История Жени Некрасова — незрячего айтишника из VK

Мотивация работы девопса, чтение сообщений со скоростью 1000 слов в минуту, умный дом как пет-проект и нескончаемое преодоление ограничений.

Привет! На связи Евгений Некрасов, я работаю системным администратором в VK. В подростковом возрасте из-за несчастного случая я потерял зрение и кисть руки, поэтому решил подчинить машину и сделать так, чтобы техника работала на людей и увеличивала их возможности. И иду к этой цели: у меня чипы в руке и несколько собственных проектов, а на основной работе делаю так, чтобы машины работали как надо.

Расскажу, как устроена моя работа в VK и чем я занимаюсь за её пределами.

Когда-то я хотел стать пилотом истребителя. Но когда мне было 14 лет, рядом со мной произошёл подрыв, из-за которого я потерял зрение, кисть руки, обоняние и частично слух. Кроме того, у меня затруднена моторика, сложности с осязанием и чувствительностью в оставшейся руке. Понятно, что об авиации пришлось забыть.

Решением стало программирование. Ещё в школе я кодил на PHP, потом изучил JavaScript и Node.js — позже это помогло мне влиться в профессию и найти в ней свой путь. К моменту выпуска я уже понимал, что хочу связать жизнь с IT.

После специальной школы для людей с нарушениями зрения я поступил в Дальневосточный федеральный университет на специальность программной инженерии с уклоном в искусственный интеллект. Уже там начал создавать свои решения, но об этом позже.

В 2014 году я познакомился с Артёмом Плаксиным, ещё одним незрячим айтишником, и какое-то время работал с ним над доступностью интерфейсов. Сейчас Артём тоже работает в VK, устроился туда независимо от меня и занимается тестированием доступности продуктов для незрячих пользователей. Ну а я быстро понял, что меня больше привлекает работа с железками.

Под работой с железками я имею в виду бэкенд, DevOps и Big Data, а еще кучу всего — от высоконагруженной обработки данных до нейросетей и встраиваемых систем. Этим и занялся: работал ещё со времён учёбы, пробовал себя в разных направлениях и сферах.

На старте очень помогли родственники. А потом уже я помогал им: много работал, чтобы обеспечить родителей. За эти годы успел съездить в Австрию на стажировку: тут тоже здорово помогли близкие и неравнодушные люди, которые собрали деньги на поездку. А через пару лет после поездки в Австрию переехал в Санкт-Петербург.

Большую часть своего стажа я работал на аутсорсе с несколькими проектами одновременно. Успел поработать с технической начинкой финансовых систем, с большими данными и анализом, брал заказы для гигантов вроде «Газпром Медиа» и «Мира цифровых коммуникаций». Несколько раз работал со стартапами. Пару раз — со своими собственными продуктами, которые пока на этапе разработки.

Я работаю в группе эксплуатации больших данных. В этой группе несколько треков, и конкретно я занимаюсь треком Clickhouse — это система управления базами данных, созданная специально для аналитики. Фактически сейчас я руковожу этим направлением: обеспечиваю стабильную работу около 700 серверов, на которых хранятся петабайты аналитических данных VK. Моя работа невидима для пользователя, но важна для развития всего продукта.

Условный специалист по интерфейсам не смог бы эффективно работать и создавать новые решения, не будь у него под рукой отчётов по аналитике. А отдел безопасности использует аналитические данные, чтобы находить и закрывать уязвимости.

Моя задача — обеспечивать отказоустойчивость и высокую доступность серверов. Я обслуживаю машины, слежу за стабильностью их работы, привожу в порядок инфраструктуру и мониторинг. Идеальная ситуация — когда я настроил всё так, что мне почти ничего не надо делать.

Периодически, где-то один-два раза в месяц, я бываю в офисе, но чаще работаю из дома. Практически все мои задачи можно выполнять удалённо, а офис мне бывает нужен в основном для общения с коллегами и погружения в рабочую обстановку.

Самое классное в моем текущем месте работы — команда. Это прекрасные понимающие люди, с которыми мы отлично дополняем друг друга. В команде нет каких-то границ между зрячими и незрячими, а если мне нужно сделать что-то незнакомое, ребята всегда помогут.

В первый рабочий день я написал в чат команды: «Ребята, к вам тут слепошарик едет, как добраться?». Они сперва не поняли — думали, я просто заблудился, скинули ссылку на безопасников. Потом, конечно, разобрались и встретили. А сейчас у нас в команде есть мем: «Если Жене что-то нужно сделать, он использует для этого людей вокруг».

Сейчас я вполне ориентируюсь в офисе сам. Мне там нравится: вкусный кофе, продуктивная атмосфера и классные люди. Порой я приезжаю в офис, просто чтобы выпить кофе и поесть творожных сырков, которыми VK подкармливает сотрудников.

Особых требований к рабочему месту у меня нет ни в офисе, ни дома. Встал, плеснул водой в лицо, и вперёд работать. Я не особо нуждаюсь в каких-то специальных фишках и оборудованном месте. Что-то помню и так, где-то помогают окружающие. Главное — чтобы были клавиатура и скринридер, с помощью которого я работаю с техникой.

