«Мы не брали грант "Сколково", это токсичные деньги, связанные с государством»: главное из интервью с основателем WayRay

Мне приятель дал новый навигатор. И у него время отклика было настолько длинным, что ввод адреса был чудовищной пыткой. Была пробка на ТТК. Я пытался ввести адрес, но при этом медленно ехал. И вкатился во впереди стоящую девушку на BMW. Это была очень глупая и единственная в жизни авария.

И я тогда захотел сделать устройство, которое можно будет поставить на приборную панель как аксессуар, и оно будет показывать навигацию в дополненной реальности. Это была первая идея. И мы существовали в такой парадигме первые три года.

Я собрал её с нуля. Выпускники лучших российских вузов, люди, которые работали потом в Samsung, LG. Они были из Москвы, из Питера, из Новосибирска. И мне посчастливилось захантить Михаила Сваричевского (техноблогер, сейчас — технический директор WayRay). Это, наверное, самый крутой СТО России, у которого область интересов, подходящая для нас, — это лазер, оптика, микроэлектроника, софт. Человек с опытом управления командой.

Изначально мы хотели делать системы на классической оптике. Потом мы подумали, что она слишком габаритная и поняли, что без голографии нам не обойтись. И мы сейчас — самая сильная в мире команда по голографии. У нас свои базы, свои материалы, свои лаборатории, которые на 80% экипированы нашими же инструментами, которые не купить на рынке, сами их проектируем и изготавливаем. Мы вертикально интегрированная deeptech-компания (наукоемкий технологический стартап).

У нас были некие взаимоотношения с моими первыми ангелами, так называемыми инвесторами, которые нарушили договоренности по финансированию. Я объявил, что хочу уйти из-за того, что они нарушают договоренности. За этим последовал ряд оскорблений, и даже нашего сотрудника удерживали в заложниках.

В итоге мы разошлись нормально. За меня заступились другие, и мы, во-первых, выплатили им все, что они вложили, плюс премию большую. Сейчас это порядка 10 млн рублей. Тогда это были большие деньги для меня и команды. Мы выплатили больше, чем они инвестировали, примерно в полтора раза.

Но мои претензии к ним были в том, что они относились к компании, будто это их собственность. И все люди, которые были в ней, тоже принадлежали им. Но это не так. Это была моя собственность. И я сказал, что меня не устраивает отношение, и то, что они не исполняют обязательства. И четыре раза они не исполнили свои обязательства.

AR в транспорте — это новые чувства, которые мы создаем. У людей есть приборная панель, есть экран информационно-развлекательной системы. И каждый раз, когда едете за рулем, на это все отвлекаетесь и тратите секунды, которые могут оказаться фатальными, если вы слишком долго будете глазеть на прибор.

Мы всю информацию не просто переносим на новое стекло и в дополненную реальность, а находим для нее новый графический язык — способ представления информации в дополненной реальности — то, что мы называем true AR, когда виртуальные объекты находятся на разных расстояниях, и они интегрированы в реальность.

И тут возникает концепт механизма Attention Acts, который оценивает, сколько внимания тратит водитель на оценку окружающей обстановки и изменяет объём отображаемой информации.

Во-первых, все приложения — это не только навигация, это система помощи водителю (ADAS — advanced driver-assistance system). Если кто-то переходит дорогу, вы не видите в плохую погоду, но сенсоры это увидели, вам подсветили там лося, человека. Или, например, вы съезжаете с полосы и слишком быстро едете, держите какую-то неправильную дистанцию. Все эти системы сейчас существуют на приборной панели. Это противоестественно, потому что вам нужно как раз в этот момент смотреть на дорогу, а вы смотрите на приборку, еще больше отвлекаетесь.

Когда вы останавливаетесь, вам можно показывать больше контента, а по мере развития технологий, по мере того, как вы идете в уровни беспилотности 2, 3, 4 и 5 — самый высокий уровень, у вас все больше и больше будет свободного времени, вы будете отпускать руль, смотреть по сторонам, и тогда мы можем вам показывать больше контента. И это контент любой — разные социальные сети, игры, все, что угодно.

Наша технология основана на голографических элементах, и она в 400 раз круче по набору параметров, чем существующие системы. Именно поэтому мы сейчас всех производителей традиционных проекционных дисплеев — это Bosch, Continental, Denso, Nippon Seiki — выдавили с рынка.

Дело в том, что, когда мы начали делать макет устройства, просканировали больше 300-400 автомобилей, чтобы понять, какая должна быть геометрия, чтоб оно вписалось во все автомобили. Это, оказалось, сделать практически невозможно. Мы сделали четыре поколения устройств. Мы делали это многопрорывно, хотели сделать прям супер идеальное устройство, которое будет давать достаточную дополненную реальность.

