Жизнь с пограничным расстройством личности
Я гештальт-терапевт Юлия Галустян – автор канала “Я больше” про работу со своими страхами и расстройствами – https://t.me/to_grow_up
В последнее время я много пишу о пограничном расстройстве личности (ПРЛ). Мы говорим о том, как живут люди с ПРЛ, как работают со своими особенностями, как строят отношения, заводят семью, строят карьеру и т.д. Ну и главное — как же люди исцеляются от ПРЛ.
Недавно я стала зачитываться блогом Насти – https://t.me/kuwetka
Настя — моя коллега, психолог, и плюс ко всему у нее тоже пограничное расстройство. Мне очень захотелось взять интервью у Насти, потому что никто так профессионально не расскажет о своём ПРЛ, как психолог, который теперь сам работает с ПРЛ. Я прислала Насте вопросы и попросила её на них ответить. А потом добавила от себя ответы на эти же вопросы. Ведь и я хорошо знакома с этим диагнозом, и очень здорово, что мы вместе, как две коллеги и «прлщицы», можем обсудить этот диагноз со всех сторон: со стороны психолога и со стороны пациента. Так как мы побывали и в той, и в другой роли.
Мне кажется, такой полной статьи о проявлениях ПРЛ, причинах и инструментах работы с ПРЛ я не встречала. Так что приятного времяпрепровождения!
Симптом № 1: Склонность прилагать чрезмерные усилия с целью избежать реальной или воображаемой участи быть покинутым.
Настя, взгляд пациента:
Это о том, что ты буквально каждую секунду своей жизни ожидаешь, что значимые близкие тебя оставят. И этот страх разъедает тебя изнутри. Его может вызвать любой намек на то, что отношениям что-то угрожает (или то, что ты воспринимаешь как угрозу: партнер не ответил на сообщение в течение минуты, задержался, гуляя с друзьями и т.д.). Я демонстрировала разные реакции в зависимости от ситуации: могла вцепиться партнеру в ногу и вестись за ним, закрывать двери, истерить, кричать, плакать, биться головой об пол или стену. Не обходилось и без вечных проверок телефонов, бесконечных вопросов «а когда ты уже вернешься?», ультиматумов из разряда «если ты не прекратишь с ней/ним общаться, то нашим отношениям придет конец» (ведь контакт партнера с другими людьми — это риск, что тебя найдут замену, что от тебя уйдут). Любое даже нормальное отдаление в отношениях воспринимается как крах всего.
Юля, взгляд пациента:
У меня тоже были все проявления ПРЛ до 27 лет. Я ребенок из дисфункциональной семьи (ВДА), а также моя мама умерла, когда мне было 13. Поэтому страх быть брошенной и покинутой у меня крепко записан в подсознании. Я интерпретировала малейшее отдаление партнеров как потерю интереса к себе и очень обижалась, когда человек проводил время не со мной. Постоянные были подозрения и контроль с моей стороны. Но могу сказать, что симптомы у меня стали проявляться уже лет в пять. Если мама оставляла меня у бабушки, у меня уже тогда были пограничные реакции (навязчивое желание перепроверить, не забыла ли она обо мне, подозрительность, навязчивые состояния и т.д.). Тогда не было таких диагнозов, помню, как родственники просто говорили: «она у тебя зацикленная какая-то». А я просто уже тогда не умела успокаиваться и воспринимала любую потерю мамы как то, что она меня бросила. Я одержимо ей звонила, меня невозможно было ни на что отвлечь, в таких состояниях я могла по 8 часов проводить, в то время как другие дети могли спокойно играть или заниматься своими делами, отвлекаясь и забываясь, что ждут родителей.
Настя, взгляд терапевта:
Источников травмы покинутости несколько. Основные тут, пожалуй:
- смерть или уход одного из родителей;
- длительная разлука с матерью;
- нестабильные родители, страдающие от депрессии, алкоголизма или еще каким-то образом отдаляющиеся от ребенка;
- развод родителей или сильные ссоры внутри семьи, которые заставляли ребенка бояться родительского разрыва;
- ребенку в семье не уделяли достаточного внимания по причине рождения брата/сестры или вступления в новый брак
Условно, каждый раз, когда разлука длится достаточно долго (по меркам конкретного человека), пограничная личность (ПЛ) вступает в цикл утвержденности: сначала начинает тревожиться как маленький ребенок, которого оставили одного. Тревога перерастает в панику и отчаяние и может длиться довольно долго, затем сменяясь скорбью одиночества и ощущением, что близкий уже никогда не вернется в контакт. И, наконец, когда человек все-таки возвращается, ПЛ может начать злиться на него за то, что тот оставил, и на себя — за то, что так нуждался в партнере. Эти чувства действительно могут быть очень сильными, и дабы с ними справиться, ПЛ прибегают к разного рода компенсаторным стратегиям: здесь и отчаянные попытки контакт вернуть, или наоборот стремление тотчас разорвать отношения, чтобы близкий не сделал это первым, деструктивные способы эмоции отрегулировать, вроде самоповреждающего поведения, употребления ПАВ и т.д.
