«Не думаю, что ИИ когда-нибудь заменит дизайнера»: интервью с директором дизайн-лаборатории Nike Лисандром Фойе

О стажировке в «Студии Артемия Лебедева», принципах генеративного дизайна и разработке кроссовок будущего.

Лисандр Фойе — французский дизайнер и музыкант. Он возглавляет Nike Innovation Kitchen — подразделение компании, которое с помощью больших данных, генеративного дизайна и современных производственных технологий создаёт инновационную обувь.

Пример — спринтерские кроссовки Nike Zoom Superfly Elite 2016, в которых узор подошвы и расположение шипов созданы алгоритмом специально для ямайской спортсменки Шелли-Энн Фрейзер-Прайс на основе биометрических характеристик её стопы.

После каждого забега в новом прототипе кроссовок, алгоритм получал свежие данные и менял рисунок подошвы так, чтобы сделать её легче и прочнее. Такой подход называется генеративным дизайном.

В интервью vc.ru Фойе рассказал, как генеративный дизайн и машинное обучение меняют профессию дизайнера, о своей стажировке в «Студии Артемия Лебедева», а также о внутренней кухне Nike.

Фойе — один из спикеров Emerge, технологической конференции для дизайнеров, инженеров и продакт-менеджеров, которая пройдёт в Минске 4 и 5 июня.

Ты стажировался в «Студии Артемия Лебедева». Как ты о ней узнал? Сложно было попасть?

Это было в то время, когда Артемий работал над клавиатурой «Оптимус Максимус» (2007 год — vc.ru). Тогда она казалась чем-то футуристичным и революционным: каждая клавиша представляла собой мини OLED-дисплей, пользователь мог сам настроить, что он будет показывать.

Я восхищался эстетикой «Студии» и думал: «Было бы здорово там поработать». Вместе с тем я публиковал много работ для портфолио в своём блоге.

Одна из них (дизайн-концепт часов Nixon) привлёк внимание арт-директора «Студии» Тимура Бурбаева. Он связался со мной и спросил, не хочу ли я приехать в Москву на стажировку. Я согласился и пробыл в России три месяца в 2008 году.

Над какими проектами ты работал в «Студии»?

Я был стажёром, помогал сотрудникам студии промышленного дизайна. Работал над проектами USB-ключа, электронных устройств, стойкой для утилизации упаковки Tetra Pak.

Что меня заинтересовало в «Студии», так это система под названием «Мозг» — репозиторий для дизайн-идей. Каждый в компании мог опубликовать идею — скетч или описание концепта. А затем Артемий время от времени выбирал оттуда один-два проекта, и дизайнеры начинали их воплощать.

Каким ты запомнил Артемия Лебедева?

Я не так уж часто с ним взаимодействовал, но мне он показался визионером. Меня поражало, как была организована «Студия». Там всё было очень современно, как в офисе Google: стол для пинг-понга, бесплатные напитки, по пятницам приходил диджей.

Всё это опережало время, потому что в 2008 году дизайн-студии во многом оставались «академичными» даже во Франции.

Что тебе больше всего запомнилось в Москве?

У меня остались потрясающие впечатления. Я встретил замечательных людей: они были дружелюбны и хорошо меня приняли.

Я не мог найти квартиру: Москва оказалась очень дорогим городом для студента, связался с Тимуром [Бурбаевым] и рассказал о проблемах с жильём. Он ответил: «Не беспокойся, мы что-нибудь придумаем».

Тем не менее я собрал вещи и прилетел в Москву: когда ты молод, то склонен к авантюрам. В итоге я поселился прямо в офисе и провёл там почти три недели. Это было замечательное время, каждое утро Тимур приносил завтрак, интересовался, нужно ли мне что-нибудь.

В «Студии» было невероятно креативное окружение. Мне кажется, там собрались самые талантливые люди. Я часто стажировался, и от этой поездки остались одни из самых приятных воспоминаний.

Расскажи в двух словах, что такое генеративный дизайн и почему ты решил им заняться?

Всё просто — по первому образованию я инженер в области информатики. После выпуска я понял, что это недостаточно креативная для меня область, и получил второе образование в сфере промышленного дизайна.

Генеративный дизайн развивается уже больше десяти лет. В отличие от традиционного дизайн-процесса, в котором ты придумываешь идею, развиваешь её, а затем движешься к следующей, в генеративном дизайне для определения главных характеристик продукта (и, собственно, дизайна) ты используешь алгоритмы.

Это позволяет создавать не одно решение, а целое пространство разных вариантов. То есть создавать кастомизированные продукты, а не один и тот же продукт для всех. Алгоритм (как рецепт) описывает все решения — это облегчает разработку продукта.

Как насчёт твоих любимых примеров?

Мне нравятся работы английского промышленного дизайнера Росса Лавгроува. Он одним из первых начал использовать техники генеративного дизайна для создания предметов интерьера.

