«Хуже нашей отрасли только медицина»: главное из интервью бывшего советника по интернету Германа Клименко

Я думаю, что в администрации президента должна быть единая история. Есть внутренние конфликты, но когда они возникают, они как-то гасятся, люди договариваются. Наверное, я отчасти виноват в том, что не смог найти единой позиции.

Знаешь, когда мы начали, все говорили «советник по интернету», но при этом все как-то очень сильно забыли определить, а что такое интернет, что такое отрасль наша? Условно говоря, является ли программное обеспечение отраслью интернета? Кто первый? Чьи интересы на самом деле должен представлять?

Я для себя каким-то образом очертил, что мой круг интересов это однозначно: «Яндекс», Mail.Ru Group, «Рамблер», исключительно интернет-компании. Вот я был советником по интернету, а коллеги, которые были напротив меня в АП, исторически занимались ИТ-индустрией. Они беспокоились о программном обеспечении.

Я даже так образно объясню: в «Ростелекоме» был такой вице-президент Чеглаков. И еще до моих советнических времен мы попали на какую-то конференцию совместную. И Чеглаков, выступая, явно прямо сорвался. Он называл интернет «плесенью» на проводах «Ростелекома».

Сейчас мы живем в другую эпоху и должны четко признать — для меня, по крайней мере, это очевидно — идея цифровой экономики поразила массы, поразила с силой удара молнии.

Я помню первое совещание у президента по цифровой экономике, где не было ни одного представителя цифровой экономики. Настолько чиновники прониклись спасением от цифровой экономики, что тогда стало понятно — лучше отойти в сторону. Если коротко говорить, «плесень» не смогла договориться с «проводами». Я представляю интересы условной «плесени» и считаю, что она должна доминировать.

Сейчас все обсуждения пришли в правительство и в какой-то локализованный сектор внутри админки. Я не знаю пока, кто возглавит это управление, но оно уже будет четко куда-то двигаться. В целом уже нет споров, что такое интернет-экономика, нет споров, что такое цифровая экономика. Всё предельно понятно.

И дальше мы выйдем с вами в борьбу «плесени» с «проводами». Я искренне надеюсь, что «плесень» победит. Она всегда побеждает.

Каждый высокопоставленный сотрудник администрации, выезжая в регионы, должен проводить прием граждан по их жалобам. Я приехал по одной жалобе в Ижевск. Знаешь, как называлась президентская жалоба, вот реально? «Нет света в переходе».

Я понимаю, вам смешно и вы нормально можете себе это позволить, потому что вы никогда не изучаете матчасть, вы никогда не лезете внутрь. Вам смешно же: во, заголовочек! На самом деле это вопрос конфликта внутри элиты. Это не просто переход.

Я вообще горжусь этой поездкой. По-моему, тогда я ликвидировал всю торговлю в переходах в Ижевске. Переходы были ничейные, их просто тупо сдавали в аренду. А там как в переулках, вот знаешь, прямо так петляет, петляет… И вот жалоба была о том, что там нет света.

Когда мы спустились туда вниз, я увидел такой шалман нормальный. Вышли наружу, поворачиваюсь: слушайте, а это вообще что? Потому что в Москве мы, конечно, проходили путь торговли в переходах, но там тогда Лужков ограничивал какие-то аппетиты этих торговцев, им выделяли какие-то узенькие места. А тут вы прямо идете по рынку в переходе, разве что шаурмы там не было, к счастью.

И я говорю: Коллеги, а это что вообще? А там девушка, которая была буйная такая, говорит: «Вот нет света!» Простите, причем здесь свет? Там сталактиты, там продают хлеб, там продают лаваш, там продают шмотки. Это вообще не магазин. Это переход… Но дело в том, что так было принято.

То есть мы приехали из-за жалобы на отсутствие света, но на самом деле история глубже. Выяснилось, что не решен вопрос, кому принадлежат переходы. А дальше начинаются внутриэлитные конфликты. И выясняется, что мэр города не хочет влезать внутрь, потому что он слабый и так далее. Губернатор там что-то не делает. Вот такие истории.

Мы должны четко признать, что у государства есть проблема, она везде: очень сложно оценить эффективность работы там, где нет KPI.

Я никогда не думал, что буду гордиться тем, на что потратил полтора года. Вроде же это просто: добавить в закон о телемедицине слова «прием осуществляется очно медицинским способом». Вот 19 лет его не могли принять, мы за полтора года его приняли.

Я делал то, что мне положено — собирал совещания, ставил на учет беспилотные автомобили «Яндекса», много-много чего делал из мелочей. Серьезно горжусь, что мы в «Матросской тишине» сделали телемедицинский прием больных. Это колоссальнейшая проблема. Она очень серьезная.

Понятно, был закон о телемедицине, розничный экспорт — это то, что было публично. Огромный пласт работы, который был исключительно бюрократически занудлив.

Я так говорю, у меня рабочий день после попадания на эту должность стал в два раза дольше. Раньше я вставал в 11, ложился в час — стал вставать в семь, ложусь тоже в час.

Я считаю, да. У нас очень сложная отрасль. Обязательно должна быть экспертиза, обязательно должен быть кто-то не из индустрии «проводов», должен быть представитель «плесени» — неважно, кто это будет, — у него действительно должно быть мнение.

