Откуда растут ноги у идеи нейросетевого кибер человечества

Книгу Эрика Дэвиса "Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху" рекомендую любому, кто считает себя понимающим за цифровизацию.

Настолько масштабного и при этом качественно структурированного и детализированного труда не читала с "Концепции постиндустриального общества" Дэниэла Бэлла. Но написано, о радость, современно: в разы более живо, с юморком и хулиганством, с опорой на тексты и цитаты демиургов умами.

Работа связывает вехи научного развития с развитием подсознательных концепций в головах людей, начиная с обзора зарождения зачатков технологического мышления человечества в Древнем Египте. Меня очень впечатлила очевидная, но не замечаемая мной самостоятельно выявленная автором связь между появлением электричества и энергийными концепциями эзотерики. Немного о мифах сегодняшнего времени, которые ведут нас в определенное завтра - привожу ниже из книги.

Сегодня многие либертарии думают, что другая разновидность Нового Иерусалима вот-вот опустится на наш хрупкий шарик: тотальная революция информационного капитализма. «Новое живое, животворное откровение», о котором вам готовы поведать сегодняшние киберлибертарии, — это эмерджентные необиологические качества освобожденного свободного рынка, заполненного базами данных, микроволнами и оптоволоконными кабелями. Новые небеса и новая земля, которую вы найдете в их футуристических сценариях, — это предпринимательская мечта об оффшорах, беспомощных правительствах, ошеломительных новых технологиях и искоренении самой идеи о «публичном пространстве» и «социальной ответственности» из человеческого сознания.

Причина, по которой столь многие сегодняшние либертарии любят Сеть, проста: сама ее структура — децентрализованная, эффективная, нерегулируемая, богатая возможностями — воплощает идеал либертария или, по крайней мере, противостоит централизованному контролю. Киберпанк Джон Гилмор говорил по этому поводу, что Сеть квалифицирует попытки установить цензуру как повреждение и обходит их. Поэтому Сеть — это симулякр гипотетического либертарианского мира: нерегулируемое изобилие, где технологическое волшебство и чистый хак могут преодолеть инерцию воплощенной истории, где окостеневшие политические и экономические структуры переплавятся в поток битов и где Новая Атлантида свободы явится как эволюционирующий поток цифрового кредита, по которому вы можете скользить или в который вы можете погружаться.

Воодушевляющий архетип информационной экономики, его психологический пыл коренится в гностическом парении над тяжелой и пассивной материальной землей, в переходе от трудящегося тела к сознанию, обрабатывающему символы.

Говоря об «освобождающей силе» хайтека, епископ Хеллер отмечает, что ресурсы, служащие предметом рынка высоких технологий, имеют больше отношения к сознанию, чем к материи. Под влиянием высоких технологий мир все быстрее движется от физической экономии к тому, что можно назвать «метафизической экономией». Мы вовлечены в процесс понимания того, что сознание в гораздо большей степени, чем материальное сырье, составляет богатство.

Почти повсеместно можно обнаружить признаки этой «метафизической экономии», этого отражения в кривом зеркале утверждения Маркса о том, что базис богатств и ценностей в конечном счете материален. Плерома возвращается в виде всемирных финансовых рынков, где деньги поднимаются на орбиту ангелов, магически умножая сами себя в невесомом казино световых вспышек и символических манипуляций.

По мере того как корпорации, торговые договоры и сети товаров и потоков данных ломают социальные границы наций, некоторые мыслители начинают верить, что информационная экономика не только расширяет, но и превосходит, преодолевает предшествующую материальную экономику индустрии и сельского хозяйства.

Футуролог Джордж Гилдер говорит об этом так: «Центральным событием XX века стала победа над материей… Силы разума повсюду преодолевают грубую силу вещей».

Этот технологический дуализм, возможно, ярче всего отражается в близоруком и бесцеремонном отношении мировой экономики к самой биосфере, материальной матрице деревьев, воды, болот, животных и токсинов, которые содержатся в нашем теле, играя там важную роль. Как отмечает Хаким Бей в уничтожающей атаке на Хеллера и гностические корни информационной идеологии, «в своей горячей апологии подлинно религиозной экономики, [епископ Хеллер] забывает, что „информацию" нельзя есть». Для Бея «метафизическая экономика» произрастает из отчуждения опыта сознания и тела, отчуждения, которое достигает своей наиболее религиозной формы в гностицизме. Хотя наша «материалистическая» культура отвергла все это мистическое бормотание, Бей утверждает, что масс-медиа и информационные технологии в действительности расширяют трещину между сознанием и телом, фиксируя наше внимание на отчужденной информации, а не на прямом, лицом к лицу, плотном опыте материальной человеческой жизни, опыте, который, как верит Бей, формирует ядро любой подлинной духовной свободы.

