Создатель iFarm — о пиратстве, венчурных инвестициях, технологичной аюрведе и нейросетях-агрономах

Александр Лысковский начал зарабатывать на первом курсе университета. Он разрабатывал игры, построил свой бизнес, финансировал IT-стартапы и придумал «умную»‎ ферму, где о растениях заботится нейросеть.

Много лет предприниматель занимался аркадами. Первый миллион он заработал в компании Alawar, которую создал в 1999-м году. Главный проект Лысковского сегодня — вертикальные фермы iFarm.

О гранте NASA, украденных играх, венчурных инвестициях и о том, как связаны IT и аюрведа — в интервью для шоу «Первый миллион»‎‎ от «1С-Битрикс»‎.

Я никогда не работал на кого-то. В 17 лет у меня уже появился бизнес.

Тогда я учился на первом курсе факультета информационных технологий в Новосибирском университете. Это был 1993-й год, и мне очень хотелось играть в компьютерные игры. Для этого сперва приходилось их делать.

Доступные компьютеры были только в университетских лабораториях. Подход был такой: хочешь за компьютер — занимайся программированием. То есть создавай что-нибудь. А потом пришли люди, готовые за эти разработки заплатить.

NASA в то время тестировало новый девайс. Предполагалось, что человек может произвольно менять электрическое сопротивление кожи и так управлять техникой в невесомости. Девайс разработали, а университетам дали задачу: написать тренажер. Все были уверены, что правильный тренажер — это игра.

Про грант от NASA нам рассказал один из преподавателей. Предложил написать игру и немного заработать. Вся эта идея с сопротивлением кожи, кстати, оказалась в итоге нерабочей. Но игра у нас получилась хорошо.

Правда, заработал на ней в основном наш преподаватель. Зато мы получили неограниченное количество времени за компьютерами.

Сперва игры мы писали втроем. Потом один из сооснователей разуверился в идее и ушел работать программистом. Денег после NASA у нас не было.

Это была развилка. Мы жили на дошираках, но продолжали работать. Я верил: раз мне заплатили за одну из разработок, то рано или поздно заплатят снова.

Первая игра, на которой мы заработали, была пиратским клоном пакмана. Она так и называлась — «Пакмания»‎. Об авторских правах мы тогда ничего не знали и много чего спиратили. Мы вставляли в игры музыку, спокойно использовали логотипы. Осознание того, как все устроено на самом деле, пришло только в нулевых.

Мы получили за пакмана около 100 тысяч долларов. Хорошие деньги для 1998-го года. После этого думали разойтись. Но решили попытаться еще раз: сняли офис в подвальчике и начали писать и продавать за границу маленькие игрушки. К 99-му году, когда появился Alawar, команда состояла уже из десяти человек.

В США хорошо покупали игры через интернет. И платили долларами. А 100 долларов, например, были тогда для Новосибирского Академгородка огромной зарплатой. В начале мы зарабатывали в районе 1 тысячи долларов в месяц. Этого без проблем хватало на выплаты сотрудникам и аренду.

В начале нулевых мы осознали, что пиратить нельзя, и ушли от классических аркад. А еще научились продавать игры: к нам начали приходить за помощью другие разработчики.

Чтобы продавать много и хорошо, нужно было знать английский, работать с прессой, сетями, поисковиками, каталогами. А еще принимать оплату через интернет.

В то время получить деньги из-за рубежа было той еще задачей. Допустим, вы приносите американский чек в банк Новосибирска и просите его обналичить. А у вас спрашивают: «Простите, а что это?»‎.

Мы брали чужие игры на дистрибьюцию и скоро превратились в полноценного издателя: платили разработчикам авансы, помогали придумать игру, управляли, продюсировали.

В 2003 году я перестал программировать. Жалею об этом до сих пор. А потом перестал играть в игры. Когда долго чем-то занимаешься, уже не получаешь удовольствия от процесса. Как в том анекдоте про учительницу музыки, которая всегда просит выключить радио.

