Как не пролюбить ребёнка, когда работаешь 24/7

Зимой я попала в ситуацию, которой боится любой нормальный родитель, при этом каждый уверен, что уж в их-то приличной семье такого не случится.

У нас с мужем есть дочь, 15 лет. Умница, красавица. Тонкая, чувствительная и ранимая творческая натура. Мы всегда старались это учитывать и не быть слишком строгими.

Работали круглые сутки, чтобы у неё было всё, что захочет. Английский, языковой лагерь на Мальте (ещё в старые добрые), путешествия, лучшие причиндалы для рисования, айпад со стилусом, курсы иллюстрации. Никогда не запрещали ей одеваться как хочет, не ругали за оценки.

Наверное, хотели дать ей то, чего нам в детстве не хватало. Но для этого в Москве надо прям пахать. И мы потеряли баланс между работой и семьёй.

Муж трудится в госконторе на хорошей должности, у него большая нагрузка. А я в рекламе. Тут же много людей из маркетинга и прочего диджитала, понимаете, что это работа без выходных, особенно если клиенты из разных стран. А последние годы — это так.

Даже когда в ковид сидели дома на удалёнке, мы все трое были каждый за своим компом.

И наверное, в этот момент мы и потеряли бдительность. Вроде дочь постоянно перед глазами, рядом. Иллюзия контроля. И иллюзия «совместно проведённого времени».

Плюс, она постепенно становилась самостоятельнее, мы ей старались потихоньку отдавать ответственность. Учится нормально, домой приходит вовремя, что ещё надо.

На самом-то деле она ещё в 2022 тяжело переживала всё происходящее, ругалась с папой, с подружками. А мы больше беспокоились не о том, что она чувствует, а о том, чтоб она не наболтала лишнего в школе или в интернете. Очень много спорили тогда. Но в какой-то момент просто договорились, что она будет соблюдать правила информационной безопасности и всё.

Она от нас отдалилась тогда. Но мы сразу этого не поняли, просто порадовались, что дома настал мир без постоянных споров и хлопаний дверью.

И когда дочь начала общаться с новой компанией, стала чаще отпрашиваться гулять, и приходила какая-то дёрганая, но весёлая, мы так хотели ей показать, что всё-таки на её стороне, что старались не лезть с лишними расспросами, мол, мы тебе доверяем, милая, иди, конечно.

Потом стали замечать, как наш ребёнок «портится». Оценки ухудшились (а ей 9й класс заканчивать!), какая-то рассеянность, забывчивость, «забила» на привычные хобби, после занятий приходила и закрывалась в комнате, либо до вечера убегала к друзьям. Несколько раз уходила с ночёвкой, но перед этим отпрашивалась. Как придёт — опять шнырь в комнату, и лежит с телефоном, не спит. «Пойдём кушать?» «Не хочу». «Поедем в выходные в кино?» «Неохота». В ответ на наши попытки поговорить — глухая оборона, потом вообще появились вспышки агрессии, мол, отстаньте от меня.

Старые друзья дочки совсем пропали из нашего поля зрения, зато появился парень — на 4 года старше. Мы нервничали, но вспоминали молодость, и немного отпускало. Потом муж пригласил его «на чай», поговорил. Обычный парень из хорошей семьи, познакомились в компании общих друзей, учится, живёт через две станции. Заверил нас, что всё прилично, ничего и никогда не планируется. Муж, конечно, не слишком поверил.

Мы сначала решили, что вот он, переходный возраст. Опять же, как «продвинутые» родители, не хотели давить. А она как будто старалась просто не привлекать внимания.

Потом я подумала, что это похоже на симптомы депрессии, гуглила и ставила диагнозы по интернету. Напугалась. Гуглила, как не попасть на учёт к психиатру. Я даже не думала тогда на вещества, ну настолько это не вязалось у меня с ней, с нашим образом жизни, далеко не маргинальным.

