Как коронавирус переписывает наше сознание

То, что вчера казалось невозможным, сегодня стало реальностью. Весна-2020 показала, как быстро и неожиданно меняется наша цивилизация.

Ким Стэнли Робинсон по праву считается одним из самых серьезных фантастов современности, чьи книги всегда имеют под собой проработанную научную основу. Примером тому может служить и «Марсианская трилогия», рассказывающая о колонизации Красной планеты, и «Аврора», предлагающая актуальный взгляд на тему кораблей поколений, и «Нью-Йорк 2140», рассказывающий о мире после глобального потепления и подъема уровня мирового океана. Не обошел автор в своем товрчестве и тему эпидемий — его роман The Years of Rice and Salt, написанный в жанре альтернативной истории, показывает, как могла бы развиваться цивилизация, если бы чума уничтожила почти все население Европы. В издании New Yorker вышла статья Робинсона о ситуации с коронавирусом и его влиянии на мир. Мы подготовили перевод материала.

Однажды критик Реймонд Уильямс сказал, что у каждого исторического отрезка есть своя «структура чувств». Каким казался мир в конце шестидесятых прошлого века, как воспринимали друг друга викторианцы или средневековые рыцари и в чем заключалось мировоззрение подданных китайской династии Тан… Каждый период, как писал Уильямс, имел собственный способ организации человеческих эмоций в культурную систему. Каждая эпоха чувствовала жизнь по-своему.

В середине марта я, уже давно не юноша, провел неделю в ущелье Гранд-Каньона, сплавляясь по реке Колорадо. В то время Штаты только начинали бороться с пандемией коронавируса. Италия уже страдала в полной мере. НБА приостановила спортивный сезон. И заболел Том Хэнкс. 19 марта я вернулся из похода в изменившийся мир. Всю жизнь я писал научно-фантастические романы о выдуманных вариациях будущего и оказался абсолютно не подготовленным к так быстро изменившемуся настоящему.

Закрыты школы. Закрыты границы. Губернаторы просят американцев оставаться дома. Я поражен. Но есть еще одна перемена, более личная, более абстрактная, и она удивляет сильнее других. Это наш новый взгляд на привычные вещи. И эта перемена происходит до сих пор, каждый день. Вирус будто заново переписывает наше сознание. То, что казалось немыслимым, стало действительностью. И мы пересматриваем наше место в истории человечества. Мы знаем, что входим в новый мир, новую эру. И, кажется, развиваем новую структуру чувств.

То, как мы чувствуем мир, во многом отстало от времени, в котором мы живем. Антропоцен (эпоха, в которую человек стал главным двигателем изменений окружающей среды — прим. переводчика), Великое ускорение, Эпоха изменения климата — как не назови наше время, ясно одно: мы не дружим с биосферой, разрушаем экологию и отбираем нормальное будущее у своих же детей. Мы разбазариваем экологический капитал как личные карманные деньги и разрушаем наш единственный дом. Еще чуть-чуть — и потомкам его уже не починить. И даже понимая это умом, мы отказывались свои менять привычки. До сегодняшнего дня мы жили в мире, которого не хотели чувствовать.

И вдруг мы начали действовать так же быстро, как развивалась наша цивилизация в последние десятилетия. Несмотря на сложности мы стараемся сгладить кривую роста распространения инфекции и избежать массовой смертности. Мы знаем, что проживаем важный исторический момент. Мы понимаем: то, что мы делаем сейчас — неважно, хорошо или плохо, — навсегда останется в анналах истории. Некоторым одно осознание важности момента частично компенсирует нарушенное течение жизни.

На самом деле, мы и до этого жили в важный исторический момент. В течение последних десятилетий мы действовали так, чтобы потомки надолго запомнили наше время. Теперь мы это осознаем. И сдвиг в осознании связан с концентрированностью и мощью происходящего. 11 сентября 2001-го года шокировало весь мир. Но этот шок не повлиял на наши ежедневные привычки. Жизнь вернулась в прежнее русло. Разве что усилился контроль безопасности в аэропортах. Но этот кризис другой. Над миром висит биологическая угроза. И каждый должен измениться, чтобы мы могли справиться с ситуацией вместе. Это историческое событие огромного значения.

