Проект был на стадии пост-продакшна, мы с коллегой — на стадии маниакально-депрессивного синдрома. Креативная группа не утверждает дикторов. Презентовав несколько сотен демозаписей и получив отказы, перешли на стадию «Этот дядя в этой версии дубляжа вот этого фильма воде неплох, найдёте?»
И мы находили. Голоса из VHS-кассет, радиоэфиров, известных и неизвестных промоутеров. Мы стали Shazam в мире голосовых связок. Но никто не подходил.
Агентский продюсер, измотанный не меньше нашего, позвонил с предложением записать голос диктора, похожего на тембр якобы умершего пару лет назад Владимира Быстрякова.
Я сполза куда-то под диван, хрюкая. В своё время приходилось сколачивать фундусы для декорации, быть жертвой падения этой декорации, выбираться из-под завалов, таскать огромный кран по Ленинградскому проспекту, перекрывать дороги, брить бобра, находить любых знаменитостей. Но как записать голос трупа — мы не понимали. Но сдаваться не собирались.
Пара часов гугло-рефлексии меня навели на мысль. Оказалось, что у Быстрякова есть взрослый сын. Мы предположили, что его голос похож на отцовский и решили позвонить.
— Алло, здравствуйте. Это Василий? Василий, привет. Я продюсер. Знаю, что ваш отец — Владимир — был культовым диктором. Вы меня простите, я сожалею о вашей потере.
— Спасибо. Но мы вроде не потеряли ничего. Вы чего хотите-то?
— Ой, вы извините. Но тут такое дело… Нашему ролику очень нужен голос вашего отца. И мы подумали… Так как он умер, мы хотим попросить вас попробовать начитать наш текст его голосом. Только нужно сначала это сделать на диктофон телефона, а потом мы будем показывать клиенту, и если им понравится, то…
— Погодите-погодите. Девушка. Ничего не понял. Ещё раз, кто умер?
— Ну, отец ваш. Диктор Быстряков. Примите соболезнования.
— Девушка. Вы здоровы? Он рядом со мной сидит.
Из трубки совсем глухо послышалось старческое кряхтение: «Вась, а Вась? Кто там умер? Я? Если я, то ты скажи, что не умер я нифига. Хе-хе. Эй, вы там! Сами вы умерли!»
Глаза коллеги стремительно округлились, скупая продюсерская слеза покатилась у нас обеих.
Из трубки продолжали:
— Алло? Вы чего молчите-то, продюсер? Вы-то живы сами?
— Я? Да. Как я рада! Вы наше спасение. Василий, слушайте. Слушайте сюда.
Мы объяснили Василию, что нам срочно нужна записанная на телефон демозапись. Выслали ему текст, договорились о дате и времени чистовой озвучки и забили студию. Чуть не подрались за право первенства презентовать новость агентству.
— Алло, ребята! Мы записали для вас Быстрякова!
— Так он же…
— Знаете что, когда у нас проект идет — ничья смерть нас не остановит. Понятно? Демозапись в почте.
Это был триумф столетия. Мы скакали козлом по офису, напевая: «Кто может заставить мёртвого записать демо? Мы можем заставить мёртвого записать демо».
А вот и долгожданный ответ на почте. Мы, румяные от счастья, бросились к монитору. Нет ничего приятнее писем с похвалой. Открываем.
«Девочки, всё-таки не подходит. Он недостаточно серьёзный что ли. Найдите нам что-то похолоднее, посерьёзнее, поглубже. Есть сомнения».
Вот и всё. Одно письмо — и наши песенки и горделивые танцы превратились в мираж. Ничего, продолжили искать дальше.
«брить бобра». Внутренний мем лепры. Не про бобра.