Сапоги

Егор принажал на газ, и его старенькая, видавшая виды «Лада» звякнула чем-то в глушителе и рванула вперёд, обходя заляпанную грязью «Тойоту». Ехал он из города, с ярмарки. На заднем сиденье лежала картонная коробка, а в ней — сапоги. Не абы какие, а настоящие, кожаные, с мягким голенищем и на удобском, невысоком каблуке. Сапоги, о которых его Настя вздыхала последние три зимы.

«Хватит с нас этих китайских подметок, — говорила она, — ноги мёрзнут, на третий сезон разлезаются. Купишь когда-нибудь настоящие?» А он отмахивался: «Да ладно тебе, сойдут. Денег других нет». А деньги и впрямь вечно другие были — то на трактор запчасть, то корове ветврача вызывать, то сыну в институт посылку.

Но в этот раз он их нашёл, деньги эти. Продал старого бычка, которого изначально на мясо держал. И поехал в город, прямо на сапоги. Не просто сапоги, а самые что ни на есть лучшие, какие на ярмарке были. Взял и купил.

Ехал и улыбался. Представлял, как вечером придёт домой, молча поставит коробку на стол. Настя откроет, ахнет, глаза загорятся, как у девчонки. Потом примерит, пройдётся по избе, сапоги заскрипят по полу по-новому, по-богатому. А он сядет, ногу на ногу закинет, и скажет небрежно: «Ну что? Хороши?» И будет чувствовать себя не простым деревенским мужиком, Егором Кузнецовым, а этаким щедрым барином, добытчиком, кормильцем. Героем.

От этих мыслей на душе стало светло и просторно. Даже про свою главную, затаённую думу он на время забыл. А дума была вот какая: хотел Егор купить себе моторную лодку. Старую, но свою. И удить по выходным на озере, в тишине, одному. Мечтал давно. И деньги от бычка были именно на лодку. Но увидел сапоги, вспомнил Настины глаза, и будто что-то щёлкнуло внутри. Лодка подождёт. Мужик он что? Всё может. Ещё бычка продаст.

Дорога вилась меж полей, уже убранных, пустынных. Небо низкое, свинцовое. К вечеру снег обещали. «В самый раз сапоги-то», — с удовлетворением подумал Егор.

Впереди, на обочине, он заметил фигуру. Мужик. Голосовал. Егор притормозил. Подвозил он редко, народ нынче пошёл нервный, но этого он вроде знал в лицо. Из соседней деревни, Семён, кажется.

— Подкинешь? — Семён, забрызганный грязью по самую поясницу, открыл дверь. — Машина, сволочь, заглохла. До деревни километров пять, не меньше.

— Садись, — буркнул Егор.

Мужик ввалился в салон, принеся с собой запах махорки и осенней сырости. Помолчали. Ехать было недолго.

— Из города? — для приличия спросил Семён. —Ага. —По делу? —Так... Мелочь.

Семён вздохнул, достал кисет. Свернул цигарку. Помялся. —Слушай, Егор... Выручи, а? Деньгами. Тыщу. До получки. Ребёнку кроссовки надо, старые развалились. В школу стыдно ходить.

Егор поморщился. Не то чтобы жалко. Проть он Семёна знал — работяга, но вечно в долгах как в шелках. Отдаст не скоро. А тут как раз та самая тыща, которую он про запас оставил — на бензин да на гостинец детям, конфет.

— У самого, брат, туго, — начал он, но Семён посмотрел на него такими усталыми, побитыми глазами, что Егор сдался. — Ладно, держи. Только чтоб к пятнице.

— Спасибо, родной! — лицо Семёна просияло. — Обязательно. С получки первой.

Высадил он Семёна на въезде в деревню, развернулся и поехал к себе. Настроение слегка подпортилось. И тыща — не шутка, и Семён, скорее всего, не отдаст. Но тут он вспомнил про сапоги, и снова стало тепло на душе. Вот она, коробка, на заднем сиденье лежит. Настоящее дело.

Дома Настя хлопотала у печи. Пахло щами и свежим хлебом. —Ну что, купил свою лодку? — улыбнулась она ему. —Ага, — пошутил Егор. — Сейчас в ведре с карасями поплыву.

Он снял куртку, помыл руки, сел за стол. Молча, стараясь сохранить равнодушное выражение лица, он взял коробку и поставил её перед женой. —На, это тебе.