Нам кажется, что пандемия мобилизовала и ускорила науку. Но это еще одно ложное впечатление, которое показывает, как наше сознание отстало от реальной жизни. На нашей планете живет 7,8 миллиарда человек. И одно это — невероятное социальное и технологическое достижение. Неестественное и неустойчивое, оно стало возможным благодаря науке, которая спасала нас, а мы не обращали внимания. Но когда грянула катастрофа, мы наконец почувствовали действительность, в которой жили все это время, и начали осознавать, что наша цивилизация — это техническая импровизация, которую не дает разрушить наука.

На личном уровне мы осознавали, что живем в эпоху науки. Если болеешь, идешь к врачу. Медицина — это наука. И врач — тот же ученый — берет анализы на проверку и выписывает лекарства, которые послушно принимаешь. То есть наше отставание происходит не на уровне отдельного человека, а на уровне общественного сознания. Сегодня в теории все всё знают. Например, мы знаем, что изменения в атмосфере ведут к массовому вымиранию и что нужны немедленные действия, чтобы предотвратить эту катастрофу. Но мы не действуем, потому что не хочется менять привычки. Вот в этом самом «знаю, но ничего не делаю» и заключается большая часть устаревшего коллективного сознания.

Все мы столкнулись с болезнью, которая может убить любого. Она как невидимка, которая распространяется благодаря нашим передвижениям и привычке собираться вместе. И мы мгновенно изменились. Весь мир стал следить за статистикой, прислушиваться к ученым и следовать рекомендациям на практике. Мы доверились науке, и доказательство тому — пустые улицы мировых столиц. Мы учимся доверять коллективно. И это еще одна часть новой структуры сознания.

Возможно, через несколько месяцев прежняя нормальность вернется. Но эта весна не забудется никогда. И когда на мировую цивилизацию обрушатся новые потрясения, мы вспомним, что то, как мы вели себя в этот раз, сработало. Никто не говорит, что коронавирус — это генеральная репетиция. Но это первое из бедствий, которые развернутся в течение этого столетия. И когда эти бедствия придут, мы будем знать, как они ощущаются.

О каких же бедствиях речь? И снова это наше «все всё знают». Вспомните, как Кейптаун остался без воды (речь идет о засухе 2018 года, в результате которой опустели резервы воды в четырехмиллионном Кейптауне — прим. переводчика). Будущие бедствия могут оказаться связаны с нехваткой воды и продовольствия, с перебоями электричества, разрушительными штормами, засухами, наводнениями. Это первое, что приходит на ум, потому что предпосылки таким бедствиям уже созданы. И создали их мы: это нас предупреждали ученые с начала шестидесятых годов прошлого века, и это мы игнорировали предупреждения. Одни кризисы будут локальными, другие — региональными. Но много будущих бедствий окажутся глобальными, потому что мы все взаимосвязаны как биосфера и как цивилизация.

Представьте, что сделает с миром угроза нехватки продовольствия. Или вообразите, что будет, если мир накроет небывалая жара такой силы, что выжить смогут только те, кто успел схорониться в помещении с кондиционером; добавьте к этому перебои электричества и апокалипсис обеспечен. (Я только что закончил роман, который начинается как раз с такого сценария. Поэтому пока он пугает меня сильнее остальных). Представьте болезни пострашнее короны. Согласитесь, эти ужасы гораздо проще нарисовать в воображении сейчас, чем в январе, когда подобное казалось антиутопией. И вот три месяца спустя мы — герои научно-фантастического романа, который сами же и пишем. И та легкость, с которой мы теперь воображаем напасти, — еще один признак новой структуры сознания.

Писатели-фантасты знают о будущем не больше, чем другие люди. История человечества слишком непредсказуема. Возможно, прямо сейчас мы стоим на пороге массового вымирания, или, наоборот, всеобщего процветания. Но говорят, что тот, кто часто читает фантастику, меньше удивятся любому исходу кризиса. Дело в том, что в фантастике авторы рассматривают глобальные последствия одного изменения, а читатели как бы дописывают книгу в воображении, оценивая правдоподобность и изобретательность писателя, подвергая сомнению теорию или ища доказательства в реальном мире. Чтение фантастики тренирует мозг и помогает лучше ориентироваться в истории, которую мы пишем сегодня вместе. Ведь дезориентация возникает тогда, когда сложно осознать количество возможных исходов. Так предварительное понимание возможных последствий — это тоже признак нового сознания.

Memento mori — помни, что смертен. Может, пожилые помнят об этом чуть лучше молодежи, но вообще мы все склонны забывать о смерти. Она кажется полупридуманной, и в нее трудно поверить даже когда конец близок. Дополняем список: осознание реальности смерти тоже внедряется в новое сознания.