Юля, взгляд терапевта:
В терапии с ПРЛ-клиентами мы много работаем над тем, чтобы развить навык осознавания своих чувств, легализации их, принятия. Учимся отличать навязчивости от реальности, тестировать реальность, ну и конечно успокаивать себя. Есть разные техники саморегуляции, которые человек может уже во взрослом возрасте освоить и помогать себе переживать подобные состояния, не разрушаясь от них и не разрушая своих близких. Задача — постепенно вырастить внутри себя поддерживающего внутреннего родителя, который всегда поддержит и будет рядом. Просто у ПРЛ-щиков с детства не было внутри этой фигуры, на которую можно было бы опираться, она не сформировалась и внутри. Но не всё потеряно. Её можно сформировать. Это радует.
Симптом № 2: Склонность вовлекаться в интенсивные, напряженные и нестабильные взаимоотношения, характеризующиеся чередованием крайностей — идеализации и обесценивания.
Настя, взгляд пациента:
За 29 лет моей жизни все отношения, в которых я так или иначе состояла, довольно трудно назвать «стабильными». Большинство моих партнеров не были безопасны и надежны, да и я такой, конечно, не была. Каждый мой союз — это американские горки. Всё по канонам плохих мыльных опер с яркой любовью, сменяющейся ссорами, драками, расставаниями, ревностью. Да и, честно говоря, сложно сформировать надежную привязанность в условиях, когда тебе кажется, что тебя обязательно вот прям сейчас покинут. «Понятно» мне было только с холодными, безэмоциональными личностями, а от теплых я либо бежала, либо «тепла мне всегда было недостаточно», поэтому я выжимала из них всё до последнего, предъявляя к ним очень высокие требования. Ну, и куда же без идеализации и обесценивания. Начинается всё с того, что ты проецируешь на человека какой-то идеальный образ, которым неимоверно восхищаешься, а потом, когда понимаешь, что в чем-то он этому образу не соответствует, демонизируешь и обрушиваешь на него шквал пограничного гнева.
Юля, взгляд пациента:
Не добавить, не убавить. У меня всё, к сожалению, также. Первые мои стабильные отношения случились в 29 лет (сейчас мне 36), спустя 4 года терапии. До этого эмоциональные качели, постоянные периоды идеализации и обесценивания. Я каталась на качелях: тянулась к тем, кто холодный, нестабильный, отвергающий, и отталкивала теплых, понятных, последовательных партнеров. Обычно я выбирала себе в партнеры людей нестабильных, чаще всего зависимых и с сильными нарциссическими травмами.
Настя, взгляд терапевта:
Выбор партнера у людей с ПРЛ нередко опирается на попытки закрыть детскую травму, в виду чего в качестве спутников жизни ПЛ выбирают холодных, нестабильных личностей (таких же, какими были их мать и отец) и ищут у них родительской заботы, которую никогда не получали, воспроизводя детский сценарий и ретравматизируясь. В контакте же с теплыми партнерами ПЛ могут становиться очень требовательными в отношении удовлетворения собственных незакрытых в детстве потребностей и показывать гневливые реакции в случае, если партнер по каким-то причинам потребность удовлетворять отказывается.
Более того, ввиду ненадежного типа привязанности, человек с ПРЛ может выдавать различные нефункциональные поведенческие паттерны в контакте с другими людьми. На моем примере тревожно-избегающего типа: при малейшем отдалении партнера я испытывала сильную тревожность и хотела всеми силами вернуть его в контакт, но как только отношения становились слишком эмоционально близкими, я ощущала уязвимость и отталкивала его от себя, что в свою очередь вводило человека в ступор, и он не понимал, как вообще со мной взаимодействовать, на фоне чего возникало большое количество конфликтных ситуаций. Идеализация и обесценивание же — это элемент расщепления, детской психологической защиты, свойственной пограничникам, которую можно коротко описать как «мышление в черно-белых оттенках». Пограничным личностям трудно выдерживать амбивалентность, то есть осознание, что один и тот же объект или явление могут быть плохими и хорошими одновременно, поэтому зачастую образ другого человека расщепляется на «хороший» (который любит и заботится) и «плохой» (который отвергает).
Юля, взгляд терапевта:
В терапии работаем с клиентами над тем, чтобы в первую очередь начать замечать своё расщепление. Клиент учится воспринимать ситуацию из целостного состояния, а не из расщепленного. На это направлены специальные техники и инструменты, которые клиент осваивает в процессе терапии. Очень важно начать видеть, как я это делаю: как я идеализирую и помещаю в другого “идеального любящего взрослого”, перекладывая на него всю ответственность за свою жизнь, а потом его обесцениваю в наказание за то, что он не может быть этим идеальным взрослым. Ну и понятно, что выйти из этого можно уже только тогда, когда постепенно начинает развиваться опора на своего внутреннего взрослого, которого мы формируем в терапии.
Симптом № 3: Расстройство идентичности: заметная и стойкая неустойчивость образа или чувства Я.