В этом смысле медиа играют религиозную, жреческую роль, как бы предлагая нам путь наружу из тела, переопределяя дух в терминах информации… Сознание становится чем-то, что может быть «загружено», исключено из животной матрицы и увековечено в виде информации. Теперь уже не «призрак-из-машины», а машина-призрак, машина — Святой Дух, высший посредник перенаправляет нас из наших тел-однодневок в плерому Света. Подобно Святому Духу, этому невидимому медиуму, который позволяет нам подключаться к духу Бога, бестелесная машинерия медиа и информации предлагает нам портировать наши души-данные из тела в виртуальный загробный мир.

Уильям Гибсон сделал этот дуализм частью мифа киберкультуры. Когда вирус убивает способность «ковбоя» Кейса взаимодействовать с киберпространством, Кейс, попавший в «тюрьму собственного тела», испытывает «грехопадение» скорее гностическое, нежели христианское. Не чужда эта дуалистическая мифология и самому жанру киберпанка в целом.

Культуролог Марк Дери демонстрирует в «Скорости убегания», что один из ключевых конфликтов киберкультуры — это оппозиция «мертвой, тяжелой плоти („мяса" на компьютерном сленге) и эфирного тела информации», противоречие, которое «разрешается» сведением сознания к чистому интеллекту. Проходясь по мировоззрениям программистов, хакеров и игроманов, Дери приходит к довольно сенсационному выводу, что «тело — это рудимент, ненужный homo sapiens конца XX века, homo cyber».

Может быть, самыми рьяными борцами переднего края атаки этого нового племени homo cyber являются озабоченные усовершенствованием мозга трансгуманисты и киберлибертарии, известные как экстропианцы.

Как мы увидим в следующем разделе, экстропианцы потратили кучу времени, разрабатывая неодарвинистские сценарии будущего, где в большом количестве присутствуют искусственный интеллект, нанотехнологии, препараты, изменяющие сознание, причудливая физика и отсутствует правительство. Но эта работа воскрешает желания, напоминающие самые трансцендентные мистические учения, и именно это одновременное обращение экстропианства к холодному голосу разума и спекулятивным фантазиям делает их техногностицизм самым притягательным из всех его разновидностей, которые можно отыскать в цифровом крыле нью-эйджа. С энтузиазмом чокнутого Супермена, чьи накачанные стероидами мускулы проступают через футболку с надписью «Телепортируй меня наверх, Скотти!», экстропианцы детально планируют наступление того дня, когда технология откроет спасательный люк и машины навсегда освободят нас от хватки земли, тела и самой смерти.

Из всех неприятностей, скрывающихся в законах физики, энтропия — самая подлая. Ибо если действительно все козыри у энтропии, а второй закон термодинамики Максвелла говорит нам, что так оно и есть, тогда все упорядоченное, интересное, энергичное обречено превратиться в холодное, безвкусное желе, состоящее из бестолковых, бездумных частиц. Как мы уже отмечали выше, второй закон Максвелла касается только закрытых систем, которые по определению закрыты от остального мира. Но эта техническая подробность почти ничего не меняет в довольно мрачном подозрении, что энтропия определяет нашу судьбу, участь наших творений, наших цивилизаций и самого космоса. Скульптуры ржавеют, культуры подвергаются эрозии, и цветочный букет бытия увядает, превращаясь в гнилостный прах. Слегка мазохистский нигилизм «Радуги гравитации» Томаса Пинчона, визионерского гимна послевоенной энтропии, похоже, отчасти мотивирован тем чувством, что большая часть человеческих свершений оборачивается сизифовым трудом по закатыванию камня на скользкий склон второго закона.Хотя мы и обречены, мы, конечно же, рождаемся из материнского чрева не гниющими трупами, каковое обстоятельство заставляет нас поражаться тому, какая космическая сила позволяет нам и вообще всему сущему сопротивляться засасывающему болоту энтропии, пусть даже на время. Какое-то наделяющее формой течение во Вселенной борется со вторым законом, позволяя детям, ксерокопиям и всей биосфере плодиться, размножаться и цвести, отдаляя срок наступления равновесия энтропии, которое означает смерть для всего живого. Эта творческая сила получала разные имена, от духа божьего до elan vitaln новейшего представления об информации. Мы уже говорили о новизне, самоорганизации и саморождении. Но возможно, самым точным словом для всего этого будет экстропия.