Мой первый миллион был виртуальным. В 2010 году Alawar пришла покупать крупная игровая компания. Предлагали 25 млн долларов. Это было очень крутое ощущение: вот столько твоя компания стоит, и завтра 25 миллионов могут лежать у тебя на столе. После покупки нас звали в штат: продолжать разрабатывать игры и получать хорошую зарплату.

Alawar на тот момент была успешной компанией с хорошим оборотом: как раз 22-23 млн в год. И то, что нас покупают за оборот, задевало. Всех вокруг брали за 2-3 оборота, Facebook стоил все 10.

Принцип работы я понял позже. На самом деле тогда мы не стоили даже 25-ти. Покупатель должен смотреть на возможность масштабирования бизнеса. Не важно, сколько проект сейчас зарабатывает. Важно, сколько он сможет приносить через 5-10 лет.

В России много хороших программистов. А успешных игр — не слишком. Есть прекрасная история братьев Бухманов и Playrix, есть ZeptoLab и хорошие кейсы в Mail.ru. Мы в Alawar хотели быть как Playrix, как Electronic Arts или Blizzard. И у нас был потенциал, чтобы стать очень крутыми. Но что-то пошло не так.

Сейчас я понимаю, что в 2010 году, когда нам предлагали за проект 25 миллионов, его нужно было продавать. Либо перевозить в Москву, менять топ-менеджеров, стратегию выхода на рынок, платформу и модель монетизации. Но я не хотел все переделывать, мне нравился старый Alawar.

Я долго жил в ощущении головокружения от успеха. Мне часто везло, и я был уверен, что все делаю правильно. Это ошибка выжившего: я плохо анализировал свои действия, часто полагался на интуицию, не слушал умных людей и совершал стратегические ошибки.

В нашем совете директоров были потрясающие люди. Например, Сергей Белоусов (Acronis, Parallels, Runa Capital). Он давал мне правильные советы. А я отвечал, что он ничего не понимает в моем бизнесе. Мне продолжало везти: Alawar не затронул кризис 2008 года. Мы зарабатывали в долларах, а курс доллара тогда вырос. У всех вокруг были проблемы, а я покупал новую Infiniti. В Новосибирске в конце 2008-го таких было две на весь город.

В общем, ошибки накапливались. И начинали давить на финансовое состояние компании, на меня лично, на совет директоров. В 2014 году я вышел из оперативного управления Alawar. Игры меня больше не увлекали — я хотел стать венчурным инвестором.

На самом деле я инвестировал в IT-проекты с 2009 года. Мне казалось, что венчурные инвесторы все делают неправильно. А вот я приду, стану рулить миллионами, создам крутые компании. Я ходил по разным фондам, предлагал взять меня партнером. А они предлагали принести деньги и подтвердить опыт. Я говорил, что у меня за спиной собственная компания. Но мне отвечали: «Ты стартапер из 90-х. Твой опыт никак не перенести на стартапы начала первых‎. Экзита же не было. Так что вкладывай деньги или начинай с самого низа, иди к нам аналитиком».

Это было обидно. И я решил: ну и ладно, сделаю все сам. Стал этаким серийным бизнес-ангелом и профинансировал около 7 проектов. Я с удовольствием помогал молодым предпринимателям, даже давал какие-то советы. Думал, что я как Белоусов.

Пока я общался с создателями IT-стартапов, наткнулся на тему, которая так меня увлекла, что на ее основе я сделал собственный проект.

Компания Vedapulse занималась аюрведой. Но на основе науки. Они разработали комплекс пульсовой диагностики для специалистов по традиционной медицине.

Саму методику анализа сердцебиения придумал советский врач Роман Баевский для космической отрасли. По характеристикам пульса можно было увидеть, что человек напряжен, испуган или испытывает стресс. Vedapulse выпустили девайс, который делал такие измерения. На их основе он показывал баланс аюрведических дош, то есть жизненных сил.

