«Советские миллиарды были для всех нас тогда абстракцией. Их никто не видел»

Отрывок из книги первого инвестора и бывшего председателя совета директоров «Рамблера» Сергея Васильева «На разломе двух времён» о его первых шагах в бизнесе.

Первый кооператив под названием «Консультант» мы создали вместе с нашим факультетом. Но что будет делать этот кооператив, как зарабатывать — никто ещё не понимал.

И вот как-то осенью, сидя в нашей студенческой общаге и разгадывая вместе кроссворды, мы вдруг подумали: а не сделать ли из этого бизнес? Если нам самим нравится искать свежие кроссворды и решать их, то, наверное, это интересно и другим. А в киосках тогда был полный голяк с литературой и новыми журналами. В общем, мы решили: это может пойти.

Проект был такой — мы придумываем кроссворд или несколько и печатаем их на листе бумаги размером А3. На лицевой стороне — кроссворд, а на обратной — ответ. Распределили роли: Серёга сочиняет кроссворды, я ищу, где их напечатать, и думаю, как продавать, остальные — на подхвате.

Серёга сел за рисование и придумывание кроссвордов, а я отправился в типографию ЛИИ (Летно-Испытательного института). Пришёл туда и предложил:

— Вот мы, с ФАЛТа, организовали первый у нас кооператив и хотим напечатать кроссворды. Сможете?

Мне ответили:

— Легко. Несите рисунки, тексты и прочее.

Они сами тогда только организовали собственный кооператив и готовы были в те часы, когда институт не работал, всё это нам напечатать.

— Только у нас ещё нет на это денег, — уточнил я, — но мы готовы рассчитаться с вами сразу после того, как продадим свои листовки.

В типографии мне ответили:

— Мы готовы. Это для нас будет первый коммерческий заказ. Нам самим интересно. Несите, напечатаем без денег, расплатитесь потом.

После этого я побежал в свой кабинет в комитете комсомола, где стоял телефон, и стал искать номер московского центрального офиса «Союзпечати». Тогда по всей Москве и Подмосковью стояли киоски «Союзпечати» — только они продавали газеты и журналы. Нашёл их телефон, позвонил и спросил:

— Мы — кооператив при МФТИ, издали листы-кроссворды. Можем ли мы через вашу сеть киосков это продать в Москве?

Мне тут же ответили:

— Почему бы не попробовать. У нас как раз сейчас мало периодики на прилавках. В успехе мы не уверены, поэтому выкупать ваши листки не готовы, но можем взять их на реализацию, наша комиссия будет десять процентов от продаж.

Я обомлел: вот это удача, «Союзпечать» — это круто.

Осталось только изготовить тираж и привезти кроссворды на центральный склад. Я побежал заключать договор с типографией ЛИИ, отдал им рисунки и тексты — Серёга к тому времени как раз всё закончил. Потом мы с друзьями скинулись на автобус, чтобы весь этот тираж «макулатуры» довезти из Жуковского на склад «Союзпечати» в Москве.

Наступили томительные недели ожидания: продадут наши кроссворды или нет? От этого зависело всё. Ведь нужно было ещё расплатиться с типографией и факультетом, который дал нам крышу и печать кооператива.

Я тогда часто ездил электричкой из Жуковского в Москву, находил ближайший к вокзалу киоск «Союзпечати» и смотрел из-за угла: подходят ли, покупают ли наши кроссворды? Бывало, я стоял так часами. Меня очень печалило тогда и волновало, что покупатели к киоскам почти не подходили.

Прошло несколько месяцев — кажется, три. Такой срок был нам назначен в «Союзпечати» — после этого они должны были доложить нам, сколько продали, перечислить выручку за вычетом своей комиссии и отдать оставшийся тираж. Порог нашей окупаемости был где-то 30%.

Нужно было продать минимум 30% тиража — а всего мы напечатали 100 тысяч листовок, — чтобы хотя бы выйти в ноль, то есть рассчитаться с типографией, вернуть свои деньги за перевозку, оплатить налоги кооператива, перечислить комиссию «Союзпечати» и положенную долю факультету.