Настя, взгляд пациента:
На вопрос «кто я такая и что мне вообще нравится?» я устойчиво долго не могла ответить. Я постоянно себя в чем-то пробовала и не могла найти. Зато теперь умею и на гитаре играть, и на скейте кататься, и крестиком вышивать, и тексты писать, и пироги печь. Список будет длинным. Частенько я опиралась на мнение других о себе, и из-за этого образ «я» мог меняться от «я-хорошая», если кто-то меня похвалил, до «я - ничтожество», если кто-то поругал, или находила того, кто уж очень сильно мне нравился, и старалась копировать его хобби, интересы, повадки и т.д. (Возможно, я пришла к психологическому консультированию, позаимствовав личность своего терапевта. Кто знает.) Про себя я знала немного. Да и, если честно, сначала не горела желанием узнавать больше из-за страха убедиться в том, что я дефективная.
Юля, взгляд пациента:
У меня это проявлялось тем, что я вообще мало что о себе помнила. Ну т.е. я в период 17-19 лет, 20-23 года и я в период 24-27 по ощущениям — ну просто разные люди, не имеющие ничего общего между собой, и в моей голове они не связывались, и сказать, что это Я — я не могла и рассказать о событиях от первого лица тоже. Всё как сон или сюжет кино с каким-то героем. Вроде как давние друзья говорят, что это Я проживала эти события, но я никак с собой это соотнести не могла. Практически ничего не помнила. Ну и будто каждый период времени проживала личность с разными ценностями, взглядами, предпочтениями и целями, и все они в одного человека у меня тоже не собирались. Поэтому на простые вопросы о себе «что ты любишь?», «какие цели в жизни?», «что ты предпочитаешь?», «как ты к чему относишься?», к сожалению, я не могла ответить. Будто не было единого фундамента, который бы объединял все разные проявления моего Я.
Настя, взгляд терапевта:
Чтобы сформировать здоровую идентичность и самостоятельность, ребенку важно выполнять задачи, соответствующие его возрасту, и получать некритичную обратную связь. Если родители делают все за ребенка, не дают ему ошибаться, не верят в него или заставляют делать то, что ему не по силами и не нравится, здоровое чувство идентичности не развивается, и мы закономерно получаем пограничный симптом.
Юля, взгляд терапевта:
В терапии работаем над инвентаризацией своего опыта, рефлексией, соединением и осознанием себя в нем. Постепенно выстраиваем единую картинку самого себя, будто знакомимся с главным героем, который проживает эту жизнь. Работаем с черно-белым мышлением, потому что именно эта поляризация мешает видеть себя целостно. Взрослый человек — он разный. Он не плохой или хороший. А ПРЛ-щик если не хороший, то плохой. Тогда всё, что подходит под категорию хороший, я вытесняю и забываю. Понятия плохой и хороший вообще то нет во взрослом сером мире:). Тогда я разный? Это какой? Оказывается, я разный, а я уже повыкидывал из осознавания все свои части, в терапии мы их с клиентом возвращаем обратно и присваиваем.
Симптом 4: Импульсивность.
Настя, взгляд пациента:
Наркотики, алкоголь, беспорядочные половые связи, компульсивное переедание, тусовки в злачных местах и контакты с небезопасными людьми — все это мне очень знакомо. Не могу сказать, что мой образ жизни был исключительно деструктивным. Были длительные периоды стабильности, а потом меня словно «выносило», и от этого было еще страшнее, потому что ты никогда не знаешь, когда тебя снова накроет. Во мне словно жило два человека: один старался выстраивать быт, работал, учился, занимался построением семейных отношений, а второй — искал приключения на свою пятую точку.
Юля, взгляд пациента:
У меня были РПП (компульсивное переедание, зацикленность на еде, страх набрать вес), импульсивная трата денег, бесконечный уход в обучение (заглатывала в себя все тренинги, обучающие программы, семинары просто всё подряд), навязчивый поиск отношений и ипохондрия (бесконечный поиск болезней у себя).
Настя, взгляд терапевта:
У импульсивного поведения при ПРЛ много функций. Здесь речь может идти о скорейшем желании удовлетворить свою потребность (и за неимением конструктивных способов в ход могут идти деструктивные методы): беспорядочный секс может быть попыткой удовлетворить фрустрированные потребности во внимании, близости, любви или даже одобрении. Алкоголь, наркотики, тусовки, еда — способом реализовать потребность в спонтанности и игре. Более того, если в детстве была фрустрирована потребность в реалистичных границах, ребенок не овладевает самодисциплиной и не научается брать ответственность за свои действия. У людей с ПРЛ зачастую есть только краткосрочные последствия в виде ненадолго закрытой потребности, долгосрочные могут не браться во внимание. Также пограничная личность может «убегать» от собственных разрывающих эмоций или бессознательно наказывать себя.