Настя удивлённо подняла брови. Открыла крышку. Отодвинулa бумагу. И замолчала. Замерла. —Сапоги? — тихо спросила она. —А то. Настоящие, кожаные. Носи на здоровье.

Он ждал радости, восторга, может, даже слёз. Но Настя медленно провела рукой по гладкой, лакированной коже. Потом подняла на него глаза. А в глазах у неё не было радости. Была тревога. —Егор... А где деньги взял? —Да так... Бычка продал. —Какого бычка? Того, что на мясо? —Ну его... На сапоги лучше.

Настя закрыла коробку, отодвинула её от себя. —Ты с ума сошёл? — голос у неё дрогнул. — Ты же на лодку копил! Мечтал же! —Лодка подождёт! — вспылил Егор. — Я тебе сапоги купил, хорошие! Ты чего нос-то воротишь? —Да мне не нужны такие сапоги! — вдруг крикнула Настя. — Понимаешь? Не нужны! Ты их не для меня покупал! Ты их для себя покупал! Чтобы я на тебя смотрела и думала, какой у меня муж молодец! Чтоб перед соседками хвастаться! А лодку... свою лодку ты продал. Ради этого.

Егор вскочил. Всё внутри у него закипело. Всё перевернулось. Он хотел сделать как лучше, а вышло... Он и сам не понял, что вышло. —Да пошла ты! — рявкнул он хрипло. — Никогда тебя не угодишь! Хотел как лучше!

Он схватил со стола свою куртку и выбежал на улицу. Дверь хлопнула. Стемнело. Повалил мокрый, крупный снег. Первый снег.

Егор зашагал по деревне, не разбирая дороги. В ушах стоял Настин голос: «Ты их для себя покупал!» И ведь, чёрт побери, maybe она права. Не для её тёплых ног, а для своего мужского самолюбия. Чтобы доказать что-то. Себе? Ей? Всему миру?

Он вышел на околицу, к старому, покосившемуся мосту через речушку. Сел на промёрзлое бревно, достал пачку сигарет. Руки дрожали. Закурил. Снежинки таяли на раскалённом огонька сигареты с шипением.

«Дурак, — думал он. — Полный дурак. И Семён тыщу не отдаст. И лодки теперь не видать как своих ушей. И сапоги эти Настя носить не будет. Стоят, как упрёк немой».

Он сидел так долго. Промок до нитки. Вспомнил, как двадцать лет назад, когда они только поженились, он подарил ей на 8 Марта алые резиновые сапоги. Дешёвые, пахнувшие резиной. И она тогда прыгала от радости, как коза, прямо в них по снегу скакала, и смеялась. А он смотрел на неё и тоже смеялся. И был счастлив.

А сейчас купил самые дорогие, а счастья нет. Одна пустота.

Вдруг он услышал шаги. Обернулся. Настя. В старом драном пальто, накинутом на плечи, в платке. Подошла, села рядом. Молча протянула ему краюху хлеба с куском сала. —Ешь. Остынешь совсем.

Он взял. Не потому что хотел есть, а потому что рука сама потянулась. —Прости, — хрипло сказал он, не глядя на неё. —Я знаю, ты хотел как лучше, — тихо ответила Настя. — Дурак ты, Егор. Большой дурак. Но я сапоги надену. Завтра же надену. Буду ходить. Пусть все видят, какой у меня дурак-муж... и какой щедрый.

Она сказала это без упрёка, даже с какой-то нежной грустью. Он посмотрел на неё. Снег запорошил её ресницы, прилип к платку. Лицо у неё было усталое, родное.

— Лодку купим, — твёрдо сказала она. — Весной. Ещё одного бычка продадим. Или я на швейной фабрике подработаю.

Он кивнул. Не потому что верил, а потому что хотелось верить.

— Пойдём домой, — встала Настя. — Замёрзла.

Он поднялся следом. Они пошли по темнеющей деревне, по первому снегу. Двое людей, которые так и не научились делать друг друга счастливыми по-настоящему, но которые уже и не могли друг без друга. А сапоги так и остались лежать в картонной коробке на столе. Как памятник. Памятник чему-то очень глупому и очень человеческому.

Автор: Андрей Шишкин #короткиерассказы #читатьонлайн #рассказыбесплатно #интересныерассказы #истории #чтение #литература #книги

Еще больше рассказов каждый день ВКонтакте