Я очень волновался, когда звонил им через три месяца. Спросил:

— Сколько продали?

И услышал в ответ:

— Извините, но всё реализовать не удалось, продали только 80% тиража. Больше не смогли. Нам придется вам вернуть оставшиеся 20% листовок — и к тому же они все потрёпаны и, наверное, испорчены, так как свозили их из киосков со всей Москвы. Ещё раз извините…

Я обомлел. Это более чем в два раза превосходило то, что нам было нужно для окупаемости. Это был феерический успех.

«Союзпечать» перечислила нам деньги. Мы рассчитались с типографией, вернули транспортные, долю факультету, после чего на каждого из нас осталось где-то по тысяче рублей. Столько я до этого зарабатывал, будучи командиром стройотряда, за три месяца тяжелого физического труда где-то в Сибири, да ещё и с учетом сибирского повышенного коэффициента.

После первого успеха мне показалось, что мы и дальше сможем так жить: продолжать заниматься наукой, самолётами, аэродинамикой, и периодически — проводить такие коммерческие сделки через наш кооператив.

Жизнь переменилась: я перестал ездить в общественном транспорте, ждать на остановке автобус, толкаться в нём — всегда стал ловить тачку. Добраться на такси от общаги до платформы «Отдых» на электричку, чтобы ехать в Москву или в Коломну к жене и тёще, стало для меня нормой. Раньше я мог позволить себе такси раз в месяц, и то если очень опаздывал.

Мы пытались заниматься тогда всем подряд.

Шабашки у студентов Физтеха были обычным делом: мы клеили обои в московских новостройках и красили металлические пролеты в ангарах аэропорта Домодедово. Шабашки находились случайно, через друзей и знакомых. Для этого не нужно было устраиваться на работу или заключать специальный договор, всегда находился человек, который всё организовывал и решал все вопросы. Нужно было просто физически работать.

Но подряды были небольшие, и по сроку, и по заработку. Найти надёжную и долгосрочную «золотую жилу» не удавалось.

На большом Физтехе, в Долгопрудном, успешными были шабашки по гидроизоляции швов в панельных домах. Но тут нужно было иметь альпинистское снаряжение и соответствующий навык, а главное — найти сам подряд и договориться о шабашке. На швах ребята зарабатывали очень хорошо, но это была не наша тема. Нужно было искать что-то свое.

Организовав первую сделку через факультетский кооператив по продаже кроссвордов, мы предположили, что наконец-то нащупали свою «тему». И дело было даже не в самих кроссвордах, а в том, что мы смогли заработать большие деньги, не занимаясь тяжёлыми строительными работами. И мы стали искать другие подобные варианты.

У одного из наших однокурсников был знакомый на юге, там выращивали яблоки. Сравнив их цены с нашими в магазинах Жуковского, мы увидели, что они отличались раза в два, и решили на этом заработать. Скинулись деньгами и заказали один фургон из Краснодара. Через месяц приехал трейлер с яблоками, но местные магазины отказались их покупать.

Для них было полной неожиданностью, что кто-то может самостоятельно, без указания сверху, привезти машину яблок. Мы убеждали, уговаривали, но сумели пристроить только часть. В результате даже двукратное превышение розничной цены над краснодарской не покрыло всех расходов.

Часть яблок пришла гнилой, расходы на транспорт оказались большими, магазины взяли немного и продали не всё. В конце концов мы едва вышли в ноль, заработать не удалось.

Тогда мы предприняли вторую попытку заработать на «кроссвордах», но сразу же наткнулись на проблемы. Буквально за полгода Москва насытилась печатной продукцией, и столичный офис «Союзпечати» отказался брать на реализацию наши кроссворды. Пришлось договариваться с областными отделениями «Союзпечати», и мы поехали развозить нашу «макулатуру» в Курск, Смоленск и Рязань.

Москва — огромный город, он проглатывал всё, если удавалось пристроить товар в московскую крупную сеть, а вот в регионах было иначе. Тут были не те объемы и не те скорости.

В общем, на второй «кроссвордной» сделке прибыли получить уже не удалось. Мы с трудом растолкали тираж. Пришлось даже договариваться со службами поездов дальнего следования: может, они возьмутся продать наши кроссворды?