Лавгроув во многом полагается на природные, естественные системы. Это интересно, ведь они доказали свою работоспособность.

Как ты думаешь, в каких сферах стоит применять генеративный дизайн, а в каких — нет?

Определённо стоит в архитектуре. Архитектору приходится взаимодействовать со многими уровнями, организовывать сложные системы, из которых состоят современные здания.

Кроме того, существует много исследований о применении генеративного дизайна в музыке, поэзии, литературе — люди пытаются создавать произведения искусства с помощью алгоритмов.

Впрочем, я не думаю, что генеративный дизайн оправдан в сфере изящных искусств, когда произведение создаётся с целью художественного выражения автора. Мне кажется, это уникальный и прекрасный процесс, связанный с человеческими чувствами и переживаниями.

Словом, генеративный дизайн отлично сочетается со сферой промышленного дизайна.

Как ты думаешь, как генеративный дизайн влияет на профессию дизайнера?

Мне кажется, он расширяет его возможности. Прежде дизайнеры пытались взаимодействовать со слишком сложными (с точки зрения возможностей человека) системами.

А прелесть генеративного дизайна в том, что дизайнер получает мощного союзника в творческом процессе.

Тебе не кажется, что это угрожает самой профессии дизайнера? Вдруг через 20 лет появится нейросеть, которая заменит специалистов?

Нет, не кажется. Я думаю, дизайнеров и творческих людей ждёт светлое будущее, если они смогут задействовать ИТ в работе.

Люди по природе очень хорошо воспринимают эмпатию и всё, что называется soft skills. Машину этому не научишь. Мне кажется, дизайнеры будут сотрудничать с ИИ-помощниками.

Возможно, роботы заменят лишь несколько специальностей, связанных с дизайном и техническими нюансами. Сейчас это происходит с веб-дизайном.

Раньше сайты проектировали «по-аналоговому»: этот блок «весит» столько-то, этот пиксель нужно подвинуть, и он должен быть красным. А сейчас мы живём в мире респонсивных сайтов, которые должны адаптироваться под разные форматы.

Если проектировать сайты будет ИИ, работа веб-дизайнера станет ещё более интересной. Думаю, разные дизайн-специальности будут эволюционировать, а ИИ — становиться «умнее» и пригоднее для рынка. Но я не думаю, что он когда-либо заменит дизайнера.

Чем именно ты занимаешься в Nike?

Я начал работать в Nike дизайнером обуви в отделе инноваций около восьми лет назад. Я обнаружил в компании довольно традиционный дизайн-процесс: дизайнеры получали бриф, проводили исследования, затем начинали рисовать, готовить прототипы.

В то же время я понимал: у Nike собрано огромное количество данных о спортсменах. Но проблема традиционного дизайн-процесса в том, что индивидуальные данные оказывались бесполезными.

Обувь, разработанная в рамках традиционного дизайна, не может эволюционировать и становиться индивидуальной. А прелесть человеческого тела — это уникальность.

Ваша правая и левая нога разной длины, а у человека вашего роста может быть другой размер ноги. У каждого — уникальные физиологические характеристики.

Когда я пришёл в Nike, мы стали думать, что можно изменить. Кроме того, тогда мы экспериментировали с новыми методами вроде 3D-печати и аддитивного производства (наращивание материала на основу-заготовку — vc.ru).

Их применение в традиционном дизайн-процессе превращалось в пытку. Скажем, преимущество аддитивного производства в том, что тебе не нужно готовить форму для литья: основа одна, изменения просто «наращиваются».

Но с традиционными инструментами это не работало, поскольку они позволяли разработать только одно решение.

Я начал искать новые приёмы, запустив небольшой исследовательский проект — как применить вычислительные методы и генеративный дизайн при проектировании обуви.

Говоря проще: при изменении параметров атлета модель предлагала бы новые варианты дизайна, оптимизированные под персональные особенности.

Это было интересно, так как в то время мы делали первую кастомизированную спортивную обувь для разных спортсменов.

Проект оказался успешным, и у нас появился шанс создать программу для новых дизайн-функций. Сейчас над ней работает 23 дизайнера, у которых есть опыт в сфере компьютерных технологий и генеративного дизайна.

А как вы собирали данные от спортсменов?

У Nike есть собственная лаборатория для исследований в области спорта. У них много самой разной техники: например, оборудование для захвата движений. Оно очень похоже на то, которое используют в видеоиграх и анимации.

Спортсмен надевает эластичный костюм со специальными точками, а система захватывает движения тела. Кроме того, у Nike есть сканер стопы, снимающий физиологические данные, а также машины, рассчитывающие силу, с которой атлет наступает на поверхность. Много всего.

Сколько времени требуется для создания пары обуви? От идеи до готового продукта?

