Зачем и как бороться с интуицией в психиатрии?

В фантастических фильмах про будущее технологии позволяют строить утопии, летать на другие планеты, экспериментировать со временем. Но что более интересно для моей профессии, — фантастика драматически меняет возможности медицины.

Итак, мы живем в в 20х гг XXI века, какова медицинская реальность сейчас?

Разрыв между возможностями технологий и способностью их использовать — увеличивается.

В художественных произведениях герои нередко оказывались на вершине технического (и медицинского) прогресса. Куда зритель тот час переносился из хмурого настоящего.

Возможно, отсюда часто слышу мнения обывателей, будто бы мир застрял, прогресс давно стоит на месте: ничего особо не менялось с момента изобретения двигателя внутреннего сгорания.

Эволюционность в психиатрии.

Достижения цифровой медицины и особенно психиатрии имеют плавный, "покладистый" характер. Потрясающих СМИ прорывов нет, поэтому прогресс тихонько шелестит в стороне от взора обывателя.

Однако, нейронауки предоставляют все больше данных. А сетевые коммуникации дают мгновенный доступ к источникам новой информации о диагностиках и способах лечения.

Фармакогенетика, проектирование лекарств «под задачу» и прочие достижения не кричат нам о себе из каждого репродуктора и до сих пор не являются рутиной (в отечественных) специализированных больницах.

Примечательно, что государство достаточно хорошо осведомлено о такой проблеме и предпринимает некоторые усилия. Может быть, для того, чтобы не стать окончательным аутсайдером в мировой гонке.

Сложность растет в совокупности с прогрессом.

Если бы врач-психиатр имел достаточный ресурс времени для изучения актуальных достижений науки, то это бы был теоретик, не расходующий время жизни на лечебную деятельность.

Напротив, нарастающая волна экспериментальных данных и практических выводов неосмысляемым грузом давит на хрупкие плечи практикующих докторов.

Что ведет к банальному отказу от следования за прогрессом.

Забавную реплику услышал на лекции заведующего кафедрой психиатрии и наркологии одного провинциального ВУЗа: «за последние 100 лет в психиатрии ничего не изменилось».

К слову, этот заведующий практикует и преподает психоанализ, а людям со стойкими эмоциональными нарушениями ставит диагноз «вялотекущая шизофрения».

Решающим фактором «ухода в отказ» становится не столько объем информации, сколько неспособность нашего мозга адресно хранить сопоставимые данные из разных источников, часто противоречащие друг другу и/или имеющие более сложное взаимное влияние (усиление/ослабление). Дополнительный хаос вносит и ограниченный срок жизни данных — они устаревают.

Поглощение вышеописанного смыслового винегрета доставляет настоящую эмоциональную боль. Что, безусловно, терпеть захочет не каждый. Не каждый врач, я имею в виду.

В итоге, осмыслить достижения в специализированной сфере и вовремя использовать их в практической деятельности стало экстраординарной задачей и для начинающего доктора, и для специалиста со стажем.

А тут еще врачебная рутина: контроль «сверху», заполнение историй болезни, выписка рецептов, отношения в трудовом коллективе. Эмоциональное выгорание и, как правило, невысокие заработные платы прилагаются.

Отрицаем реальность и ползем назад.

Пугающие объемы клинических данных заставляют врача завершать процесс самообразования и действовать по закоренелому шаблону: интуитивная постановка диагноза, интуитивное назначение/переназначение «проверенных лекарств» и т.п. По рассказам моих коллег из разных областей медицины, такое творится повсеместно. А ведь достижения науки часто бывают контринтуитивными...

Это происходит не только в России.

Количество врачебных ошибок на уровне стратегии психиатрического лечения в Канаде достигает 23,7%. А если речь заходит о пожилых пациентах, то — 51%.

В результате, согласно одному исследованию в США, эффективность терапии даже хорошо изученного большого депрессивного эпизода могла бы быть на 75% лучше, если бы врач имел некий инструмент, предоставляющий ему современную, исчерпывающую, персонифицированную информацию. Как шпаргалку. Главное, чтобы автоматом и лишь на основании данных в электронной истории болезни.

Фантастика? Отнюдь нет.

Рынок систем поддержки принятия врачебных решений в развитых странах стремительно растет. Есть данные, что до конца 2023 года он составит 1,5 млрд долларов США. Много ли это? Полагаю, что для узкоспециализированного медицинского программного обеспечения — да.

Что же такое система поддержки принятия решений (СППР)?

Это алгоритм, основанный на интеллектуальной базе знаний, представляющий собой слабый искусственный интеллект. Это означает, что система работает в ограниченной предметной области. В нашем случае — в области психиатрии.

Для того чтобы СППР «думала» и приходила к правильным выводам, нужно чтобы ее логику полностью настраивали эксперты — врачи и инженеры по знаниям.

К модным нынче нейросетям этот подход отношения не имеет, так как:

— врачам — практикам обязательно нужно понимать как система пришла к тому или иному выводу: диагнозу или плану лечения;

— не существует настолько большого массива достоверных данных (правильно заполненных историй болезни с описанием эффективного результата лечения) чтобы была возможность обучить нейросеть.

Фактически СППР — облачный сервис, который через API подключается к медицинским информационным системам клиник (где хранятся истории болезни), забирает из них данные и, сопоставляя со своей интеллектуальной базой знаний, имитирует рассуждения идеального эксперта. Который не только помнит самую актуальную информацию по проблеме, но и применяет правила математической логики, решает проблемы противоречий и неполноты информации. Результат искусственного мышления возвращается врачу в виде диагноза и алгоритма лечения.

А дальше уж доктору решать — воспользоваться результатом (шпаргалкой) или думать самостоятельно. Исследования в США показали, что пользуются, и весьма охотно.

А как же профдеградация?

Система поставила диагноз, назначила лечение. Врач может расслабиться и просто копипастить результаты? Не совсем. Вся ответственность по-прежнему на медицинском работнике. На системе ее не больше, чем на клиническом руководстве по диагностике и лечению.

Хорошо ли это с этической точки зрения?

Я считаю, что да. Валидные научные исследования подтвердили, что СППР в разных областях медицины работают давно и хорошо. В психиатрии тоже.

Зачем тратить драгоценное время, мучать своими слабостями/ошибками и без того страдающих пациентов?

Так что, проектирование — валидизация — клинические испытания — регистрация, и — в бой!

А здесь немного о нашей инициативе.