Одним словом, кооперативные дела буксовали, но мы продолжали искать новые темы. А может… выращивать и продавать грибы? Например, шампиньоны. Или собирать автомагнитолы для «Жигулей», они тогда были в большом дефиците. А может шить футболки и майки? А может?..

Разных начинаний было много, но всё это не приносило денег и отнимало много сил и времени. И при этом я продолжал ходить в ЦАГИ, учиться в аспирантуре и искать тему своей будущей диссертации.

В тот момент мы ещё верили в науку. Она казалась нашей основной работой и делом жизни. Хотелось просто найти какую-то параллельную тему, кооперативную жилу, через которую можно зарабатывать дополнительно на жизнь. Опыт вчерашних стройотрядов, шабашек показывал — это вроде бы возможно и достижимо.

Но в тот год ситуация вокруг стала неожиданно резко меняться и осложняться. Суеты было много, но деньги кончались. Уже не спасали и кооперативные доходы.

Повсеместно в стране начали пустеть прилавки магазинов, вводиться карточки, резко обесцениваться зарплаты. Напряжение росло. Впервые в жизни я почувствовал, что денег на жизнь стало не хватать. И при этом где-то в центре начиналось что-то совсем новое, яркое и большое. В газетах замелькали необычные слова… биржи и банки.

Что это такое? Как это работает? Мы ничего в этом не понимали, но возникало четкое ощущение, что там, в Москве, начинается что-то совсем иное.

Острая нехватка денег на жизнь и вскипающая активность нового бизнеса в столице говорили: нужно срочно что-то менять в жизни.

По старым стройотрядовским связям Андрей договорился, что нам временно дадут пустой кабинет в здании горкома комсомола на Колпачном. Там мы и собрались, четыре друга-однокурсника. Я, Андрей, Игорь и Лёха.

Главное в том кабинете было то, что там стоял телефон, и по нему можно было звонить свободно и куда угодно. Если есть телефон — значит, нужно куда-то звонить и что-то предлагать. Главный вопрос был: что предлагать? Торговать компьютерами или факсами, начинать организовывать новую биржу или что-то в том же духе?

Но мы быстро поняли, что это никому не нужно — уже было много и бирж и контор по торговле факсами. И вот в какой-то момент пришла мысль… А может — банк?

И тут Игорь сказал, что у Юли, его жены, есть тётка из Вышнего Волочка, и что она вроде бы работает в каком-то банке. Может, им что-то нужно в Москве? Игорь позвонил своей родственнице, и та ему ответила: да, их старый советский «Жилсоцбанк» акционируется — и будет теперь называться «Тверьуниверсалбанк». Она пообещала поговорить с руководителями банка о том, не хотят ли они открыть московский филиал.

Через некоторое время она перезвонила и сказала: «Им это интересно. Козырева (она была президентом банка) как раз задумалась о том, чтобы открыть в Москве филиал».

Мы тут же договорились, что Козырева приедет к нам в Москву познакомиться. Поняв, что к этому есть интерес, мы стали искать телефоны других региональных банков и всех спрашивать:

— А не хотите ли вы открыть московский филиал? И — о, чудо — практически везде нам говорили:

— Да.

Банки активно развивались, и все хотели открыть филиал в Москве. Таким образом, за неделю мы получили минимум три или четыре твёрдых предложения встретиться. Мы договорились, что к кому-то приедем сами, кто-то согласился добраться до нас в Москве.

И тут комната в здании горкома комсомола оказалась нам очень важна для презентации себя как команды. Вот, смотрите, какие мы крутые, со связями в центре Москвы.

Уже на следующей неделе к нам на чёрном иностранном автомобиле приехала красивая высокая моложавая женщина, блондинка лет 40–45, Александра Михайловна Козырева. Она нам сразу понравилась. Мы заранее договорились с секретарем горкома, чтобы он временно пустил нас в свой большой кабинет — там мы с ней и встретились. Сказали мы примерно следующее:

— Мы сами из Физтеха, активные комсомольцы, входим в руководство областного штаба строительных отрядов, всех тут в Москве знаем и всё можем решать, хоть и молодые. — Мы предлагаем организовать в Москве какой-нибудь бизнес для региональных банков.