Юля, взгляд терапевта:
В терапии работаем над развитием саморегуляции. Любые компульсии и навязчивости — способ справиться с напряжением, когда нет другого навыка справляться с чувствами, поддерживать себя и удовлетворять свои потребности конструктивным способом. Внутренний ребенок брошен, оставлен, проигнорирован и поэтому навязчиво повторяет какие-то действия в попытках успокоиться. Ему нужен взрослый, которого мы взращиваем в терапии, перенимая опыт поддерживающих отношений с терапевтом и интроектируя во внутрь поддерживающую родительскую фигуру. Клиент учится осознавать свои чувства и связанные с ними потребности, учится выдерживать напряжение, проживать чувства и брать на себя ответственность за удовлетворение своих потребностей.
Симптом № 5: Суицидальные мысли и самоповреждение.
Настя, взгляд пациента:
Начала себя резать я очень рано. Сейчас трудно сказать, почему я вообще на это решилась, но помню, что это всегда приносило хотя бы кратковременное облегчение от зашкаливающих эмоций. Кроме порезов я так же прижигала себя, била руками, билась головой об стены или об пол и вырывала волосы. Сэлфхарм был не только с целью регуляции эмоций, но и способом наказать себя. Нередко порезы приходилось зашивать, так как я не рассчитывала силу нажатия, я получала сотрясения мозга, выбивала костяшки на руках, некоторые раны плохо заживали. Суицидальные мысли преследовали в течение всей жизни. Были периоды сильной безнадеги, когда жить уже совсем не хотелось, и была попытка суицида, связанная с потерей очень близкого человека. Эмоциональная боль была куда сильнее физической. В такие моменты казалось, что её вообще ничто не может заглушить.
Юля, взгляд пациента:
Когда я испытывала чувства, которые не могла идентифицировать, я ковыряла себя, чтобы справиться с напряжением и не могла остановиться. У меня был высокий уровень аутоагрессии: постоянный поиск внутри «что со мной не так», навязчиво искала всё новые и новые признаки, что со мной что-то не так, бесконечная самодиагностика в попытке «унять» чувства и переживания.
Настя, взгляд терапевта:
Важный аспект, которому человек научается в детстве, — это регуляция собственных эмоций (комплект психических процессов, которые помогают ослабить или удержать на одном уровне интенсивность и качество эмоциональных реакций). Научение обычно происходит через контейнирование, сочувствие, принимающее и бережное отношение к эмоциям со стороны родителей.
Если мама и папа эмоции запрещали, за них наказывали, стыдили или не выдерживали, ребенок вырастает с эмоциональной дисрегуляцией и вырабатывает нездоровые способы с ними справляться. Одним из таких может быть самоповреждающее поведение, снижающее в моменте напряжение. В этом случае физическая боль воспринимается менее серьезно, нежели психоэмоциональная.
Также если ребенок привык, что за его провинности его стабильно наказывают, используя физическое насилие, данная тенденция может закрепиться и впоследствии превратиться в самонаказание в виде сэлфхарма. Порезы или увечья могли ко всему прочему быть единственным способом попросить о помощи у игнорирующих, холодных родителей.
Что касается суицидальных мыслей, то они могут служить самоуспокоением. Когда человек ощущает себя в безвыходной ситуации (как это обычно бывает, когда ты растешь в деструктивной семье), мысли о том, что у тебя всегда есть выход (хоть и такой экстремальный) могут снижать накал эмоций.
Важно! При ПРЛ, ввиду сильной импульсивности, очень высоки риски суицида. Если вы страдаете от ПРЛ и у вас возникают мысли покончить с собой, не медля, обратитесь к специалисту!
Юля, взгляд терапевта:
В терапии с клиентами работаем с умением распознавать свои чувства, выдерживать их, говорить о них, обращаться за помощью в случае необходимостИ. Клиент в терапии развивает в себе внутреннего поддерживающего сочувствующего взрослого, который помогает переживать чувства и эмоции, успокаивать себя.
Симптом № 6. Аффективная неустойчивость.
Настя, взгляд пациента:
Мне хорошо запомнилось, как моя мама описывала мои резкие смены настроения: «Ты вроде бы вся такая веселая, приятная в общении, через секунду меняешься в лице и можешь крыть человека трехэтажным матом, а потом истерично плачешь». И вот так в течение дня тебя может штормить из стороны в сторону. Это очень выматывающе. Когда тебя спрашивают «что случилось?», ты не знаешь, что ответить, потому что сама не понимаешь, отчего с тобой все это творится. Закономерно начинаешь думать, что ты какая-то ненормальная.
Юля, взгляд пациента:
Я могла разозлиться до ора, крика, мата, драки и потом также быстро переключиться и вообще забыть об этом. Не понимала, почему люди так серьезно относятся к ссорам. Утром просыпалась — всё ужасно, потом разговор с кем-то и я счастлива, потом что-то подумала и снова уже расстроилась, потом чего-то нафантазировала и разозлилась… и т.д. Короче, полная реактивность. Ну и такой еще был симптом, когда я становилась агрессивной и жестокой, было ощущение, что будто я не совсем я, как будто просыпается всесильная всемогущая часть моей личности, такая холодная, жестокая и будто она испытывала кайф от своей силы. Потом это состояние уходило и я будто снова становилась собой, купаясь в вине и стыде за то, что говорила и делала под влиянием этой "силы". Вот такая расщепуха.