Дочь сначала восприняла это как шутку, а когда поняла, что я настроена серьёзно – сорвалась на крик, чего в нашей семье никогда раньше не было, и закрылась в своей комнате. Пока я в слезах отходила от шока, поняла, что моё решение верное. Вечером, когда отлегло, мы снова вернулись к этому вопросу уже на спокойных тонах. Я как могла описала ей всё, что прочитала о депрессии, даже упомянула вскользь, что психотерапия это теперь новый молодёжный тренд. На обещании, что никто никого в «психушку» не положит, дочка согласилась.

Психиатр принимал нас по отдельности, поэтому о чём спрашивали дочку, я точно не знаю. Потом она рассказывала, что это были какие-то общие вопросы о состоянии, друзьях, семье, жизненных целях.

У меня спрашивали об отношениях с ребёнком, с мужем, о переменах. И посоветовали на всякий случай сдать экспресс-тест на наркотики. Тут меня слегка подкосило в первый раз – зачем нашей доченьке такой тест? Ну не может ничего она принимать, мы бы заметили. Но врач настоял.

Во второй раз меня подкосило, когда я сказала об этом дочке. От её реакции. Я ждала, что она сразу согласится – ведь скрывать нечего. Но прочитала в её глазах ужас. Дочь согласилась, но было видно, что это от безысходности – если откажется, мы и так всё поймём.

Открылась ужасная действительность — тест показал следы амфетаминов. Как мы узнали уже потом, от лечащего врача, это и есть «соли», о которых пишут на асфальте.

Кстати, если бы мы не обнаружили это тогда, через месяц в школе она бы пошла на медосмотр, а там делают такой же тест, 9 и 11 выпускным классам! Я тогда даже обрадовалась, если тут уместно это слово, что узнала сама, не от школьной администрации и прочих госорганов!

И вот сидим мы, смотрим на результаты, и не можем поверить. Ты в этот момент в таком ступоре, не понимаешь, а что вообще делать, куда бежать за помощью?

И мы в панике начали «ломать дрова».

Отец её был в ярости. Грозил санкциями за то, что она «обманывала наше доверие», пробовал отбирать все деньги, оставлял только крошечную сумму на обед, контролировал всё её время, запирал дома, стирал её переписки. А когда в этих переписках обнаружились темы «где достать» - с папой у них началась полноценная война.

Это не работает! Как потом выяснилось, подросток ради дозы эйфории вполне готов не тратиться на еду, а попрошайничать у бургер-кинга (пишу и не верю, что это про мою доченьку!), врать преподавателям художки и учителям в школе, чтобы пропускать занятия, потихоньку продавать свои фирменные шмотки и эйрподсы. Причём, чтобы мы не догадались, она заменила наушники на копеечную китайскую подделку. Будь у нас в кошельках наличка – я думаю, и она бы пропала.

Через какое-то время этого мучения стало ясно, что зависимость от «весёлых таблеточек» — это не баловство, и переломить её силой не выйдет.

Обратились к тому же психиатру, который нам и посоветовал сделать тест. Но он выписал направление в государственную психиатрическую клинику. А это, по-моему, абсолютно неприемлемый вариант.

Условия там, мягко говоря, не для реабилитации, а как будто для наказания. Палаты на 15-20 человек, вперемешку пациенты с самыми разными диагнозами, есть и беспокойные. Еда ужасная, в туалет выходить по расписанию, родственникам навещать нельзя.

Но главное — государственная клиника обязана поставить пациента на учёт. И потом на многие работы просто не попасть, даже права не получишь.

Значит, нужна частная клиника, чтобы сохранить конфиденциальность без всяких учётов. С ними тоже беда, даже в Москве.

Нам нужен был стационар или какое-то ещё место с постоянным присмотром, подальше от привычной жизни с плохими друзьями. И грамотный специалист по работе именно с подростками-зависимыми.

Из-за этого, кстати, многие частные рехабы предлагают ребёнка содержать вместе со взрослыми алкашами и наркоманами. Явно не компания для 15-летней девочки. К тому же часто зависимых там очень склоняют в религию.