Пообщавшись и познакомившись с Александрой Михайловной, мы договорились, что через два дня сами приедем в Тверь с «Программой» развития банка и создания филиала.

Надо сказать, что в тот момент мы вообще не знали, что такое банк, — и потому вся эта затея ещё казалась нам сомнительной и толком мы в неё не верили. Но между собой мы договорились, что я попытаюсь набросать программу, как развивать банк, с которой мы и поедем в Тверь.

На подготовку этого документа было меньше двух дней, а мы ничего не смыслили в банках и финансах. Поэтому я стал искать книги, ездить по книжным магазинам. И тут я понял, что там нет вообще ничего по финансовой теме. В СССР банки никому не были интересны, и потому в магазинах книг о них не было вообще.

Так в поисках хоть какой-то информации прошёл день. Оставался всего один, последний день. Пришла мысль поискать в библиотеках. Я отправился в одну, в другую, и везде мне говорили:

— Об этом книг нет.

— Может быть, вы что-то найдёте на Неглинной, в Госбанке СССР, — посоветовали мне в одной из библиотек, — если только вас туда пустят.

Было шесть вечера, когда я постучался в дверь с табличкой «Библиотека Госбанка СССР» и спросил:

— А могу ли я почитать что-нибудь о банках?

Там удивились, но впустили меня, подвели к двум огромным полкам с толстыми книгами на тему «Банковское дело» и сказали, что у меня есть всего два часа до закрытия.

Это было как в ночь перед экзаменом по урматам. Я погрузился в иной мир абсолютно новых для меня терминов: «дебет», «кредит», «депозит», «акции», «аккредитивы», «облигации», «процентные ставки», «чеки» и прочее.

Видя, что я погряз в книгах и лихорадочно строчу, исписывая лист за листом, библиотекарша из Госбанка смилостивилась и просидела со мной лишних два часа. В то время в библиотеке я был один, вообще один.

Никому эта литература была не нужна — и потому, наверное, та женщина так удивленно и с жалостью смотрела на меня. Часов в десять вечера я вышел из библиотеки и поехал на метро, а затем на электричке назад в Жуковский, в общагу, откуда рано утром мы вчетвером с друзьями-однокурсниками должны были отправиться к Козыревой с программой.

Утром мы поехали в Тверь, по дороге обсуждая новые для нас банковские термины, пытаясь разъяснить друг другу их суть. Мы читали нашу «Программу», что-то обсуждали и смеялись. Мы были одновременно и уверены в себе, и сомневались в этой авантюре.

К обеду мы приехали в Тверь и зашли в большое старое здание советского Жилсоцбанка, на котором висела свежая табличка: «Тверьуниверсалбанк». Козырева встретила нас в своем большом кабинете, внимательно прочитала нашу бумажку, затем стала задавать вопросы, а мы отвечали, кто что мог.

В конце встречи она спросила:

— Если мы договоримся, кто у вас будет главным?

Все повернулись в мою сторону.

Надо сказать, что мы это заранее специально не обсуждали.

— Ну, тогда так и решим, — сказала Козырева. — Сергей Анатольевич, я назначаю вас директором московского филиала «Тверьуниверсалбанка», начинайте формировать команду.

И мы, довольные и счастливые, вышли от неё. Походили по зданию, познакомились с кем-то ещё из руководства и поехали назад в Москву.

Когда мы ушли из кабинета Козыревой, она вызвала своего первого зама, вручила ей написанный мною листок, «Программу», и сказала:

— Разошлите по всем нашим филиалам и отделениям. Вот так мы будем теперь развивать наш банк.

Мы начали работу банка с самых простых операций, а именно: пошли по близлежащим магазинам с предложением, чтобы они открывали у нас счета, а мы бы помогали с инкассацией и прочим. И тут же от этих магазинов стали поступать вопросы, выдаём ли мы кредиты.

— Конечно, — отвечали мы, хотя у нас тогда денег ещё не было, банк только открылся.

