Гнев, ярость, агрессия: биоэнергетический анализ о негативности.

Под агрессией понимается движение по направлению к объекту, его антонимом является слово «регрессия» – то есть движение от объекта. В таком понимании агрессия никак не связана с насилием, нападением, причинением боли и вреда, это не абьюз, а действие, необходимое для любого контакта с внешним миром.

Александр Лоуэн наглядно объясняет содержание термина «агрессия» следующим образом:

Агрессия (причем в обоих значениях – и в более узком общепринятом, и в более широком биологически-психологическом) свойственна любому живому существу. Очевиднее всего это на примере животных, которые целенаправленно ищут пищу, партнеров для производства потомства, удобные места для отдыха и так далее, но агрессию в широком смысле проявляют и растения и даже простейшие одноклеточные организмы, например, поворачиваясь к свету (в науке это называется положительный фототропизм), вытягивая какие-нибудь ложноножки, чтобы захватить кусочек пищи, и тому подобное. Ничто живое не сможет существовать без агрессии. Едва появившись на свет, еще слепой котенок инстинктивно поползет к материнскому соску и будет тыкаться мордочкой, пока не найдет то, что обеспечит ему возможность жить. В противном случае он просто умрет с голоду.

У новорожденного младенца агрессии немного, да и мало возможности ее реализовать – разве что тянуться губами все к тому же соску. Но со временем, набравшись сил и хоть чуть освоив координацию тела, он начинает проявлять ее все активнее: тянет ручки к окружающим взрослым, к игрушкам и погремушкам, поворачивается, приподнимается, ползет, а потом встает на ноги и идет…

Маленький ребенок агрессивен – это естественное проявление его здоровой натуры. Только так он может жить и осваивать мир. И вот тут начинаются проблемы. Родители и другие взрослые, осуществляющие уход за ребенком, вынуждены эту агрессию ограничивать. Ну, например, хотя бы потому, что, ничего не зная об окружающей его среде, он может нанести себе вред, даже смертельный: опрокинуть на себя кипящий чайник, получить удар током, порезаться, выпасть из окна, наконец. В моменте такие ограничения могут вызвать у ребенка приступ возмущения, но как правило, он очень быстро понимает их разумность, и его личность не получает от этого существенного вреда.

Совсем другое дело запреты, которые носят социальный, или коммуникативный, характер. Тут все гораздо сложнее, тоньше, если угодно, диалектичнее – с одной стороны, с другой стороны…

Вернемся к животным. Любой, кто видел, как кошка обращается со своими котятами или собака со своими щенками, хорошо знает: даже самая терпеливая мать иногда одергивает расшалившегося, «потерявшего берега» малыша. Точно так же поступают с ним его браться и сестры, если, допустим, все наелись и наигрались и уже хотят спать, а один почему-то никак не успокоится, теребит других то за хвост, то за ухо, грызет и грызет мамину лапу и так далее. В конце концов мама рыкнет, даст ему легкую оплеуху, а братишка или сестренка больно тяпнет в ответ. На том дело и кончится, маленький нарушитель чужих границ присмиреет, прижмется к теплому маминому боку и уснет. И после нескольких таких случаев запомнит, что свобода одного кончается там, где начинается свобода другого и нужно самому сдерживать себя, если не хочешь огрести проблем. Главное, что никто не припоминает ему прежних прегрешений, не стыдит, не рассказывает, какой он плохой, и не сравнивает с другими. Возможности даже высших млекопитающих в этом смысле, к счастью, так далеко не простираются.

Совсем другое дело человеческая коммуникация. Буквально с самых первых лет жизни любой из нас чаще всего слышит слово «нельзя». Во всяком случае частицу «не» в сочетании с повелительной формой глагола: «не бегай!», «не кричи!», «не болтай!», «не бери!», «не спорь!» – и так далее. Родители постоянно ограничивают свободу ребенка, окружая его плотной стеной запретов, лишь часть из которых действительно рациональна и направлена на его благополучие или благополучие окружающих. Имеется в виду благополучие реальное, а не то, которое создает родительская фантазия. Хотя бы потому, что сами эти родители – продукт невротических запретов своих родителей, а те – своих.

О, да. Вот, наконец, и выходит на сцену его величество невроз. То, чего не знает ни одного животное – и то, без чего не живет, кажется ни один человек. По крайней мере, в современном цивилизованном обществе. А возникает он так. Если ребенок совершал или пытался совершить какое-то действие, значит, он хотел его совершить, и значит, в его сознании оно должно было принести какой-то приятный для него результат (он хотел взять вот эту блестящую синюю машинку – ну и что, что она сейчас в руках у другого ребенка). Помешав, у него отняли свободу, а его желание фрустрировали. Кому такое понравится? Никому. Ребенок возмущенно кричит, протестует, сопротивляется. Его грев направлен уже на родителей, которые, вместо того, чтобы защищать его интересы, выступают на стороне чужой команды, что его особенно возмущает.

Но что же родители? Родители в ужасе. Им стыдно за своего ребенка перед другими. Они возмущены нарушением очевидных социальных норм (очевидных, заметим, для них, но пока еще не для ребенка, он еще не успел их усвоить, но они об этом в этот момент почему-то не помнят). Дальше больше. Ребенка начинают громко стыдить и держать все крепче, это только подливает масла в огонь, и вот – первый шлепок, громкий рев и роковые слова: «такого мальчика/девочку никто не любит!»