Пока мы делали, оказалось, что автоконцерны хотят нашу технологию намного больше, чем рынок, который существует сейчас. И мы подумали, что с автоконцернами работать намного проще, чем с конечным потребителем, потому что вот тебе один заказчик, и у тебя миллион автомобилей. Сделаешь один контракт, который начинается от $200 млн, и все. И они выстроились в очередь за нами, потому что до нас никто этого не мог реализовать.

У нас есть технология, которой нет ни у кого. Мы поняли, что нет смысла продолжать делать продукт, когда есть такие возможности работы с автоконцернами. Это называется pivot (смена продукта или бизнес-модели стартапа). Сейчас все очень логично складывается. Мы сделали реально работающие машины с нашими системами, они ездят на дорогах — это Porsche, SAIC, Honda.

Я думаю, первыми нас нашли BMW и Honda. Когда мы были еще совсем-совсем юными, и вообще у нас были такие дурацкие прототипы, они нас уже нашли. И мы делали первый показ BMW в Мюнхене в 2014-2015 году. Мы уже привезли туда машину, поставили свою систему. Это было так наивно было предполагать, что доселе осталось совсем чуть-чуть. Оказалось, что это просто начало пути. Потом мы сделали выставку в январе 2017-го года.

Мы весь 2016 год готовились к CES в Лас-Вегасе, где мы показали беспилотный автомобиль с двумя системами: одна — для водителя, другая — для пассажира. И на этой выставке я познакомился, наверное, со всеми топ-менеджерами всех мировых там автоконцернов. И мы за месяц, не имея ни одного продавца в компании, получили запросы от всех топовых мировых автопроизводителей, и до сих пор не можем справиться с этим спросом.

Весь 2019 год мы получаем сертификаты и подписываем контракты. С одним немецким автоконцерном серия контрактов оценивается в 4,5 млрд евро. Таких автоконцернов у нас минимум 30. Ну, может быть, не такого же масштаба. Большая часть меньше $1 млрд. Но именно этот автоконцерн хочет поставить нашу систему в каждый свой автомобиль: от самого дешевого до самого дорогого.

Это было в марте 2017 года. На тот момент мы работали с их совместным предприятием SAIC Alibaba. SAIC — это самый крупный концерн Китая. У них есть совместное предприятие в Китае — Banma. Ее идея состоит в том, чтобы делать «умные машины», которые будут намного круче, чем Tesla, на китайском рынке. И поставлять информационно-развлекательную систему.

Они посчитали, что AR–дисплей — это основная фича их платформы и начали над этим с нами работать, поняли, что никто, кроме нас, этого не делает. И потом я СЕО сказал, что мы ищем инвестиции, и можно ли познакомиться с Alibaba. По-моему, через неделю их команда высадилась в Москве, а через две недели мы закрыли сделку.

Нам начали звонить все инвесторы и говорить: прости, вернись, я все прощу, да. Они вдруг неожиданно приняли положительное решение. Не все. Но очень много китайских инвесторов захотели, просто потому что они всегда хотят быть с Alibaba в одном портфеле. Внимание на Западе было очень большим.

И мне интересно, как отреагировала Россия на это. Наш бренд в России не очень известный. Мы в Китае намного больше известны, чем в России. История в России такая: наворовали все-таки. Но от кого наворовали? Alibaba — частная компания.

Я не взял ни копейки государственных денег. Мы оказались единственной компанией, которая отказалась от гранта «Сколково». В нас инвестировал фонд «Роснано Система». Это не российская компания, а отдельное юридическое лицо, находящееся за границей.

Мы отказались от гранта «Сколково» и сделали это осознанно, потому что это токсичные деньги и, если взять деньги, связанные с государством, будет трудно разговаривать с другими инвесторами. И это был тяжелый шаг, потому что мы долго шли к этому гранту, мы хотели его получить. Токсичные — это не плохие деньги. Но это стеклянный потолок, который помешает выйти на новый уровень.

Поэтому когда мне говорят, что я как-то связан с Медведевым, я смеюсь, потому что я никогда в здравом уме бы не стал бы вообще с окологосударственными деньгами возиться.

Я не знаю ни одной российской технологической компании, которая бы подняла деньги в Америке. Я не говорю про ИТ. Если честно, я не знаю много российских компаний по разработке «железа», которые вообще поднимали западные деньги. И тогда я тоже подумал, что венчурный капитал — это то, что мне нужно. Но сейчас у нас в портфеле инвесторов нет ни одного венчурного фонда. Потому что венчурный капитал не способен инвестировать в deeptech-компании. Потому что deeptech — это для них проблема: нужно понимать технологию, нужна очень глубокая экспертиза, чего у венчурных инвесторов нет.