Я не пользуюсь экраном и мышью. Нужны только клавиатура и скринридер. Причем скринридер у меня настроен так, что читает текст намного быстрее стандартной скорости: где-то 700–1000 слов в минуту. Если что, стандартная скорость — меньше ста слов в минуту.

Когда-то я работал на стандартной скорости скринридера, но мне казалось, что это слишком медленно. На увеличенной сначала было сложно и непривычно, но я наращивал скорость воспроизведения постепенно и со временем натренировался. Сейчас мне комфортно на такой скорости. Я хорошо помню свой код, его модули и архитектуру, поэтому быстро ориентируюсь.

Что касается софта — я работаю на операционной системе Linux, в текстовом редакторе vim и практически не пользуюсь современными средами программирования. С ними часто бывают проблемы: в Linux-версиях, похоже, недостаточно тестировали доступность для незрячих. Поэтому, например, некоторые вещи может не прочитать скринридер: если такое случится, я пропущу что-то важное. А с vim таких проблем нет.

Большинство незрячих айтишников пользуются macOS или Windows. А вот я линуксоид. Мне так интереснее.

Сейчас я развиваюсь в довольно специфическом направлении. Это уже упомянутый Clickhouse, а еще Zookeeper: служба-координатор для распределенных систем. Если серверов много, и они объединены в кластеры, без него не обойтись. Я уже сейчас с ним работаю, творю безумные вещи в режиме реального времени — это классный и ценный опыт. Специалистов с такой экспертностью немного даже внутри юнита.

Планы на будущее у меня довольно амбициозные: хочу расти в сторону системной архитектуры и роли CTO, то есть технического директора. Не привязываюсь к VK насовсем, но пока что мы с компанией сходимся в желаниях и направлениях роста, так что уходить не планирую. В идеале хотел бы остаться надолго и применять свои знания здесь. Но тут уж — как жизнь сложится.

Еще хочу развивать свои стартапы и проекты. Опыт уже есть, а мне интересно и хочется пробовать новые идеи. У меня и сейчас в работе несколько проектов: какие-то уже запущены, другие пока на паузе. Но всегда есть чем заняться.

В июне 2023 года я закончил магистратуру в ИТМО по специальности «Программная инженерия», направление интернета вещей. Сейчас поступил туда же в аспирантуру: учусь, параллельно с этим преподаю, планирую продолжать академическую карьеру. Мне интересны научные исследования — и многие из своих текущих проектов я развиваю в рамках обучения.

Я начал делать что-то своё, ещё когда учился в ДВФУ. В основном это были проекты для людей с ограниченными возможностями. Например, я написал программу, которая преобразует учебную литературу в формат, удобный для незрячих и доступный для скринридеров. А ещё разрабатывал системы навигации для «умного такси». Было много точечных решений, но все эти проекты сейчас не развиваются. Для чего-то не хватило ресурсов или помешала подростковая импульсивность, где-то всё держалось на конкретных людях и затухло после их ухода. Но эти проекты дали хороший старт.

Сферой протезов и систем управления я впервые заинтересовался ещё во время учебы в ДВФУ. Тогда мы с командой делали собственный протез, но, как и с другими решениями, проект далеко не пошел — помешал ковид.

Занимаюсь умными домами с мониторингом — и это не про умные колонки, а про системы, которые создаются ещё на этапе проектирования дома. Такой дом умеет реагировать на жесты и команды жильцов: например, может автоматически выключить свет при выходе из комнаты. И, что важно — умеет мониторить состояние жильца с помощью смарт-рукава. Если у человека резко упадет давление или пульс, автоматика сама вызовет «скорую».

Проект умного дома был моим выпускным в магистратуре, я защищал его через бизнес-акселератор: когда дипломная работа одновременно и научная, и имеет коммерческий потенциал. В этот проект я инвестирую самостоятельно: за 2022 год вложил 5 млн рублей.

В 2023 году университет ИТМО запустил первую в России магистерскую программу обучения программной инженерии для незрячих и слабовидящих студентов. Я — соруководитель этой программы. Так как у меня нет научной степени, полноценным руководителем я быть не могу, но фактически большая часть управления на мне: я преподаю, развиваю программу, связываюсь с общественностью и занимаюсь организационными вопросами. Сейчас у нас на курсе 16 студентов, из которых 13 — незрячие и слабовидящие. А еще трое просто горят темой инклюзивности и хотят иметь реальную практику работы с людьми, которые воспринимают работу с компьютером на слух.

Я чипированный в прямом смысле этого слова: у меня в руке три чипа, с помощью которых я расплачиваюсь в магазине и прохожу через турникеты. Первый я поставил в 2019 году на мероприятии. Это был домофонный ключ на основе RFID. Второй чип поставил позже, чтобы проходить через турникет в университете: тоже RFID, работающий по протоколу NFC, с уникальным номером. А третий вшил совсем недавно, и это уже имплант платёжного типа.