Эта эпидемия принесла с собой мировую панику. Да, мы все умрем, но теперь чувствуешь, что это может случиться уже в ближайшем месяце. И эта мысль сильно отличает нас вчерашних от нас сегодняшних. Во время походов по склонам Сьерры, мы с друзьями не раз попадали в грозу и спешили вниз по склону в поисках укрытия ничем не защищенные от стихии. Над головами вспыхивали огненные молнии и гремели грозные раскаты грома. В такие моменты тоже вспоминаешь о смерти. Но ужас забывается, как только попадаешь домой. Но если страх и опасения становятся ежедневными и распространяются на весь мир, мысли о смерти внедряются в новое коллективное сознание.

Идея тоже может обладать харизмой. Пример — порыв сгладить кривую роста числа заболевших. Эта идея сразу стала понятной большинству. Мы не можем избежать заражений, но можем снизить число, помочь снять нагрузку с больниц и уменьшить количество смертей. Причем помочь может каждый: достаточно просто оставаться дома. И если нам удастся, это будет огромным достижением цивилизации, нашим достижением как вида образованных людей из мира высоких технологий и развитой науки. И знание того, что мы умеем действовать сообща, когда необходимо, тоже станет признаком изменившегося человечества.

Люди, которые изучают изменение климата, говорят о Трагедии горизонта. Ее суть заключается в том, что мы не заботимся о наших потомках. Они будут обречены исправлять то, что мы испортили, и выживать на планете, которую сейчас разрушаем. Нам нравится думать, что люди будущего будут богаче и умнее нас и поэтому решат все проблемы. Но дело в том, что те проблемы, которые мы создаем в двадцать первом веке, едва ли можно решить. Например, как вернуть исчезнувший вид? Как исправить подкисление океана или заморозить обратно растаявший ледник? Тут не помогут ни деньги, ни ум. Но то, что эти проблемы пока еще в будущем, а не в настоящем, позволяет нам до сих пор пребывать в иллюзии, что все само собой разрешится. И мы продолжаем ухудшать обстановку, потому что подсознание шепчет: не парься, ко времени лиха тебя уже не будет. Кроме того, мы неосознанно становимся участниками Трагедии горизонта, когда покупаем и продаем. Цены рынка слишком низки, потому что не отражают экологические издержки. И выплачивать этот долг перед природой придется нашим потомкам.

И вот мы оказались в миниатюрной Трагедии горизонта. Мы решили принести в жертву несколько месяцев нашей жизни, чтобы в недалеком будущем люди страдали меньше. В этом случае временной горизонт настолько краток, что мы сами и есть люди будущего. Поэтому понять трагедию и начать бороться гораздо проще, чем осознать долгосрочный кризис, в котором мы живем уже давно и который, увы, не закончится при нашей жизни. Но важно отметить, что вместе мы способны научиться переносить заботу и дальше во временном горизонте. И на фоне разыгравшейся трагедии и смертей это осознание приносит удовлетворение. Несмотря на то что наши экономические системы игнорирует реальность, мы можем действовать сообща. По крайней мере, волнуемся мы уже все вместе. Это новое чувство солидарности — одна из немногих обнадеживающих вещей, которые случились в этом столетии. И если мы смогли объединиться сейчас, чтобы спасти себя, то хочется надеяться, что сумеем объединиться и на благо будущего наших детей и внуков.

Однажды Маргарет Тэтчер сказала, что общества как такового не существует, а Рональд Рейган — что правительство это наша проблема, а не их решение. Эти тупые лозунги ознаменовали выход из послевоенного периода реконструкции и легли в основу многих глупостей последних сорока лет.

Да, прежде всего мы — индивидуальности, как, например, индивидуальна каждая пчела. Но как и пчелы, мы живем в едином социальном теле. Общество не только существует, но и является тем фундаментом, без которого мы не можем жить. И люди начинают понимать, что это «мы» включает не только наш ближайший круг, но и целые общества, и биосферу. И даже отдельно взятый человек — это уже био- и экосистема, такая же как лес, болото или коралловый риф. В одной нашей коже происходит несчетное количество межвидовых взаимодействий, от которых напрямую зависит наша жизнь. Каждый человек — это общество, состоящее из обществ. Нет ничего кроме обществ. И это шокирующее открытие требует совершенно нового взгляда на мир. Теперь, когда мы ненадолго выползаем на улицу из укрытий наших домов с масками на лице, мы смотрим в глаза прохожих по-новому. Соблюдая дистанцию, мы как никогда понимаем: мы хотим общаться, общение нам необходимо. Отчуждение и солидарность сливаются в одно новое, доселе незнакомое чувство. Это и есть новая реальность общества: жизни людей зависят от незнакомцев, мы полагаемся друг на друга, чтобы выжить.