В соответствии с учением экстропианцев, лос-анджелесской команды футурологов и философов, накачанных мегавитаминами и усиленных технологиями, расширяющими сознание, экстропия — это способ, при помощи которого Вселенная заставляет ракету эволюции лечь на курс и полететь вперед. Отвечая за рост секвой и готических соборов, сила экстропии создает новизну, порождает сложность, производит информацию и посылает нас выше, дальше и сильнее. Это импульс возможности, который преодолевает навязчивые циклические законы материи и энергии и проявляет себя в человеческой жизни как разум, наука, технология и всеобщая тяга к эволюционному процессу, которая заставляет людей усваивать новый опыт, преодолевать физические и психологические барьеры, усиливать способности интеллекта, строить причудливые приспособления и мечтать о будущих возможностях. И все это — содержание повседневной жизни экстропианцев. Воплощая прометеевский архетип с чисто калифорнийским упорством коммивояжеров высоких технологий, экстропианцы делятся друг с другом различными технофутуристическими сценариями, которые, вообще говоря, десятилетиями прорабатывались научной фантастикой и пограничными отраслями науки. Пробежавшись по их журналам и веб-сайтам, вы найдете оптимистические прогнозы о космических колониях, прогрессивной робототехнике, искусственном интеллекте и продлении срока жизни. Экстропианцы поддерживают едва тлеющий холодный огонек криотехнологий и прислушиваются к призывным трубам нанотехнологии, все еще по большей части спекулятивной ветви инженерного искусства, приверженцы которой надеются создать молекулярные машины, теоретически способные построить что угодно, от космических кораблей до бифштекса. Наделенные волей к власти, поистине достойной Тома Микса, экстропианцы тем не менее стоят на позиции скептического эмпиризма, яростно противостоящего «догмам» в любой форме, не обращая внимания на собственные, часто наивные представления, которые подогревают их юношеский энтузиазм.

Со своим неистребимым оптимизмом и предпринимательской враждебностью к запретам и предупреждениям экстропианцы стали одними из самых дерзких и известных прозелитов либертарных мотивов в киберкультуре. По их мнению, социальные программы, законодательство, жадные до налогов политики и природоохранные меры мешают эволюционной силе экстропии, не дают нам насладиться настоящим кембрийским взрывом разнообразия благ и головокружительных возможностей экономического роста. Но их враждебность по отношению к государству происходит и от воинствующего техногностицизма, страстной приверженности трансформирующему потенциалу инженерии и соответственно озлобленности на все внешние силы, которые сдерживают этот потенциал. В своих «Принципах экстропии 2.5» Макс Мор, накачанный президент Института экстропии, не только провозглашает анархо-утопическое утверждение, что не существует никаких «естественных» границ, но и подчеркнуто призывает

«убрать политические, культурные, биологические и психологические границы самоактуализации и самореализации».

Употребление такого жаргонизма в духе нью-эйдж, как «самореализация», в экстропианской проповеди похоже на вдыхание тлетворного дымка из гробниц Наг-Хам-мади в баре на Уолл-стрит. Но, наряду с эксплуатацией всего, что может предложить разум и рынок, экстропианцы превозносят новую разновидность технологического перфекционизма, туповатую и упрощенную ревизию концепции исследования человеческого потенциала. Мор поясняет

"Избавившись от барьеров, налагаемых нашим природным наследием, мы используем свой эволюционный дар разумного, эмпирического сознания для того, чтобы преодолеть границы нашей человечности, последовательно пройдя трансчеловеческую и постчеловеческую стадии"

0
2 комментария
Филипп Дончев

Это просто охрененный материал! Наткнулся на статью в обед, закинул в закладки, и, когда пришел домой, просто прочитал на одном дыхании! Черт возьми, здесь повествование пишется словно картина, толстой, масляной краской. Образы шедевральны, аналогии — великолепны! И всего лишь 2 "лайка"!!!

В то время, как жалобы набирают миллионы плюсов и засоряют ленту!

Пишите больше такого! Ваш контент это как чашка горячего и ароматного кофе, которая оказалась в средневековой таверне, где кроме пива, пока еще, нет ничего!

Ответить
Развернуть ветку
Сергей Брюм

Круто. Спасибо. Непременно перечитаю ещё раз или десять.

Ответить
Развернуть ветку
-1 комментариев
Раскрывать всегда