Вообще причина, по которой мы выбрали Швейцарию для нашей штаб-квартиры — это страна, которая мне меньше всего не нравится. Там все очень предсказуемо на контрасте с Россией. Россия — это совершенно другая крайность, где всё непредсказуемо настолько, что люди боятся делать длинные инвестиции, это вообще во всём проявляется. В Швейцарии все наоборот. Там все все знают когда, что произойдет.

Я думаю, что это страна, в которой настолько много правил и всё настолько четко, что нет свободы творчества, которое есть, например, в России. Да, здесь можно творить, что угодно во всех смыслах. И в смысле беззакония, и в смысле способности возникновения свободы личности. И вот проживая между двумя этими странами, я расширяю свой кругозор.

Я понимаю, что швейцарское может подойти для России, и чего российского не хватает Швейцарии. В Швейцарии мало крутых основателей, которые сами делают новый бизнес. Потому что у них есть социальная гарантия всего. Там люди ничего не боятся. Их все в принципе устраивает, живут хорошо. И поэтому нет смысла рисковать. А бизнес — это риск.

Одна из причин — в России разработка дешевле раз в 5-10, чем в Кремниевой долине. Мы очень много сэкономили денег на разработках, мы подняли больше $100 млн, а потратили, может быть, треть — половину этой суммы. В Америке мы бы потратили $300-400 млн на то, что мы сделали сейчас. И я не считаю, что американские инженеры намного более квалифицированные, чем в России.

Это будет крайне сложно. Реальность такова, что Россия, к сожалению, становится все больше и больше изолирована. Торгово-экономические отношения становятся все больше изолированными. Вообще, сколько стоят деньги в России и сколько они стоят в Европе — это колоссальная разница. Отношение к российским компаниям сильно ухудшилось в последнее время.

Для компаний это вообще незаслуженно. Заслужили ли россияне? Это, наверное, да— тем, что, думаю, большинство поддерживает такой вектор. Но это проблема не большинства. Это проблема самого вектора.

Я всегда был ради того, чтобы создать что-то. Но естественная потребность в тот момент была очевидной – ради денег. Мой путь – это первоначальный капитал в виде денег, который позволяет дальше поднимать больше денег, чтобы создавать новые технологии, новые бизнесы. Нужно зарабатывать самый основной капитал — репутацию.

Деньги — это то, что может обрушиться два раза за два года. И это не универсальный измеритель успеха. И как мы видим, совершенно не самые лучшие люди в этом мире являются богатыми. А значит, деньги не могут быть качественным измерителем успеха или вклада в общество.

Самым качественным примером (богатого предпринимателя с недостатками), на мой взгляд, является Илон Маск. Чем он хорош? При всех его недостатках, он заработал себе самый большой капитал, репутацию. Он может сказать: а я тут придумал трубу, назовем ее Hyperloop. Вы знаете, он даже пальцем не ударил для того, чтобы это сделать. Там десятки команд со всего мира занялись разработкой, энтузиасты, куча инвесторов. И только когда заработал прототип, Маск сказал: «Ну, ладно, я буду у вас в совете директоров».

Из Tesla мы встречались с инженером, с топ-менеджментом встречались. С Маском — нет. Вообще, у меня нет какого-то трепета что ли. Я понимаю его модели, что он точно делает неправильно, и какие ошибки я не буду допускать.

Например, он — заложник того, что его компания публичная. Когда компания становится публичной, она работает на ожидания акционеров. Ты меньше занимаешься инновациями, ты больше занимаешься тем, как ублажить инвесторов, как пустить им пыль в глаза, что твоя компания стоит миллиарды, что ты растешь.

Моя личная цель — влиять на этот мир положительно. Я хочу решить большие проблемы человечества, хочу принять в этом участие, как минимум. WayRay для меня — это платформа. Я хочу сделать эту компанию великой, чтобы эта технология стала очень доступной, чтобы она приносила людям пользу и деньги.

Русские очень даже норм. Русские — это вопреки. Это титанический труд, направленный против течения. В нашей компании основной инженерный коллектив — это русскоговорящие. Это люди, которые готовы совершать подвиги.

А в Швейцарии наступает шесть часов вечера, никаких подвигов, до свидания, все едут домой. Это, естественно, так и должно быть. Но когда ты занимаешься чем-то, что должно этот мир чуть-чуть повернуть, тогда все-таки без подвигов не обойтись. И поэтому русские — очень даже норм для таких вещей.