Настя, взгляд терапевта:
Так как я являюсь схема-терапевтом, объясню этот момент с позиции схема-терапии (СТ). Схемы в СТ — это паттерны когнитивного, эмоционального и, следовательно, поведенческого реагирования. Они развиваются в детско-подростковый период из взаимодействия темперамента, неудовлетворенных эмоциональных потребностей и того, что было сделано с нами (критика, пренебрежение, насилие и др.) и активируются снова и снова в течение всей жизни. Схемы не активны все время. Нужна ситуация — триггер. Когда схемы активированы, возникают интенсивные состояния, которые включают чувства, ощущения, мысли, действия. Эти состояния называются режимами.
Быстрая смена эмоций при ПРЛ спровоцирована скачками из одного режима в другой на фоне неопределенного триггера, которым может быть как нечто извне, так и даже мимолетная мысль. Ввиду низкой осознанности к своему состоянию, пограничные личности обычно не понимают собственных триггеров, из-за чего скачки могут выглядеть совершенно неоправданными и хаотичными как для окружающих, так и для самого человека с ПРЛ.
Юля, взгляд терапевта:
Чем больше в процессе терапии внутри клиента развивается любящий понимающий заботливый внутренний родитель, чем больше растет осознанность и способность замечать свои чувства и понимать их причину, тем меньше в жизни человека становится вот таких вот эмоциональных качелей. Помимо этого в процессе терапии клиент учится как выражать свои чувства и эмоции, чтобы это не выглядело как аффект или отреагирование, т.е. появляется возможность выбирать более здоровый способ взаимодействия.
Симптом № 7. Постоянное чувство опустошенности.
Настя, взгляд пациента:
Пограничная пустота — это вот вроде как ты есть, но тебя и нет как будто бы. Пустой манекен без целей и стремлений. Ощущение черной дыры внутри, которая словно засасывает все вокруг, не оставляя камня на камне. Я не ощущала себя пустой постоянно. Нередко мне удавалось заткнуть эту рану внутри другими людьми. Я находила в них какую-то опору, и, конечно, в таком случае терять их становилось еще страшнее. А еще в такие периоды ты постоянно ищешь интенсивных эмоций, чтобы почувствовать хоть что-то и привет, импульсивное, опасное поведение.
Юля, взгляд пациента:
Я это ощущала как чувство бесконечной тоски и бессмысленности, скуки. Это какое-то такое ощущение своеобразное. Похоже на горе-тоску-покинутость. Что-то такое. И оно в фоне было всегда, если не отвлекаться. Я еще его называла: “как будто кто-то умер, но никто не умер”
Настя, взгляд терапевта:
Пограничная неспособность понимать и переносить эмоции, страх перед собственными эмоциональными реакциями временами может заканчиваться их полным подавлением: пограничная личность теряет любой коннект с миром, ввиду того, что ничего извне не вызывает эмоционального отклика. Это в свою очередь является причиной того, что человек перестает понимать, что ему нравится/не нравится, чего он хочет, куда стремится. Стирается ощущение собственного «я» и на этом фоне возникает внутренняя пустота.
Юля, взгляд терапевта:
Пустота — это чувство покинутого ребенка, оставленного в одиночестве со сложными и непонятными для него чувствами. В терапии мы его обнаруживаем, учимся его слышать, уделяем ему внимание, легализуем его чувства, учимся его поддерживать. Постепенно пустота оказывается полнотой чувств, эмоций и потребностей, которые человек просто раньше игнорировал и не знал, что с этим делать.
Симптом № 8. Неадекватные проявления сильного гнева.
Настя, взгляд пациента:
Гнев для меня как будто бы был самой понятной и частой эмоцией, но я его сильно боялась, так как совершенно не умела контролировать. Нередко его интенсивность вообще не соответствовала ситуации. Более того, меня очень быстро разносило: раздражение за доли секунды могло перерасти в разрывающую агрессию. В таком состоянии я была сама не своя. Могла применять физическое и психоэмоциональное насилие в сторону других людей, в которых я видела источник угрозы, и нередко после даже вспомнить не могла, что творила. В более легких случаях я переходила к пассивной агрессии в виде сарказма и подшучиваний. Не чужда мне и аутоагрессия (то есть гнев, направленный на себя) с жесточайшей самокритикой и телесными наказаниями.
Юля, взгляд пациента:
Как я писала выше, у меня было ощущение, что мной кто-то или что-то завладевает и я становлюсь жестокой и кайфую почему-то от своей жестокости. Это такое чувство всесилия и вседозволенности. А другие рядом такие все маленькие, чувствительные, слабенькие. А я большая, сильная и у меня много власти. Вот такой был в голове глюк. Близкие страдали, особенно родители и партнеры. С друзьями я себя так не вела и на работе сдерживалась. В итоге я просто 90% давила своей агрессии и вот она когда прорывалась в таком виде, я не могла ею уже управлять. А так мне свойственно всегда было против себя обращать агрессию, бесконечно внутри себя за что-то критиковать, искать недостатки, абьюзить короче себя.