Я успешно проинвестировал проект. Потом предложил ребятам сделать на готовой основе новый стартап с привязкой к западной медицине. Они отказались, но ответили, что я могу разработать такой проект самостоятельно. Так и появился сервис мониторинга стресса Welltory.

Девайсы для медицинской диагностики сейчас активно развиваются. Некоторые программы уже сегодня делают выводы лучше врачей. Но если врач-диагност когда-нибудь уйдет в прошлое, то врач-переговорщик всегда будет нужен пациенту. Подавать еду в ресторане может робот, но рестораны все еще нанимают официантов. Потому что людям важна коммуникация.

Сам я использую для диагностики Garmin и Welltory. Слежу за качеством сна и уровнем стресса. В Welltory есть понятие «батарейка»‎: это показатель готовности организма к сложным нагрузкам. Я всегда могу открыть телефон и увидеть: я заряжен на 50% или, может быть, на все 100%. Сегодня утром, например, батарейка у меня была на 95%. Я поискал, куда делись еще 5%, и увидел: был сбой во сне.

Последние 3,5 года я занимаюсь проектом iFarm: автоматизацией вертикальных ферм, на которых растут ягоды, зелень и овощи.

Люди выращивают еду там, где позволяют условия. Но чтобы перевезти ее с одного конца мира на другой, нужно провести химическую обработку и создать искусственную среду для хранения. Мы отравляем планету и оставляем огромный углеродный след. Ещё и продукты в результате получаем невкусные.

Но есть технология, которая позволяет выращивать любую еду там, где удобно: это небольшие вертикальные фермы, где поддерживается нужный микроклимат, а растения получают необходимое питание. Для того, чтобы эта технология получила широкое распространение, нужна автоматизация. В мире нет такого количества агрономов, чтобы обслуживать миллионы маленьких ферм. Именно автоматизацией локального выращивания еды и занимается iFarm.

На сегодняшний день мы автоматизировали 7 ферм. И планируем автоматизацию еще 20-ти до конца года.

На этом рынке есть невероятно успешные стартапы. Недавно, например, на бирже появилась компания-единорог из США: они специализируются на выращивании томатов.

Вертикальные фермы — это не только возможность вывести на рынок вкусную и свежую еду. Это еще и экологично: для них нужно в 50 раз меньше воды, чем для выращивания на полях. Там не используются пестициды, а урожай не попадает в газомодифицированную среду.

Лично для меня это очень «осязаемая»‎ история. Раньше я занимался чем-то виртуальным: вот маме сложно объяснить, что такое разработка игр. Зато сейчас я могу принести ей корзинку клубники.

Гигантскую индустрию агротехнологий создают люди. Агрономы, агрохимики, специалисты по защите растений много лет изучают, как все работает. А мы перенимаем у них методы и автоматизируем их. Но надеемся, что наша нейросеть однажды придумает что-то крутое. Посветит другим светом — и базилик станет слаще. Или вырастит квадратные томаты.

Скажу по-секрету: вся iFarm выстроена вокруг идеи сделать свою «Хванчкару»‎. Особенный виноград, из которого получается это вино, растет в определенном регионе Грузии. Если лозу вывезти в другую долину, вкус будет не тот. Особенности связаны с климатом. В вертикальной ферме мы надеемся научиться воспроизводить все подобные тонкости.

Сегодня у нас не растет винограда. Но когда-нибудь он обязательно будет. А пока что мы выращиваем около 80-ти видов зелени, самую вкусную в мире клубнику и овощи.

Я уверен, что будущее — это оцифровка всего, что происходит вокруг. Через 20-30 лет у нас будут датчики, которые анализируют самочувствие, состояние здоровья, наследственность и образ жизни. А потом советуют, что можно скорректировать, чтобы чувствовать себя лучше.

А еще будущее — за машинным обучением и нейросетями. И их применением во всех областях знаний. Например, именно IT-технологии последние 10 лет двигают вперед фудтех.