Я перекопала все форумы наркозависимых, спрашивала совета там, читала чужие советы. В Москве не так уж много частных клиник такого направления со специализацией на подростках. Мы выбирали между «Клиникой доктора Исаева», «Госпитальной», центром «Роса» и «Клиникой доктора Шурова». Условия во всех плюс-минус одинаковые, где-то посимпатичнее, но подороже, где-то подешевле, но нет нужных нам узких специалистов. В итоге остановились на «Госпитальной», потому что решили идти к психиатру Гуревичу.

Отправились туда. Доктор внимательно опросил дочь, поговорил с нами, предложил предварительный план реабилитации и лечения.

И на следующий день мы уже привезли ребёнка в стационар. Совру, что полностью добровольно.

Первое, с чем мы столкнулись – врачебный консилиум. Было 6 специалистов, я, к сожалению, запомнила только Шевченко Ольгу Юрьевну и Геннадия Львовича Гуревича, который, как и планировалось, стал нашим лечащим врачом и надеждой на спасение.

При том, что он профессор, доктор наук с целым списком регалий — общался очень этично. Совместно с ним мы приняли тяжелое решение — оставить дочь в клинике на 3 месяца. Как объяснил Геннадий Львович, это не самый долгий срок, бывает, что нужно и полгода, и год.

За это время, пока зависимый находится без возможности употреблять, в его мозге постепенно «затухают» рецепторы, жаждущие ПАВ (психоактивных веществ), ослабевает тяга. Чтобы тяга не вернулась, человеку нужно сформировать буквально новый образ жизни, в котором будет что-то ВМЕСТО веществ. И это долгая работа.

Я очень волновалась, в каких условиях дочь будет находиться всё это время, но с этим оказалось очень хорошо. Стационар в клинике прямо как на фото с сайта — это новые чистые палаты на 1-4 человека.

Дочь оказалась в двухместной палате с девочкой на год постарше, которая лечилась от анорексии. Бедняжка весила 38 кг, её привезли в клинику после реанимации. Но через пару недель порозовела, а потом мы, пока навещали дочь, наблюдали как её соседка постепенно приходит в норму, ест сама, здоровеет, и в итоге её выписали.

Мы надеялись, что с нашей девочкой тоже будет быстрый результат, она ведь не закоренелый наркоман, нормальная жизнь была совсем недавно, казалось, туда так легко вернуться.

Физическая зависимость от «солей» не формируется — тело не меняет работу органов, как с алкоголем, который разрушает печень, или опиоидами, когда есть физическая «ломка». Но возникает тяга сразу на уровне мозга. Он настолько хорошо запоминает эту эйфорию, что требует «продолжения банкета». Любой ценой.

Поэтому у нас не было никаких «волшебных» капельниц, от которых восстают из запоя алкоголики. Но таблетки были.

Дочери всё-таки диагностировали депрессию. Причина была именно в употреблении. После того, как действие наркотика заканчивается, а с ним и искусственной прилив дофамина, «гормона счастья», — возникает обратный эффект, дофаминовая яма. Человек видит всё в мрачном свете, испытывает полнейшую потерю смысла и желания вообще что-то делать.

Дочери подобрали антидепрессанты, успокоительные. Где-то на второй месяц мы снова начали видеть, как дочь улыбается и интересуется чем-то.

Но хорошо подобранные препараты — это лишь компенсация сопутствующего ущерба. Основная часть работы в лечении от зависимости — не медикаментозная. Главное дело, как врачи это называют, психосоциальная реабилитация.

В хорошей клинике лечат физические проблемы, как, например, у дочкиной соседки по палате, стабилизируют психику с поддержкой фармпрепаратов, но максимум внимания уделяют психотерапии. Здесь методик, кстати, множество - психодрама, КПТ, сэндплей - только то, что я запомнила.

Психотерапия не такая, что дочь бесконечно обсуждает с доктором, как мы её в детстве недолюбили. Эта часть тоже есть, и нам за неё прилетело от доктора, но об этом позже. Надо выяснить, чего же не хватало в жизни человеку, что он начал употреблять.