Настя, взгляд терапевта:
Пограничный гнев нередко строится на расщеплении. Если значимый близкий потребность не удовлетворил или тем или иным способом наградил ощущением отвержения, пограничная личность может его демонизировать и на этом фоне выдать яркую гневливую реакцию. В моменте пограничник не видит человека «целиком». Он видит лишь его «плохую» часть, которая не проявила заботу или заставила почувствовать себя покинутым, и непосредственно на нее и нападает с целью получить свое (потому что присутствует страх не справиться самому) или наказать за то, что другой причинил боль.
Гнев или пассивная агрессия также могут быть попыткой скрыть свои истинные чувства в случае, если у ПЛ отсутствуют экологичные навыки выражения своих эмоций и присутствует страх показаться уязвимым. Например, потому что в детстве демонстрация истинных чувств была наказуема, обесценивалась или считалась «слабостью». Наиболее сильные агрессивные вспышки пограничник может выдавать в момент, когда ощущает реальную или мнимую угрозу от оппонента.
С позиции схема-терапии такое состояние называется режимом Агрессора, который приходит для того, чтобы защитить внутреннего раненного ребёнка, испытывающего страх и/или эмоциональную боль. Возможно, в детско-подростковый период данный способ защиты был для пограничной личности единственным, помогающим выжить в деструктивной семье, где присутствовало физическое и/или психоэмоциональное насилие.
Аутоагрессия же может проявляться в моменты, когда идеализированный близкий по тем или иным причинам нарушает границы, причиняет боль или потребность не закрывает. Пограничная личность тут не может принять, что человек, в котором он видит нерушимый идеал, «косячит», ввиду чего начинает искать причины в себе: «со мной так поступили, потому что я плохой», закономерно обрушивая гнев на самого себя.
Юля, взгляд терапевта:
Тут идет большая работа над преодолением собственного расщепления, потому что без этого невозможно будет не расщеплять других. Т.е. психика из детского режима черно-белого мышления постепенно переходит в режим взрослого целостного восприятия и тогда не нужно будет подавлять эмоции, которые не вписываются в представления одной из поляризованных частей и как следствие, не будет таких аффективных вспышек гнева в тот момент, когда вытесненная часть занимает место главенствующее в сознании пограничной личности. Ну и, конечно, когда внутри появляется поддерживающий родитель, человек уже может проживать и поддерживать разные свои чувства, аффект не накапливается и не обрушивается на других людей за то, что они плохо выполняли свою работу «идеального взрослого» для клиента. Короче, внутренний взрослый все решает. Ну и понятное дело, что внутренний взрослый поддерживающий уже может защитить клиента от внутреннего критикующего родителя, который обычно всю агрессию направлял против себя (аутоагрессия).
Симптом № 9. Преходящие вызываемые стрессом параноидные идеи или выраженные диссоциативные симптомы.
Настя, взгляд пациента:
С психозом я знакома, но в рамках моего другого расстройства (комплексного ПТСР). Да, у меня их не одно (смеется)
В рамках ПРЛ меня больше беспокоили диссоциативные симптомы: я нередко сталкивалась с диссоциативной амнезией в моменты сильного гнева: как я уже упоминала выше, я буквально не помнила, что творила в таком состоянии. Присутствовало ощущение «отдельности» от собственного тела. Конечно, это сильно пугало как меня, так и моих близких, так как я была способна причинить вред как себе, так и окружающим.
Знакома мне и дереализация: это такое «размытие» восприятия: теряется четкость зрения, яркость красок, отчетливость звуков, ориентация в пространстве, ощущение реальности. Ты как будто бы оказываешься в симуляции с плохим графоном. Параллельно идет ощущение беспомощности и вторичное чувство тревоги.
Юля, взгляд пациента:
У меня была сильная подозрительность к партнерам несколько раз, где я испытывала ужас и не могла протестировать реальность.
Однажды у меня была прям паранойя, что человек хочет меня убить. Удивительно, это была на самом деле моя спроецированная на него вытесненная агрессия Но было страшно, я прям помню дверь пыталась заббарикадировать, чтобы этот человек не вошел и не убил меня. Через какое-то время состояние отпускало и реальность прояснялась, становилось очевидно, что это была паранойя. Такое было еще пара раз, когда я сильно подавляла свою агрессию и недоверие к людям.
Дереализация была очень сильным симптомом. Один из ведущих. Всё через мутное стекло, будто кто-то приглушил краски и восприятие. Постоянный загон был на этом, что что-то не так, как-то не так вижу и воспринимаю реальность. Прям фиксация была на этом, изматывало.