Это зависит от сложности дизайн-проблемы: от пары недель до четырёх лет.

Если мы разрабатываем спонсорскую модель, которая не требует новых технологий или производственных циклов, мы можем запустить её довольно быстро.

Если же речь идёт об инновационном проекте, требующем новых технологий и инструментов (особенно если пара обуви планируется массовой), нужно время — на прототипирование, тестирование, проверку гипотез и компьютерную симуляцию.

Мы не торопимся: нам важно сделать хороший продукт, а не сделать продукт как можно скорее. Разработки и инновации — одно дело, масштабирование производства — совсем другое.

Расскажи подробнее, как устроен дизайн-процесс в Nike?

У нас на каждом инновационном проекте кросс-функциональные команды. Вместе с дизайнерами работают инженеры, специалисты в области спортивных наук, иногда — маркетологи.

Мы работаем по брифам, но чаще всего спортивная лаборатория ещё до брифа проводит исследования тех или иных идей. Они пытаются сформулировать гайдлайны или методы создания нового продукта.

Дальше всё похоже на креативный процесс: мы собираем инсайты, создаём системы и описывающие их алгоритмы. Работа очень итеративная.

Нам везёт: мы можем сделать прототип, дать его атлетам и получить мгновенную обратную связь после проверки в реальных условиях.

Мы придумываем дизайн, делаем прототип, проводим тесты, получаем обратную связь, которую анализируют биомеханики — специалисты из спортивной лаборатории. Они помогают оценить достоинства и недостатки прототипа.

Затем мы разрабатываем новый прототип с учётом правок. Требуется от 10 до 100 разных прототипов, чтобы закончить модель.

Один из твоих проектов — дизайн кроссовок для Олимпийских Игр 2016 года в Рио-де-Жанейро. Расскажи о нём поподробнее.

Это был первый проект с использованием генеративного дизайна. Тогда у нас были все ингредиенты для успеха. Нам требовалось разработать пару кроссовок, идеально подходящих для спринта.

Cпринтеры бегут по прямой 9–12 секунд, максимально быстро. Они не бегают по мокрой или мягкой земле, а легкоатлетическое покрытие очень упругое — эти критерии позволяют чётко сформулировать дизайн-проблему.

При создании обуви для футболистов нужно учитывать гораздо больше параметров, начиная от разного типа покрытия с разной степенью упругости, заканчивая количеством движений, которые совершает атлет. Со спринтерами всё гораздо проще.

Кроме того, бегуны ценят функциональную обувь, внешний вид для них вторичен: если выпустить красивую, но нефункциональную пару, никто её не наденет.

Тогда мы с помощью алгоритма разрабатывали дизайн подошвы, печатали её на 3D-принтере и оценивали эффективность в спортивной лаборатории. Так мы смогли выпустить уникальные пары для каждого атлета.

Насколько я знаю, в этом проекте ты вдохновлялся одноклеточными водорослями. Почему именно они? Ты часто обращается к природе при решении дизайн-проблем?

Очень часто проблемы, которые мы пытаемся решить, уже решила природа за миллионы лет эволюции. Нам нужно было создать одновременно лёгкую и жёсткую подошву.

Начав исследования, мы перебрали очень много геометрических форм и заметили, что в природе часто встречаются шестиугольники: они очень хорошо выдерживают давление благодаря шести сторонам.

Мы обратили внимание на одноклеточные водоросли — они лёгкие, плавают на поверхности воды, но при этом достаточно прочные. Динофлагелляты, например, научились отращивать панцирь из целлюлозы.

Чем хороша эволюция — недостаточно производительная (жизнепригодная) система вымирает. Динофлагелляты живут больше 200 млн лет. Эта система избавилась от слабостей и «научилась» приспосабливаться к окружающей среде.

Взглянув на неё, мы интуитивно поняли, что за основу стоит взять именно шестиугольник.

Насколько я знаю, ты увлекаешься музыкой. Как она влияет на твой дизайн-процесс?

Как в музыке, так и в дизайне собрано множество элементов. Более того, есть общепризнанные каноны исполнения — китайская музыка, европейская классика.

А потом появляются бунтари, которые экспериментируют, смешивают разные традиции и создают что-то новое — так, например, появился импровизационный джаз.

Музыка вдохновляет меня, я постоянно ищу новые треки, новых исполнителей. В музыке есть всё необходимое для креативности.

Твои любимые дизайнеры?

Мне нравится дизайн Тома Диксона. У него интересные работы с довольно сложным производственным процессом.

Ещё мне нравятся здания Захи Хадид. Она создавала удивительные вещи, поистине феноменальные. Некоторые мне нравятся, некоторые — нет, но я уважаю проделанную ей работу. Это вдохновляет меня: «Всё возможно».

Редакция vc.ru благодарит Дарью Дейнека за помощь в подготовке материала.

#интервью