Да, и о правительстве. Ведь это правительство прислушивается к ученым и принимает меры, которые призваны нас спасти. Сейчас на повестке два мнения. Президент Трамп и его окружение говорят: нужно спасать экономику, даже если ценой тому будут жизни. А Центры контроля заболеваний, наоборот, уверены: нужно спасать жизни, даже если ценой им будет экономика страны. Так что же важнее — деньги или жизнь? «Конечно, деньги!» — говорит капитализм и его представители. «А, да? — неуверенно отвечают люди, — Или все-таки законы капитализма завели человечество слишком далеко, несмотря на то что кажутся здравым смыслом?» Или казались.

Не каждую работу можно делать удаленно. И если работа важна для поддержания жизнедеятельности общества, те, кто ее выполняет, вынуждены подвергать себя риску заболеть. Мой младший сын работает в продуктовом магазине. Это значит, что он — на передовой, помогает удерживать цивилизацию на ногах.

Мой сын теперь мой герой. И так я думаю о каждом, кто продолжает работать на благо других. Если мы все будем держать это в уме, наше новое отношение к миру будет гораздо лучше того, что доминировало в обществе последние сорок лет.

Неолиберальная структура мироощущения ослабевает. Каким же станет посткапиталистический ответ на кризис? Может, в него войдут освобождение от арендной платы и выплаты процентов по долгам; пособия по безработице для тех, кто остался без заработка; госнайм для отслеживания контрактов; ускоренное производство дефицитного медицинского оборудования и строительство новых больниц; привлечение военных для поддержки здравоохранения.

А что будет потом, когда этот кризис схлынет и нависнет новая угроза? Если бы мы — все восемь миллиардов — и наша цивилизация — наука, экономика, политика и т. п. — нашли устойчивое равновесие с биосферой, у человечества появился бы шанс справиться и с новыми угрозами. А если все снова вернется к зацикленности на прибыли — а прибыль по законам рынка оседает на руках у немногих — мы просто продолжим вредить планете и будущему потомков. Все всё знают. Но если мы продолжим ставить во главу угла прибыль, массовое исчезновение человека не отвратить. Ну или кто-то выживет, но это будут травмированные представители вида, с расшатанными нервами, наполненные злобой, стыдом и печалью. Такую историю писать не хочется, слишком больно. Гораздо лучше осознать то, что мы творим с планетой и адаптироваться, наконец, к реальности.

Экономика — это система, направленная на оптимизацию ресурсов. И если бы экономические расчеты оптимизировали устойчивое развитие цивилизации в балансе с биосферой, она бы стала полезным инструментом. Но когда законы экономики оптимизируют только прибыли, мы обречены жить в системе разрушительной лжи. Для новых расчетов нужна новая политическая экономия. И наконец мы остро чувствуем эту потребность.

Может, мы сумеем построить новый устойчивый мир. А может и нет. Нас постараются заставить забыть эту весну и вернуться к прежнему образу жизни. Но забыть такое вряд ли получится. Мы запомним, даже если притворимся, что нет. История происходит сейчас. Так что мы в нее впишем?

Структура сознания и чувств — это абстрактная вещь, которая возникает сама по себе. Она тесно переплетается с политической экономией времени. И то, как мы чувствуем и осознаем, напрямую зависит от ценностей времени. Еда и вода, одежда, образование и здравоохранение, те люди, которые создают эти блага — возможно, теперь мы ценим их немного больше. Чтобы выжить в следующем столетии, нужно ценить планету, поскольку это наш единственный дом.

Будет сложно сделать новые ценности долговечными. Для этого потребуется оценить правильные вещи и захотеть продолжать ценить их, зная, какой это труд на практике. Возможно, это тоже станет частью нового сознания. И весна-2020 года позволяет прикинуть, как быстро мы можем измениться. На старт, внимание, марш — в новое время.

Материал подготовлен редакцией издательства интеллектуальной фантастики fanzon.

#фантастика #будущее #коронавирус