В случае дочки, как у многих подростков, оказалось, что она чувствует себя одинокой, не понимает, чего вообще хочет от жизни, не видит смысла, боится будущего. Чтобы убежать от этой неопределённости и тревоги, она и употребляла.

Но дальше никакого пережёвывания детских травм. Только прикладные навыки рефлексии, понимания своих эмоций и потребностей, саморегуляции, самоконтроля. Всё это вместе называется поведенческой терапией.

А для этого надо понимать, чего хочется, уметь обращаться со своими чувствами, правильно коммуницировать с окружающими, чтоб не бояться отказаться от дурного круга общения и сформировать новый. Далее важно научиться искать интересные цели и составлять реалистичный план их достижения, справляться с трудностями на этом пути.

В принципе, я не так-то много и взрослых знаю, которые всё это умеют.

Дочке в начале терапии давали листок, где просили описать, как она видит свою жизнь спустя время, как бы выглядел её идеальный день. Она отвечала: «никак» и «не знаю». Сейчас она уже видит образ будущего — себя на 100% трезвой, студенткой, волонтёркой, digital-artist, расписывает шаги на пути к этому. Составила с терапевтом распорядок дня, чтобы спать не меньше 8 часов. нормально есть и двигаться.

Врач перед выпиской сказал, что у неё все шансы на стойкую ремиссию.

На эту тему были тяжелые разговоры. Психиатр открыл нам глаза на то, что ужас с нашей дочерью был во многом наших рук делом, и это очень болезненное осознание. Я вывела три главных ошибки, которые мы, родители, сделали в отношениях с дочкой.

Прочтите — и, будем надеяться, вы не допустите такого со своими детьми.

Вы, наверное, пока читали, сто раз уже подумали, что мы не родители, а пи*дец, неудивительно, что ребёнок так вляпался.

В чём-то вы правы. Чувство вины за то, что мы упустили ребёнка, останется со мной на всю жизнь.

Подлость в том, что всё происходило постепенно, на протяжении нескольких лет. Не так, что мы в один прекрасный день проснулись, и решили с дочерью жить как соседи. Она росла, начинала сепарироваться, а мы в это время были перегружены апокалиптичными новостями, тревогами, трудностями с работой и прочими жизненными сложностями.

И вот ты сегодня от усталости просто решил не проговорить конфликт с ребёнком в спокойной обстановке, а дождаться, пока «само пройдёт». Черех день вы вроде так же обмениваетесь поцелуйчиками, но какая-то ниточка между вами оборвалась. В следующий раз ребёнок не покажет свою обиду ярко и громко, а просто закатит глаза и молча выйдет из комнаты. И так по нарастающей. Очень постепенно. Ниточка за ниточкой.

Чтобы отследить такое вовремя, нужно регулярно выбирать время, когда вы с ребёнком — и только с ним. Не отвечаете параллельно в рабочих чатах, а вместе вовлечённо делаете то, что вам обоим интересно, и говорите друг с другом обо всём на свете. А ещё лучше это делать в полном составе, всей семьёй. Нужно отыскать сил, чтоб слушать, не накидываясь с критикой или непрошенной помощью.

Кроме потери доверия, есть ещё один момент. Слышали поговорку: «Не воспитывайте детей, воспитывайте себя»?

Мы с мужем последние годы были плохим примером. Со всем справлялись одним способом: больше работали. Помогает меньше бояться голодной смерти под забором, к тому же — это «уважительная» причина не заниматься другими сферами жизни.

Из борьбы со стрессом мы предпочитали просмотр сериалов, иногда с бокальчиком белого сухого. Походы по музеям и покатушки на великах остались где-то в далеком доковидном прошлом. Задушевные многочасовые разговоры тоже как-то потонули в рутине. В общем, как говорится, отношения дали трещину, причём далеко не сегодня.