Поэтому мы попросили тверской офис перевести на наш московский корреспондентский счёт хоть какие-то деньги. Так всё постепенно и началось.

Мы объезжали соседние конторы и магазины, они открывали у нас счета и переводили нам деньги. Кроме этого, что-то нам переслала и головная контора из Твери. Я впервые получил выписку из РКЦ ЦБ (расчётно-кассового центра Центрального Банка), что у нас там есть деньги.

Деньги вначале были небольшие для банковского дела, но уже и не малые для нас, вчерашних студентов — какие-то миллионы. Впрочем, тогда мы воспринимали их просто как числа на бумажке. Сначала деньги приходили к нам, затем стали уходить, когда первые клиенты стали приносить свои поручения на переводы.

Жизнь потихоньку закрутилась. Я каждый день следил за выпиской из РКЦ и видел, как двигаются деньги туда-сюда. Сколько-то приходило к нам и сколько-то уходило от нас. Мы начинали обучаться бухгалтерии, вести баланс, учёт операций, приходы-уходы, дебеты-кредиты, номера балансовых счетов, выписки из РКЦ, отчёты в головную контору в Тверь…

В общем, мы погрузились в бумаги. На этих бумагах и бумажках были какие-то числа с нулями, и мы понимали, что все эти числа означают деньги. Но самих денег мы ещё не видели, не держали их в руках и, честно говоря, в первое время с трудом сознавали, что все эти циферки — суть реальные деньги.

К концу первого месяца нашей работы в выписках счёт уже стал многомиллионным, а самих денег мы ещё не видели. И все это объяснялось тем, что мы к тому времени просто не успели открыть свой кассовый узел.

Центральный Банк по Москве дал «Тверьуниверсалбанку» разрешение на открытие московского филиала и утвердил меня на должность директора, но работать с наличными разрешил только после запуска кассового узла. Строительство затянулось, и мы всё никак не могли сдать этот узел, чтобы его принял ЦБ. Где-то через месяц мы его таки достроили, и касса наконец-то открылась.

Как раз к этому времени у нас появился клиент, с которым мы стали договариваться о первом кредите. Это был Дима Зайцев или Зойша, как мы его звали между собой, — наш же физтех-однокашник с ФАЛТа. Мы все тогда ещё жили в общаге и активно между собой обменивались информацией, кто и чем занимается. Дима с друзьями вот уже полгода как занимался торговлей металлом.

Я не раз с завистью слышал про них в общаге и про их торговые успехи. Истории про баснословно прибыльные сделки, когда кто-то покупал вагон алюминия в одном месте и продавал этот вагон в другом, будоражили наше сознание. Узнав, что мы занялись банковским делом, Зойша пришёл к нам с предложением взять у нас кредит. Именно так: он возьмёт, а не мы дадим.

Это он, крутой трейдер с полугодовым стажем прибыльных сделок, пришел тогда к нам, юнцам-банкирам, чтобы научить, как нужно зарабатывать. При этом банкиров он тогда не знал, а если с кем и общался из банковского персонала, то только с пожилыми операционистками за стеклом сберкассы. И потому он сам не очень-то осознавал, что такое взять кредит.

Мы тоже тогда это с трудом понимали. Например, мы даже не подумали спросить о каком-нибудь залоге. Ну правда, откуда мог быть у Димы-Зойши залог? Он, как и мы, жил в общаге, всё, чем он располагал, — это стул и железная кровать, да и та казённая, так откуда у него мог взяться залог?

Так что мы его ни о чем таком даже не спрашивали. Главное, что было у Зойши, — это сделка. Он пришел со сделкой.

Я уже не помню точно, в чём заключалась её суть, но примерно это было так: он договорился с работниками какой-то железнодорожной станции под Москвой, что ему отцепят три вагона алюминия и продадут по заниженной цене. И при этом он договорился с каким-то заводом в Сибири, что там купят у него эти три вагона по значительно более высокой цене — прибыль ожидалась то ли 30, то ли 40%.

