Когда забота о себе – это форма повиновения

Всё чаще, сталкиваясь с тревогой, выгоранием и рассеянным чувством усталости от самого факта жизни в современном мире, человек обращается к практике осознанности, заботе о себе, самооптимизации. Эти занятия преподносятся как личные решения универсальных проблем, как способы «быть здесь и сейчас», как способы противостоять стрессу. Но что, если за мирной поверхностью этих практик скрывается не столько путь к освобождению, сколько личный трек повиновения?

В условиях, когда трудовая сфера проникает в самые сокровенные части личности – в язык, внимание, настроение, самоощущение – становится всё труднее отделить то, что мы считаем собой, от того, что требует от нас рынок. Франко Берарди называет это «душой на службе труда» [оф. душой на работе]: человек уже не просто работает – он становится своим трудом, сливается с ним в режиме 24/7. А ведь когда-то именно во внерабочем времени мы искали опору – в личных связях, искусстве, тишине, вере, досуге. Сегодня же и это пространство оказывается колонизированным.
На фоне этого не случайно растёт интерес к методикам самопомощи, к велнесу, к духовным практикам, которые обещают облегчение. Как замечает Рональд Пёрсер, такие практики не столько бросают вызов существующему порядку, сколько укрепляют его. Они становятся терапией для тех, кто уже внутренне согласился с тем, что «альтернативы нет». Марк Фишер говорил об «аффективных расстройствах» как о форме захваченного недовольства – недовольства, которому не дают выйти за пределы личного, частного, терапевтического. Когда боль признаётся, но сразу же интернализируется и оседает на дне.
Можно ли в такой ситуации говорить об осознанности как об этике, которая ведёт к свободе? Или же мы имеем дело с новым видом духовного консьюмеризма – с «бриколажем», эклектичным пазлом из идей и техник, не несущих за собой ни контекста, ни глубины, ни настоящей политики? С некой «McMindfulness» — быстроусвояемой, легко продаваемой, не способной породить сопротивление, но прекрасно подходящей для управления эмоционально подавляемым работником?
Разумеется, в мире, где миллионы людей ежедневно сталкиваются с тревожностью, депрессией, бессонницей и истощением, нет ничего постыдного в поиске облегчения. И многие находят его: в медитации, в телесных практиках, в искреннем стремлении позаботиться о себе. Но нельзя не замечать и того, что эти индивидуальные маршруты исцеления всё чаще неразрывно вплетены в ткань капиталистической логики: ты должен быть продуктивным, даже когда восстанавливаешься. Ты должен работать над собой – иначе выпадешь из обоймы. Даже забота о себе превращается в форму обязательства.
Поэтому вопрос не в том, стоит ли заниматься собой – а в том, чьими словами мы это делаем, чьи интересы мы невольно обслуживаем и что остаётся за пределами индивидуального опыта. В какой момент практика перестаёт быть освобождающей? Где проходит граница между вниманием к себе и отказом от изменения мира?

[далее цитирую новую главу Тедда Сигела «Признаки Великого Отказа: грядущая борьба за пост-трудовое общество»]

[И что нам предлагает рынок?] Почти без исключения – если взглянуть пристально – обнаруживается крайне эклектичный набор элементов. Уильям Дэвис отмечает, что «психология мотивации сливается с физиологией здоровья, заимствуя идеи у спортивных тренеров и диетологов, к которым добавляется коктейль из нейронауки и буддистской медитации. Представления о фитнесе, счастье, позитивности и успехе переплетаются между собой без объяснения того, как это происходит и почему».
В том же ключе Рональд Пёрсер характеризует подобную литературу как духовную «фастфуд-культуру» и обозначает её ироничным термином “McMindfulness” [ранее уже упомянутом]. Он критикует её за претензию уловить «суть буддизма», исключив при этом «всю эзотерику веры, ритуалов, институтов и культурных контекстов», заменив всё это на «новейшие достижения нейронауки».
И всё же, несмотря на подобные упрощения, можно предположить, что значительная часть потребителей данной литературы находит её логически непротиворечивой и полезной.