К сожалению, мало кто из родителей, особенно в критический момент конфликта, понимает, что так называемое «насильственное поведение» – это естественная реакция на фрустрацию. И чем ребенок младше, тем более откровенные формы оно принимает. У тех, кто понимает, вырастают наименее невротизированные дети. Это не значит, что родители не должны ограничивать свободу намерений ребенка наносить вред окружающим. Разумеется, должны. Это значит лишь, что, понимая суть происходящего, они не должны полностью подавлять все выражения гнева от фрустрации. Потому что невроз возникает как раз от того, что человек сам – ради своего выживания, – «закупоривает» себя, не давая прямого выхода негативным эмоциям. Прямого – потому что «кривой» выход они обязательно найдут. И это как раз и будет букетом индивидуальных невротических проявлений.

Невроз формируется у ребенка в первую очередь потому, что он вынужден подавлять любой импульс к насилию и любое проявление гнева, направленные на родителей. Он очень быстро понимает, что всякая попытка протестовать против ограничения его свободы приводит к еще большей утрате свободы. Его могут не только наказать, ему угрожают лишением любви – а без родительской любви ему вообще не выжить, на уровне еще младенческого тела он запомнил, что тепло, нежное прикосновение, вкус молока во рту, то есть необходимая физическая забота о нем – это и есть любовь.

Поэтому ребенок учится подавлять в себе любые импульсы к гневу и насилию – прежде всего в адрес родителей. Подавленное насилие остается в личности как неразорвавшаяся бомба. В фильмах, чтобы не спровоцировать взрыв, вокруг такой бомбы ходят на цыпочках и стараются не дышать. То же происходит и в человеческом организме: в теле возникает зона неподвижности – благодаря хроническому напряжению мышц. Однако, пока насилие сдерживается, блокируется и агрессия, а это создает постоянный повод для гнева и потребность в насилии, а также необходимость сохранять неизменный контроль. Возникает порочный круг, иначе говоря, невроз. И разорвать этот круг без помощи специалист мало кому удается.

В самых патологических случаях происходит психотическое искажение личности. Не в состоянии справиться с неразрешимым внутренним конфликтом, личность формирует ложное, или адаптивное, «я», которое меняет исходный импульс, перенаправляя его на «я» подлинное – так возникает ненависть к себе, тяга к самообвинению и – иногда – буквально к саморазрушению, проявляющаяся в деструктивном поведении и суицидальных наклонностях.

Важно понимать, что мышечные зажимы, формирующиеся на почве ранних травм, со временем становятся настолько привычными, что перестают ощущаться на сознательном уровне. А сами телесные ощущения, блокируемые этими зажимами, перетекают в область бессознательного и начинают вести там собственную убогую жизнь, влияя на существование человека часто очень уродливым образом.

Итак, выражение гнева и даже ярости – для человека естественно. Голодный младенец, пока у него есть силы, будет очень яростно кричать, и в этой ярости проявляется нормальная жизнеутверждающая сила. Он заявляет этим криком свое право на жизнь, призывая тех, кто об этом его праве почему-то забыли.

Как пишет Роберт Хилтон (преподаватель Международного института биоэнергетического анализа) в статье «Ярость, агрессия и демонические лица ярости: биоэнергетический подход к негативности»:

Такое адаптивное «я» старается вести себя с окружающими так, как с ним самим никто никогда не обращался. Личность с такой структурой «я» привлекает два типа людей – во-первых, те, кто демонстрируют к ней такую же враждебность, которая вызвала исходную травму, и во-вторых, те, которых подобным же образом сломали. Первые привлекательны потому, что адаптивное «я» отказывается верить в открытую немотивированную враждебность – как оно не могло когда-то поверить во враждебность матери, самой своей природой, предназначенной любить. Адаптивное «я» как бы просит причинить ему боль, чтобы доказать, что человек сможет ее вынести.

Одновременно, как пишет все тот же Хилтон, «демоническая "защитная" сила внутри говорит:

Не стоит и упоминать, что противоборство этих разнонаправленных психологических векторов все сильнее разрушает единство личности, все более усиливая психотический компонент.

Вторые же привлекательны потому, что создают ощущение общности на почве общей беды – внутренней сломленности при осознании, что никакой исходной вины-то и не было, что наказание было несправедливым. Но первое чувство симпатии скоро сменяется антипатией, потому что негативность никуда не делась: симпатия к подобному себе с новой силой пробуждает самообвинение и самоосуждение, которое легко проецируется на похожего.

Выбраться из этих порочных кругов крайне сложно. В любом случае придется набраться мужества и взглянуть своей подавляемой ярости прямо в глаза. Это единственный путь, другого нет. И сделать это можно только в терапевтической ситуации. Телесный подход, в частности, биоэнергетика в дополнение к чисто аналитическим методам предлагает ряд физических практик. Если чувства буквально заперты мышечными блоками, эти блоки необходимо расслабить первым делом на уровне тела.

Ярость и гнев, которые человек, наконец, увидит и признает в себе, нужно обязательно выразить – ударами, пинками, криками. Боль должна выйти из тела, чтобы оно вернуло себе утраченную когда-то свободу. В любом случае, у взрослого человека давно уже есть зрелый разум, он усвоил социальные и коммуникативные нормы общения с другими. Он уже не будет рвать у другого из рук блестящую синюю машинку. Так что плечевой зажим, не позволяющий протянуть руку к другому (совершить акт агрессии в терминологии психоанализа), ему уже совершенно ни к чему.

Может быть, это будет совсем другой жест – дружелюбия, например. Зрелый, свободный и сильный человек абьюзов не совершает.

Подробнее в телеграмм канале "Душа ручной работы"

Книги Лоуэна здесь