Не сказать, что мы с мужем били посуду, а вечерами я прикладывала к лицу пакет с замороженной фасолью – нет. Никто из нас, я надеюсь, не заводил романы на стороне – на это просто не было времени. Обычная жизнь обычной семьи, как казалось нам. Как в песне: «Вы друг другу ж*пами спите, в одной постели лёжа». Секс стал рутинным и в лучшем случае раз в месяц, взаимные комплименты и какие-нибудь сюрпризы-подарочки забылись совсем. Какая уж тут тебе романтика.

Вроде все так живут, но фактически, мы лет с 10 перестали показывать ребёнку, что жизнь может быть яркой и интересной. Сейчас думаю: Боже, если наша дочь видела в нас, каким будет её собственное будущее — неудивительно, что ей будущее было не нужно.

Это раньше, когда я сама была в возрасте дочери, мы знали про наркотики типа кокаина-героина из «Криминальной России». Я себе представляла наркоманов как грязных людей с исколотыми венами, проваленным носом, и с болезнями от одного шприца на всех.

А сегодня вообще не так. И это страшно! Наркотики стало настолько легко достать и употребить, что человек не успевает заметить, как срывается в пропасть. «Соли», «меф», вообще все эти «дизайнерские наркотики» — это разноцветные таблеточки, они не выглядят опасно. Самое ужасное, что ты, как родитель, даже не можешь ничего понять: оно не воняет перегаром, следов на теле эта дрянь не оставляет. И явной «ломки» с физическими проявлениями от них тоже нет. А тяга есть.

Собственно, а на что обращать внимание, если внешне ничего не заметно? Собрала мои наблюдения и более широкий взгляд нашего лечащего врача (у нас были не все признаки, у других бывает по-разному), вот в такой список.

Красные флаги:

Если вы такое замечаете, ну сходите на консультацию к психиатру! Лучше потратить деньги и услышать, что реально у вашего подростка характер стал говно в силу пубертата, или что ему магния не хватает, чем не знать о реальной беде до последнего. Средний возраст первого употребления — 13 лет! Вдумайтесь!

Есть ещё один очень важный пункт: раннее начало половой жизни. Да, ваш ребёнок может и в 9 классе знать о тычинках и пестиках больше вас. Это не всегда связано с наркотиками, но с ними такое бывает очень часто. Мы так и не решились спросить у дочки.

А надо было бояться каждого упущенного дня, пока мы паниковали, проходили стадии отрицания, гнева, торга и депрессии.

В нашей голове «сдать ребёнка в психушку» звучало страшно. Непонятно, как она будет столько времени одна, чем её там будут лечить, вдруг все страшилки про закалывание галоперидолом до слюней — правда?

В этом смысле я не устаю благодарить нашего доктора и клинику, и тех, кто мне советовал сюда обратиться. Максимально тактичные специалисты, методики — современные, про все препараты и этапы лечения подробно рассказывают, объясняют, зачем это, почему именно это. Страх от незнания сильно снижается при таком подходе.

Специализация на детях и подростках тоже не просто маркетинг. Тут не только психиатры, но и психологи, клинические и социальные, очень подкованные в возрастной психологии, знают, как найти подход даже к самым «трудным» подросткам, вызвать их доверие. Им дети говорят то, чего не скажут родителям.

То, о чём я беспокоилась — полная конфиденциальность. Тут с этим строго. Сюда можно прийти просто «с улицы», не нужно проходить никаких терапевтов, чтобы получить направление, уведомлять какие-нибудь социальные службы и т.п.

В групповую психотерапию с дочерью ходит мальчик, которого родители специально привезли сюда из другого региона, например, для меня это тоже показатель уровня клиники.

Главный минус заведения — это цена. Конечно, не как онкология или какой-нибудь рехаб для звёзд шоубизнеса, но это сотни тысяч рублей. Мы с мужем сразу решили, что наши сбережения «на чёрный день» пойдут на лечение дочери. Чернее дня не придумать. В конце концов, наш трудоголизм к этому отчасти привёл, пусть он же и поможет.

