я очень рад, что тогда прогорел. Общепит был явно не тем, чем я хотел бы заниматься. Потеря кафе лишила меня целей и ориентиров. В голове не было ни одной идеи, что делать дальше. Единственное, я знал, что не хочу связываться с бухучетом и общепитом. В этом странном состоянии без желаний и целей я провел полгода. Пустота помогла нащупать то, что я по-настоящему люблю — писать и узнавать новое.

У меня есть телеграм-канал Vopreki. Я пишу там о парадоксах психики, бизнесе и о том, как найти свой путь жизни вопреки любым обстоятельствам. Посмотрите, вдруг вам понравится.