Возможно, что я уже настолько разровнял нишу и успокоил СМИ, что, может быть, имеет смысл советником стать, например, Аркадию Воложу. Можно попросить много-много приличных, хороших людей быть советником президента. Это не значит, что он будет исполнять эти советы. Это значит, что это позиция, с которой я могу не согласиться, но сама позиция, мне кажется, должна быть, чтобы мы имели объективное мнение индустрии.

Плющев: Говорят, что ИРИ у тебя отжали. Так ты и формулируй.

Клименко: Ну да. У любого советника в целом очень маленький аппарат. То есть всё, что я делал, это делало одно лицо. И, конечно, именно советник должен иметь свое лицо самостоятельное. У него должен быть свой инструмент.

У меня была своя медийность, у меня были свои ресурсы. И у меня точно так же был Институт развития интернета, который создавал Вячеслав Викторович Володин, у которого я был председателем совета, и мы как-то нормально шли.

Потом, когда Володин ушел в Государственную думу, у некоторых людей возникло, наверное, желание получить и Координационный центр доменов сразу же, потому что ИРИ там был в учредителях. Началась не очень красивая история.

И мы просто убили продукт. Как бы ни смеялись над экспертами ИРИ, но, действительно, мы выступали некой такой формализующей силой. А когда вы инструмент сбили с ритма, то есть он ушел — восстановить его невозможно, вытаскивать его бессмысленно. То есть вот как в ряду у нас — РОЦИТ, РАЭК, ИРИ — вот у нас теперь сидят три института, которые говорят: «Гера, давай заново создадим что-нибудь». Я говорю: «Ну, коллеги, время-то ушло».

В позиции «я девочка, я хочу платье» можно очень много сделать, но для этого надо идти не советником президента, а нужно идти, скажем, на митинг на Болотной.

Вот если честно — говённее нашей отрасли только медицина. Знаете ситуации, когда эндокринологи не любят кардиологов, причем не любят фундаментально. С телемедициной чудо случилось: мне удалось договориться просто со всеми, потому что мы реально стучали по головам.

Есть понятие: надо договариваться, надо разговаривать. Но если мы рассмотрим все законы, которые мы принимали в Думе, давайте сейчас честно скажем: ни один из них не работает.

Я помню «Яндекс», который сидел на совещании у депутата Левина и говорил, что если введете закон о блогерах — мы сдохнем, если «закон Яровой» – цена на связь вырастет в три раза. Это уже три года идет, прости, прямо с моего момента назначения. И 1 июля, я тебя уверяю, ничего не будет, вот поверь мне на слово.

Ты знаешь, почему Telegram работает? Дело в положении о Роскомнадзоре. Очень в лоб написано, как надо блокировать. У Роскомнадзора нет бюджетов, у него нет штата.

Я тебе и сейчас могу сказать, что да, действительно, если бы мне три года назад дали ключик, я бы закрыл Telegram. Жаров ошибся в одном: он запустил болезнь до того момента, когда она уже стала неуправляемой. А инструмент он не смог оценить.

Пригласи сюда в эфир любого хорошего системщика и задай ему аккуратный вопрос: «Можно ли деградировать трафик?» Он тебе ответит, что можно. А у Жарова нет этого права. У него есть право одно: забанить по IP – всё, больше ничего.

Если Министерство связи изменит процедуру блокировки, освободит, даст право Роскомнадзору нанимать самостоятельно программистов, а потом программное обеспечение, которое они разработают, ставить провайдерам, я тебя уверяю, всё закончится очень быстро и просто.

По телемедицине: до того как мы придумали этот закон, 19 лет в чем был вопрос? Все пытались засунуть свои интересы. Гинекологи хотели свою телемедицину, хирурги хотели свою. А я говорил о том, что нам, чтобы дойти до телемедицины дальней, надо хотя бы начать.

Мы не можем прямо сразу что-то сделать правильно. Поэтому сделали, что могли. Мне кажется, после этого началось оживление, которое сейчас идет совершенно фантастическим образом. Ждем инструкций Минздрава. Переложили на него.

Если честно, я считаю, что нам удалось вместе с «Яндексом», «Рамблером» и Mail.Ru Group настучать всем по головам и всех заставить смириться. Все были против той истории, которую мы хотели: сейчас каждый прибегает в Минздрав и пытается выбить то, что нужно ему. Но мы решили эту задачу.

Если честно, я знаю позицию Минздрава. И вообще всё, что мы сделали, было вопреки Минздраву.

Это не значит, что это вопреки стопроцентно. Дело в том, что есть позиция Минздрава, есть позиция врачей. Я создал при себе научный совет. Я собрал всех главных специалистов, врачей. Я за три с половиной года провел тысячу интервью с врачами. Я попытался понять, что врачи хотят. А Минздрав... ну, у меня прекрасные отношения с рядом департаментов, но каких-то особых совещаний с ними на эту тему было три, по-моему.

Я возвращаюсь как бы в свои проекты, это раз. У меня есть «Медиаметрикс», остатки Liveinternet, статистика. Там какие-то работы идут, они что-то делают.

А вообще я начал топить за телемедицину. Я два с половиной года стучался в медицину, расчищая путь для интернет-компаний. Я таскал туда «Яндекс» и всех кого только мог. Тоже хочется как бизнесмену рядом постоять.

Это не потому, что я такой фанатик медицины, есть масса других историй. Это очень важно. Мы сейчас говорим про отдачу на каждый вложенный рубль. Максимальный профит, как это было в 1998-го году, когда Михаил Рогальский купил домен Auto.ru и продал его сейчас за $175 млн.