Третий имплант пришлось ставить дважды. В первый раз под него переделали чип из часов CWatch. Какое-то время я ходил с ним, но потом у импланта лопнула оболочка, и всё перестало работать. Пришлось переустанавливать, менять на новый: на этот раз взяли чип с NFC из платёжного брелка. Фактически это банковская карта, так что я могу платить в магазине, просто приложив руку к терминалу.

Все эти решения — единичные. Имплантация электроники одновременно разрешена и запрещена. Она не легализована как медицинская процедура, чипы для имплантов не производят массово, и их нельзя поставить ни в одной клинике. Но никто не может запретить мне что-то в себя вшить, если я захочу. Поэтому сообщества энтузиастов это делают — но только для таких же энтузиастов, которые понимают риск.

Я думаю, если бы имплантируемая электроника была полностью легальной, это была бы вторая криптовалюта. Нашлась бы куча людей, которые стали бы вставлять в себя чипы просто ради развлечения. Но в моем случае причина другая.

Я имплантировал в себя электронику не ради зрелищности или хайпа. Сперва это было скорее практическое решение. Но вообще чипы — это как татуировки: сделал одну, уже не можешь остановиться и набиваешь дальше, пока не забьешься весь. Так и я не против вшить в себя что-то ещё, как появится возможность.

Хотя в глухую деревню с таким, конечно, лучше не ездить: могут и на вилы поднять. И даже в городе встречается непонимание, когда вместо карты я прикладываю к терминалу руку:

— А где у вас карточка?

— А вот тут, в руке.

— А-а-а-а… А вы её не потеряете?

За пределами работы в VK и личных проектов я веду блог «Войти в IT наощупь», читаю книги, играю в видеоигры и периодически занимаюсь гитарой. И не использую для этого протезы, хотя они у меня есть.

С протезами, кстати, тоже хватает проблем. На моём протезе кисти светодиодные индикаторы, которыми я не могу пользоваться: производитель не учёл, что у человека без руки могут быть проблемы ещё и со зрением. Вот именно по таким причинам и нужно тестировать доступность в разных условиях.

Что касается гитары, я научился играть в 2016 году в реабилитационном центре. До этого просил знакомых гитаристов поучить — отказывали. Я думал: да быть такого не может, наверняка есть какой-нибудь способ. А в центре был преподаватель шрифта Брайля, который играл на гитаре. И я попросил его меня научить. Он почесал голову и сказал: ну садись.

Протез не подходит для игры на гитаре, поэтому у меня свой способ. Левой рукой я держу гриф, а в правой закрепляю медиатор с помощью бандажа для укрепления кисти. Так и играю.

Сейчас я играю в основном для себя. Когда-то давно, года четыре назад, у нас с ребятами была группа. А в 2019 году музыкант из моей любимой группы Avenged Sevenfold подарил мне гитару.

В видеоигры я играю с помощью геймпада. Если его перевернуть, то предплечьем правой руки можно двигать стики. И получается полноценно играть и выигрывать в Mortal Kombat у знакомых без инвалидности (нет, они не поддавались). А ещё боулинг и бильярд — это интересно.

Во всём этом нет никакой магии. Люди, у которых изменена карта тела, иначе воспринимают себя и мир вокруг: другой сенсорный отклик, мозг и тело взаимодействуют иначе. Когда я потерял правую руку, я переучился с правши на левшу быстрее, чем это сделал бы человек с двумя сохранными руками. Потому что каналы восприятия начинают работать по-другому.

Ещё я читаю много книг. Тут нет секрета — слушаю аудиокниги. Это и техническая литература по работе, и художественная: особенно люблю классику фантастики вроде Брэдбери или Берроуза.

У меня есть личные причины развиваться: преодолевать ограничения и своей деятельностью продвигать идею, что незрячие могут быть полезными специалистами. Но я считаю, что такие вещи важны не только мне.

Для компаний инклюзия — это конкурентное преимущество. Та же цифровая доступность развивается во многом благодаря крупному бизнесу, который пытается охватить большее число людей. А ещё это вопрос репутации: общество будет лучше относиться к компании, которая заботится о людях с ограниченными возможностями.

Социуму тоже выгодно, когда у инвалидов есть инфраструктура и условия для полноценной жизни. Если человек не может работать — государство содержит его из налогов. Из-за этого растёт нагрузка на бюджет, а работодатели теряют потенциального сотрудника. Так что всем будет лучше, если люди с ограниченными возможностями смогут реализовать себя.

Где-то с 2019 года доступность и инклюзивность стали настоящим трендом. Компании этим заинтересовались, начали внедрять у себя. Еще лет пять назад такого не было. А сейчас есть. И это хороший пиар как для самих компаний, так и для людей с инвалидностью. Кто-то посмотрит на людей вроде меня и перестанет считать незрячих сотрудников бесполезными единицами, от которых одни проблемы.

Конкретно мой успех — во многом заслуга тех, кто создавал возможности для людей с инвалидностью, когда это ещё не было популярно. А теперь я сам могу расширить эти возможности для себя и других. И делаю. Потому что не хочу просто терпеть ограничения — хочу их преодолевать и делать жизнь лучше.