Настя, взгляд терапевта:
В рамках схема-терапии механизм диссоциативной амнезии можно объяснить следующим образом: режимы — это части личности, которые в некоторой степени отрезаны от других её частей. Они могут быть описаны с точки зрения их положения на спектре диссоциации: уровень диссоциации снижается, если человек в состоянии одновременно испытывать более одного режима или испытывать несколько режимов параллельно друг другу. На самом высоком уровне диссоциации находится пациент с диссоциативным расстройством идентичности (ДРИ): в таком случае человек, находясь в одном режиме, может даже не подозревать о существовании других. При ПРЛ, как и при ДРИ, режимы — это части разделенного «я», но пограничные режимы не настолько отделены от основной личности, и самих режимов меньше (однако, диссоциативная симптоматика имеет свойство прогрессировать).
Дереализация же — это попытка психики «изъять» болезненную реальность. Да, это психологическая защита, которая могла сформироваться в рамках взросления в дисфункциональной семейной системе, где ребенку приходилось «отключаться» от происходящего с ним психоэмоционального и/или физического насилия. Психика замыливает ощущения, чтобы не обращать внимание на то, что происходит вокруг и не страдать от этого.
Юля, взгляд терапевта:
С диссоциацией и дереализацией работаю в терапии через развитие навыков осознанности, присутствия в моменте и также работаем с мыслями, которые закрепляют только дереализацию и диссоциацию (со мной что-то не так). Есть также техники, которые помогают не фиксироваться на этом состоянии и не укрепляться в нем. А вообще чем меньше вытесненных чувств, отрицания реальности и расщепления- тем меньше дереализации и диссоциации.
Постепенно эти состояния проходят в процессе терапии. Паранойи также уходят. Просто паранойя — это результат многих вытесненных чувств, особенно агрессии, которые отвергаются клиентом. Т.е. этот симптом тоже уходит в процессе терапии, когда появляются навыки осознавания и проживания своих чувств и эмоций.
Жизнь после ремиссии.
Настя, я работала несколько лет с гештальт-терапевтом, чтобы проявления ПРЛ не беспокоили меня более. Что касается меня, то моя жизнь разделилась на ДО и ПОСЛЕ. Кажется, что я живу осознанную жизнь только с момента прохождения терапии. Настя, я знаю, что у тебя больше нет диагноза ПРЛ.
Многих, кто имеет диагноз ПРЛ, очень интересует, как же живет и чувствует себя человек, у которого больше не проявляются симптомы этого диагноза. Поделишься, что стало с твоими симптомами и как они трансформировались?
Настя:
Ремиссия — это прикольно смеется. Это такое ощущение стабильности и осознанности, которого не хватало на протяжении большей части моей жизни. Если пробежаться по симптоматике:
1. Отсутствие страха покинутости.
Нет, это не значит, что мне не будет грустно, если значимый близкий от меня уйдет. Грустно будет точно, но сейчас я осознаю, что от этого не разрушусь. Я не ревнива, не занимаюсь «проверками» и совершенно спокойно реагирую на отсутствие ответов на сообщения, наличие у родных своей личной жизни, отдельной от меня, или периодические отдаления партнера, друзей или родственников.
2. Стабильные отношения с окружающими.
Я уважительно отношусь к чужим чувствам и потребностям, перестала быть чрезмерно требовательной в отношении удовлетворения собственных хотелок, умею экологично договариваться и решать проблемы, проявляю бережное, принимающее отношение к тем, с кем нахожусь в контакте.
3. Осознание себя.
Я знаю про себя намного больше, чем раньше. У меня есть мнение о себе. Я чувствую, какая я. Я себя осознаю. Я сформировала крепкие внутренние опоры, ввиду чего мне больше не нужно опираться на других людей в этом отношении. У меня есть замечательный внутренний Хороший родитель, который поддерживает меня тогда, когда мне тяжело, не применяет деструктивную критику и направляет. Я более не строю свой образ «я» на мнении окружающих. Что бы кто не говорил, моя идентичность остается стабильной. Я ощущаю себя ценной без привязки к каким-то внешним факторам. Я нашла себя в профессии, у меня есть хобби и интересы.
4. Контроль над импульсивными поступками.
Я создала для себя этакий «стоп-кран», помогающий предотвращать импульсивные поступки, благодаря навыкам диалектической-поведенческой психотерапии. Я научилась закрывать свои эмоциональные потребности более экологичным способом, а также оценивать долгосрочные последствия того или иного своего поведения. Из-за изменившегося отношения к себе отпала нужда себя «уничтожать». С алкоголем завязала уже почти два года как. Да, тяга к «приключениям» у меня все еще сохраняется, но я стараюсь находить менее деструктивные способы получать яркие эмоции.
5. Отсутствие самоповреждающего поведения.
Самоповреждающего поведения не было довольно давно (были рецидивы, но в рамках комплексного ПТСР), ввиду появившихся навыков эмоциональной регуляции и стрессоустойчивости, да и наказывать себя желание отпало. В тяжелые периоды у меня в голове все еще могут мелькать мысли о суициде (очень въевшийся, видимо, когнитивный паттерн), но я их не разматываю. Суицидальные тенденции как таковые отсутствуют.
6. Редкие перепады настроения.