Дочь выписалась. Сдала ОГЭ, хотя мы предлагали пропустить год, но она очень хотела обратно в свой класс. И в клинике, и после выписки она много занималась. Сдала ровно настолько, чтобы закончить год, и мы были совершенно счастливы, что она в таких условиях справилась, просто невероятно. Всех учителей, которые нудили, что она может лучше, послали в сад. В художке каникулы, но она много рисует дома и на пленэре.

Снова дружит со своими лучшими школьными подругами. Старой «новой» компании и след простыл, как и её парня, чему я очень рада, поскольку это было одним из условий выздоровления – прекратить все контакты с людьми из «зависимого» круга. Дети никогда не пробуют наркотики сами, всегда есть человек, который хочет «поделиться радостью». Кто-то от души, кто-то сидит на проценте от дилера – здесь всё по-взрослому.

Дочь понемногу исполняет свои новые цели, которые определила во время терапии, но даётся это нелегко. Над инфантилизмом, который мы с мужем в ней воспитали, пока работает психиатр. Мы как можем поддерживаем.

Стала волонтёром: нашла один классный приют для котов, ездит туда каждый день давать им таблетки и чистить лотки. И жамкать пушистых. Страшно довольна. Взяла оттуда кошку домой. Носится с ней по врачам, анализы, стерилизация. Кошка маленькая и смешная.

В общем всё время и в стационаре, и после выписки, дочь чем-то занята. У неё день расписан по минутам, хоть я и боюсь теперь, что мы её перегружаем, и это скажется на психике в будущем. Но дочь делает всё добровольно, ничего принудительно-обязательного нет.

Наш психиатр считает, что это лучший исход, именно на это и нацелена реабилитация. Поставлять её мозгу дофамин из легальных источников: делать новое, трудиться физически и помогать кому-то.

Отношения внутрисемейные пришлось перестраивать. Сложно. Но необходимо. За это время много было много слёз с обеих сторон. Просили друг у друга прощения.

Но было и много радости. Мы снова начали говорить на разные глубокие темы, и оказалось, что наша дочь в чём-то уже взрослее и умнее, чем мы привыкли думать.

Пришлось перестроить свой быт во многом. Мы втроем решили, что на неделе у нас обязательно будет качественное совместное время. Воскресили велики из подвала. Вместе готовим ужин в выходные. Завели правило, что откладываем телефоны, когда все за одним столом или перед теликом с сериалами. Да, мы продолжаем иногда смотреть сериалы, просто теперь она нам показывает то, что ей нравится, и мы делаем это без бокальчика, и обсуждаем потом.

Таким вот странным кривым образом этот страшный период обратился на пользу нашим отношениям с дочерью и с мужем.

Выглядит подозрительно идиллически, но на самом деле много было «кринжа». Трудно сближаться после того, как было столько порушено между нами. Сложно было с мужем перестать искать, кто из нас сильнее виноват.

Мы до сих пор разгребаем последствия с дочкиным здоровьем. Она продолжает пить антидепрессанты и заниматься в группе поведенческой терапии. Мы с мужем консультируемся с психотерапевтом.

Помогает честность, искренность, умение признавать ошибки. И грамотные врачи.

Спасибо всем, кто дочитал до конца, я писала текст почти две недели. Здесь много личного и неприглядного, но, если хоть кто-то узнает в нерадивых родителях-трудоголиках себя и успеет наладить отношения с детьми до того, как случится страшное — я буду счастлива.

Я могла бы этот текст подписать именем Геннадия Львовича Гуревича, психиатра, профессора и доктора медицинских наук, как публикацию в научном журнале. Потому что огромная доля информации мне стала известна из нашей работы с ним, из того, что он объяснял на приёмах, терпеливо и доходчиво. Человек большого ума и сердца.

Выражаю огромную благодарность ему и всему коллективу детской психиатрической клиники «Госпитальная», за помощь и за науку.

Дай бог, чтобы вам эти знания никогда не пригодились!