Refugees. Гениальное стихотворение - перевертыш Брайана Билстона. Оно меняет смысл, если читать его наоборот...

They have no need of our help
So do not tell me
These haggard faces could belong to you or me
Should life have dealt a different hand
We need to see them for who they really are
Chancers and scroungers
Layabouts and loungers
With bombs up their sleeves
Cut-throats and thieves
They are not
Welcome here
We should make them
Go back to where they came from
They cannot
Share our food
Share our homes
Share our countries
Instead let us
Build a wall to keep them out
It is not okay to say
These are people just like us
A place should only belong to those who are born there
Do not be so stupid to think that
The world can be looked at another way
(now read from bottom to top)

Если вы поймете, в чем задумка автора стихотворения... вероятно, что вы ... гениальны.

Или, по крайней мере, настолько умны, чтобы не пойматься в ловушку.

Стихотворение британского поэта Брайана Билстона демонстрирует, насколько опасно недопонимание и как легко изменить смысл, просто взглянув на текст под другим углом.

Вот его структура:

📜 Если читать сверху вниз — это текст, полный ненависти, ксенофобии и отторжения.📜 Если читать снизу вверх — это уже гуманное, тёплое послание о том, что все люди равны и заслуживают помощи.

Не правда ли гениальный приём?

Если его не понять, то легко поддаться заблуждению и увидеть только одну сторону медали. В реальности же стоит перевернуть точку зрения, и картина становится совсем другой.

Вот мой не совсем точный перевод на русский (перевод был очень сложен из-за русских склонений и спряжений)

Им не нужна наша помощь!
Не говори мне:
Эти измождённые лица могли бы быть родными...
Судьба к ним менее благосклонна...
Нужно видеть их настоящими:
Попрошайки и нищие!
Бездельники и лентяи!
Террористы с бомбами!
Бандиты и воры!
Они вовсе не те, о ком можно сказать:
Радушный прием.
Нам нужно дать им это...
Возвращение туда, откуда пришли.
Им нельзя:
Делить с ними пищу.
Делить с ними дом.
Делить с ними страны.
Давайте вместо этого -
Построим стену, чтобы их не пускать.
Нельзя говорить:
Они такие же люди, как мы...
Это место принадлежит лишь тем, кто здесь рождён.
Глупо думать, что
На мир можно взглянуть иначе
*А теперь прочитай это с конца*

🔄 Что это говорит о нас?

Часто ли мы видим только один смысл, не пытаясь взглянуть глубже?

Часто ли мы пытаемся сказать о слоне, Часто ли наши страхи и предубеждения мешают нам увидеть истину?

Часто ли мы смотрим на мир, как в известной индийской притче про слона и слепых?

Они прибыли в Индию в один из тех дней, когда воздух густел, как забродивший чайный настой, а время текло вспять. Шестеро слепых — беженцы из снежных городков, где улицы пахли керосином и тоской по морю, — брели вдоль железнодорожных путей, пока не наткнулись на него. Слон стоял посреди ржавого рынка, затерянного между аптекой с призраками и лавкой, торгующей часами без стрелок.

Первый шагнул вперед, шаркая ботинками, пропитанными солью северных морей. Ветер принес обрывок газеты 1973 года — заголовок о затмении, которое так и не наступило.

"Змея", — выдохнул он, впиваясь пальцами в хобот, и вдруг вспомнил, как в детстве разматывал кишки радиоприемника, надеясь найти там голос сестры, исчезнувшей в тумане за день до ее свадьбы.

Женщина в плаще, выкрашенном в цвет забытых полярных сияний, провела ладонью по слоновьему уху. Веер. Не просто веер — складчатая память о том вечере, когда мать, пахнущая камфорой и американскими сигаретами, махала им в такт «My Favorite Things» Колтрейна. Из окна напротив падал свет, разрезая отца на пиксели, пока он не стал просто пятном на скатерти в горошек. Ее смех прозвучал как треск винила — тот самый, что остался на пластинке, зарытой в дворе дома, сгоревшего в год Свиньи по лунному календарю.

Третий, чьи пальцы помнили вес наручников, впился в ногу. Бетон тюремного двора растворялся, уступая место смоле тикового дерева — того самого, под которым в 1978-м он нашел письмо от любовницы-кореянки с единственным словом: «Сюри». «Столб храма», — прошептал он, и эхо унесло слова к буддийским колоколам, звенящим ровно в тот миг, когда его мать умерла, так и не попробовав манго.

Четвертый уперся в бок, и экран старого телевизора ожил под его ладонью. Снежный шум превратился в мурлыканье — кот Бакстер, пропавший в ночь, когда радио 17 часов транслировало тишину. «Стена», — сказал он, но это была стена из школьных тетрадей, где строчки расползались как тараканы при включении света. Где-то зазвучал «Blue Moon» в исполнении голоса без тела, и он понял, что это поет трещина в фаянсовой кружке 1956 года выпуска.

Пятый дернул хвост, и шершавые волоски оставили на коже узор, похожий на карту токийского метро 1964-го. Веревка колокола звонила в такт его первому вдоху после утопления — того, о котором знала только луна в ночи 11 ноября. «Здесь», — пробормотал он, читая выпуклые точки на ладони как брайлевское послание: «Станция Такаданобаба. 3:00. Принеси магнитофон».

Старик коснулся бивня, и холод пронзил его как фраза «Я ухожу», сказанная скрипкой в пустой консерватории. Гладкость слоновой кости совпала с текстурой клавиш рояля, на котором он играл «Clair de Lune» для человека, пахнущего абсентом и пеплом Хиросимы. Его слезы падали на землю, превращаясь в виниловые диски с единственной записью — шепотом на языке, который забыли даже мертвые.

Вывод...

Мир — это не просто текст, прочитанный сверху вниз. Иногда, чтобы понять правду, его нужно перевернуть.

В мире 29.5 миллионов беженцев и половина из них ... дети.