Перепады настроения бывают, но не такие частые и интенсивные, как это было ранее. Навыки осознанности позволили начать видеть и понимать свои триггеры, отсеивая то, что отсеять возможно, а навыки эмоциональной регуляции и самосострадание позволяют снижать интенсивность эмоций в момент, когда триггера избежать не удается. Я хорошо понимаю свои режимы и знаю, как с ними справляться и в них не застревать.
7. Отсутствие чувства пограничной пустоты.
Про пограничную пустоту я довольно давно забыла, ввиду того, что крайне редко сейчас теряю коннект с собственными чувствами. Я хорошо ориентируюсь в своем эмоциональном спектре, даю себе возможность эмоции проживать, умею их регулировать, а, самое главное, их не боюсь. Наполненности придает и ощущение сформированной крепкой идентичности.
8. Контроль над гневом.
Со своим гневом я дружу, научившись экологично его проявлять и снижать интенсивность, защищать собственные границы (там, где они действительно нарушаются, а не «мне так кажется»), отличаю истинную опасность от ложной. В моменты, когда экологично договориться не получается, и оппонент продолжает меня бомбить, могу ответить довольно резко (и тут прям чувствуется этакая пограничная манера, но уже контролируемая без позывов начистить обидчику лицо). Со своим режимом Агрессора я попрощалась как с давним другом, отблагодарив за то, что когда-то он помог мне выжить в условиях, где другого выхода просто не было. Сейчас я в нем уже не нуждаюсь, потому что нахожусь в безопасности.
Могу сердиться, когда мои потребности не удовлетворяются, но тут же напоминаю себе, что это вообще-то моя ответственность их закрывать и просто ищу другие экологичные способы это сделать, не обрушивая гнев на ближнего.
По большей части я — та еще ромашка смеется, но в обиду себя не даю.
9. Отсутствие диссоциативной амнезии.
Диссоциативной амнезии не было очень давно, так как части моего «я» более не являются «отдельными» друг от друга. Я их прекрасно осознаю и знаю, что с ними надо делать. Дереализация все еще случается (но в рамках комплексного ПТСР). При этом я научилась довольно быстро из нее выходить с помощью техник осознанности и заземления, возвращая себя в реальность.
Время на терапию и методы.
Сколько ты была в терапии? Какие методы ты пробовала? Что сработало лучше всего?
Я сама только гештальт-терапию проходила, но уже позже изучала ДБТ и КПТ, которые теперь применяю в работе с клиентами. А у тебя какой был путь?
Настя:
На поиски терапевта и постановку корректного диагноза у меня ушло больше времени, чем непосредственно на само лечение смеется. 15 лет поисков ответа на вопрос «что же со мной?». В большинстве своем, все сходились на рекуррентной депрессии и разного рода тревожных расстройствах (и в этом есть доля правды), да вот только слона (и даже двух) за ними не замечали. Основной проблемой были ПРЛ и кПТСР. Не знаю, видимо, я слишком хорошо шифровала свои пограничные симптомы, да и клиентом была сильно сопротивляющимся и часто убегала после того, как получала заветный рецепт на кучу лекарств. Пробовала гештальт, психоанализ, классическую КПТ, но в итоге зашел мне мультимодальный подход, в основе которого лежала схема-терапия и отдельное посещение группового ДБТ-тренинга навыков. В поддерживающей терапии я нахожусь по сей день.
Инструменты и инсайты.
Поделись, пожалуйста, парочкой инструментов или инсайтов, которые лично для тебя существенно повлияли на твое качество жизни и отношений с собой и другими?
У меня это были такие инсайты: мои чувства не равно реальность (не стоит делать выводы о реальности, опираясь на чувства в моменте); если не взять ответственность за свою жизнь и не начать вырабатывать необходимые для жизни навыки, то само по волшебной палочке “сказки” не случится, я сама себе лучший взрослый, и это важно увидеть.
А у тебя?
Настя:
Как-то мой терапевт сказал мне одну очень хорошую фразу: «Когда берешь ответственность за свою жизнь на себя, за реализацию своих потребностей и регуляцию эмоций, ответственность берешь на себя, существенно легче становится. Перестаешь зависеть от других», и я решила последовать этому совету. Очень трудно было принять тот факт, что одиночество экзистенциально, и я сама должна справляться со своей жизнью, но принятие подарило ощущение свободы, и справляться действительно стало куда легче.
Время до ремиссии.
Сколько времени ты была в терапии, перед тем как прийти в ремиссию?
Настя:
Через год работы я сумела выйти в ремиссию ПРЛ и не так давно добилась ремиссии кПТСР. В общем, прошло чуть меньше двух лет. Это довольно быстрые результаты, но у меня психотерапевт хороший, да и я много работала над собой в том числе вне сессий. Быть психологом в данном случае, конечно, большой бонус.
Пожелания для тех, кто только узнал о своем диагнозе.
Что бы ты пожелала сейчас тем, кто только что узнал о своем диагнозе и только начинает свой путь?
Настя:
Не терять надежду, потому что жизнь по ту сторону ментального ада точно есть.
Класс, а я бы пожелала — бегом в терапию, вы так себе жизнь облегчите!
Проект гештальт-психолога Юлии Галустян “Я больше”