Основная проблема сделки — и, соответственно, основная задача, — заключалась в том, что расплатиться здесь, под Москвой, за алюминий он должен был наличными. Из-за этого и цена оказалась такой низкой. Те вагоны ему предлагали купить за десять миллионов рублей наличными.

И вот Зойша пришёл к нам и спросил, можем ли мы дать ему кредит в десять миллионов и именно наличными? Вопрос его звучал примерно так:

— Ну что, слабо, банкиры?

Мы даже не стали разбираться, реальна ли сама сделка.

Мы принялись изучать инструкции ЦБ про кредиты. Нас интересовало, как выдать кредит компании или кооперативу, да ещё так, чтобы деньги можно было снять наличными. Тогда мы действительно не понимали, можно или нет.

Раньше, в Советском Союзе, все слышали про какие-то миллиарды на строительство того, на строительство сего, но все расчеты между предприятиями шли безналом. Наличных предоставлялось ровно столько, сколько нужно было для выдачи зарплат, и ни копейки больше.

Советские миллиарды были для всех нас тогда абстракцией. Их никто не видел. Каждый видел только те сто рублей, которые получал раз в месяц. Поэтому вопрос о том, можем ли мы дать Зойше десять миллионов рублей кредита наличными, был для нас всех сверхнетривиальным.

Но, вчитавшись в инструкцию тогдашнего ЦБ, мы вдруг поняли: да, можем. Мы решили попробовать.

Мы подписали кредитный договор с Димой, перевели на счёт его кооператива десять миллионов безналичных рублей и взяли его заявление на снятие наличных, чтобы отвезти в РКЦ.

В тот день мы не знали, чем всё это закончится. На нашем корсчете в РКЦ в тот день лежало около 20 млн безналичных рублей. Утром мы послали в РКЦ нашего кассира с заявлением: он должен был снять наличными десять миллионов рублей, чтобы выдать их клиенту. Диму мы попросили приехать ближе к вечеру, так как не знали, получится у нас или нет.

Днём мне перезвонил кассир и сказал, что деньги нам в РКЦ выдали, они их везут.

Вечером приехал Зойша, и мы все собрались в нашей большой переговорной комнате, чтобы ещё раз обсудить кредит, сделку и выдать ему эти деньги. Мы сидели, разговаривали, шутили о чём-то, смеялись, а потом попросили кассира принести-таки деньги, чтоб отдать их Зойше.

И вот кассирша начала пачками заносить в переговорную комнату десять миллионов рублей. Пачек было много, очень много. Мы все сидели вокруг стола, а стол заполнялся и заполнялся этими пачками свеженапечатанных денег. Когда принесли все — мы замерли.

Груда денег завораживала, это была какая-то магическая картина. Мы никогда ещё в жизни не видели столько денег. И они лежали вот так просто на столе перед нами. Их можно было взять, пощупать, потрогать. В этот момент их можно было даже положить в карман.

В переговорной комнате никого не было, кроме нас четверых и Зойши. Все мы этим утром на электричке приехали из нашей облупленной физтеховской общаги. А сейчас сидим тут впятером, и перед нами деньги.

— Это круто, мужики, — произнёс Зойша, всё ещё завороженно смотря на груду денег.

Так же, чуть очумело, взирали на них и мы.

— Работать с налом — это круто, это круто, — запинаясь, стал говорить Дима.

В тот момент наши роли поменялись. Он стал обычным трейдером металла, который перегоняет куда-то вагоны с алюминием, а мы стали настоящими банкирами. Все почувствовали, что мы — уже круче. Мы могли вот так положить на стол десять миллионов рублей налом, а он — нет.

Я хорошо запомнил тот момент, когда у меня вдруг изменилось восприятие денег как таковых.

Мы стояли с Игорем, моим лучшим школьным другом, на платформе «Выхино» в ожидании электрички. Он приехал тогда ко мне из Киева повидаться, и мы вели с ним наши вечные задушевные разговоры.

Это был мой самый близкий друг. После техникума я поступил в МФТИ и осел в Жуковском, а он не сумел сходу пройти на филфак МГУ, попал в армию и вернулся на Украину. Поэтому встречались мы теперь нечасто, и во время редких встреч старались говорить не о каких-то мелочах, бытовухе, а о чём-то главном и сокровенном.

— Зачем тебе банк, Сергей? — спросил меня тогда Игорь. — Это же какая-то бухгалтерия, какие-то вечные счета, бумажки, бюрократия. Это же скучно.

И я начал рассказывать Игорю о своём новом состоянии, о том, во что я тогда окунулся и погрузился. И пока я всё это разъяснял ему, я сам вдруг понял для себя эту новую суть. Будучи советскими школьниками и студентами, мы вообще не думали о деньгах. Деньги не были нашим приоритетом, целью и предметом мечтаний.

Мы думали о науке, творчестве. Я хотел стать учёным и делать открытия, либо руководить институтом или крупным заводом. Эти мечты были довольно абстрактны, но очень амбициозны. Деньги советскому молодому человеку виделись вещью второстепенной.

Их, конечно, всегда не хватало, всегда хотелось иметь больше. Но они тогда были нужны для простых, примитивных задач. Купить джинсы, небольшой телевизор, холодильник. Всегда не хватало денег на книги, на дорогую импортную технику или экзотические продукты вроде ананасов или апельсинов. Но, с другой стороны, такие редкие товары были в дефиците, за ними ещё нужно было потолкаться в очередях.

И потому нехватка денег компенсировалась дефицитом самих этих товаров. Деньги были не нужны. Но как только мы начали банковский бизнес, ситуация сразу стала кардинально меняться.

Наши студенческие деньги почти закончились. К тому же именно тогда начались первые гайдаровские реформы, и цены в магазинах отпустили в свободное плавание. Стипендии, зарплаты и пенсии у всех стали стремительно обесцениваться.

Денег на жизнь уже с трудом хватало, и потому первым и основным стимулом пойти работать в банк была большая зарплата. В этом не хотелось признаваться близким и самому себе. Это казалось чем-то мелочным и мещанским. Но так было только первые два-три месяца.

Постепенно я начал замечать, что у меня меняется отношение к деньгам. Я перестал думать о них как о получке. А проработав в банке полгода, я вообще перестал думать о зарплате.

— Деньги дают возможность продвигать идеи, делать новые проекты. — разъяснял я Игорю свои внутренние открытия. — Деньги нужны совсем не для зарплаты и каких-то мелких покупок. С помощью денег можно начинать что-то новое.

Я тогда понял, что любую идею, любой проект можно оценить в деньгах. Всё что угодно. Придумал что-то, подсчитал, сколько нужно денег, — и запускаешь.

— Мы приехали когда-то покорять Москву, — увлечённо вещал я другу. — Но как её «покорить» — мы не понимали. И вот сейчас именно благодаря деньгам это вдруг стало возможным.

Я перечислял ему совсем свежие мысли и идеи, которые в тот момент уже бурлили в моей голове. Там было всё: и офисы банка по всей стране, и покупка газет и журналов, и открытие телеканала, и запуск новых производств и прочее.

В основе всех тех проектов не лежало никакой продуманной бизнес-идеи, у меня не было стройного бизнес-плана. Мы не считали скрупулёзно доходы, расходы, прибыль. Увлекал сам масштаб задуманного.

— Мы можем делать всё. Оказывается, деньги — невероятно мощный инструмент. И это совсем не мещанство, не ради «улучшения быта», не ради корысти, — как бы оправдывался я перед другом.

Но то, что я говорил тогда, не было оправданием — в тот момент я действительно в это верил.

Прошло много лет, когда я вдруг понял, что тот разговор состоялся в очень важный и интересный момент времени для всей страны. Это был момент транзитного перехода в понимании сущности денег как таковых.

Остап Бендер в «Золотом телёнке» также удивился незаметно для него произошедшей перемене, когда деньги стали не нужны в молодой советской России. Он отобрал у Корейко миллионы рублей, ждал всеобщего поклонения и ликования, а вокруг него все молчали. Никому не были интересны его миллионы. Даже пиво на них нельзя было купить. «Пиво только членам профсоюза».

И вот через 70 лет произошёл обратный переход.

#библиотека