«Все мы постоянно галлюцинируем. Просто, когда сходимся во мнении относительно галлюцинаций, называем их реальностью»

Отрывок из книги «Быть собой. Новая теория сознания» Анила Сета, которая в июне выходит в издательстве «Альпина нон-фикшн».

«Все мы постоянно галлюцинируем. Просто, когда сходимся во мнении относительно галлюцинаций, называем их реальностью»

Рассуждая о галлюцинациях, мы обычно представляем себе некое порождаемое чем-то внутри нас впечатление — зрительный или звуковой образ того, чего на самом деле нет, — как происходит при шизофрении или в психоделических приключениях, подобных тем, что пережил Альберт Хофман.

В этих ассоциативных представлениях галлюцинации противопоставлены «нормальному» восприятию, которое предположительно отражает то, что существует в окружающем нас мире в действительности. В представлении о восприятии как о нисходящем процессе противопоставленные явления превращаются в обычные разновидности.

И «нормальное» восприятие, и «ненормальные» галлюцинации включают в себя порождаемые чем-то внутри нас прогнозы относительно источников входящих сенсорных данных, и обе разновидности образуются одним и тем же комплектом основных механизмов в мозге.

Разница лишь в том, что при «нормальном» восприятии воспринимаемое связано с источниками в реальном мире и контролируется ими, а в случае галлюцинаций восприятие в той или иной степени теряет связь с этими источниками. При галлюцинациях наши перцептивные прогнозы не обновляются должным образом с учетом ошибок прогнозирования.

Если восприятие — это контролируемая галлюцинация, то галлюцинацию по аналогии можно считать неконтролируемым восприятием. Они отличаются, но искать границу между ними — это все равно что искать границу между днем и ночью.

Давайте проверим теорию контролируемой галлюцинации на практике и выясним, что означает, допустим, перцептивный опыт цвета.

Наша зрительная система, сколь бы удивительной она ни была, реагирует только на крохотный отрезок полного электромагнитного спектра, расположенный между низкими частотами инфракрасного излучения и высокими частотами ультрафиолетового. Любой воспринимаемый нами цвет — собственно, любая часть совокупности каждого из наших зрительных миров — основывается на этом тонком срезе действительности.

Уже одно это знание говорит нам о том, что перцептивный опыт не может выступать всеобъемлющей репрезентацией объективного внешнего мира. Он недотягивает до нее и одновременно превосходит ее.

Спросите нейропсихолога, и он, скорее всего, скажет, что вы воспринимаете тот или иной цвет, когда в сетчатке вашего глаза активируется определенная доля цветочувствительных колбочек. Этот ответ нельзя назвать неверным, однако он рисует далеко не полную картину.

Между активностью цветочувствительных колбочек и восприятием цвета взаимнооднозначного соответствия нет. Воспринимаемый вами цвет определяется сложным взаимодействием света, отражающегося от поверхности, и общей освещенности той среды, в которой вы находитесь.

Точнее, он определяется тем, как ваш мозг выводит умозаключения — наиболее вероятные предположения — о том, как складывается это взаимодействие.

Вынесите лист белой бумаги на улицу — он по-прежнему будет выглядеть белым, хотя свет, который он теперь отражает, имеет совсем другой спектральный состав в силу разницы между дневным солнечным светом (синеватым) и искусственным (желтоватым).

Ваша зрительная система автоматически компенсирует эту разницу в общей освещенности — «делает поправку на источник света», как говорят исследователи зрения, — в результате чего ваше ощущение цвета распознает инвариантное свойство листа бумаги — то, каким образом бумага отражает свет.

Мозг делает умозаключение об этом инвариантном свойстве, выдвигая наиболее вероятное предположение об источнике его постоянно меняющихся входящих сенсорных данных. Белый — это феноменологическая составляющая данного умозаключения, проявление умозаключения мозга об этом инвариантном свойстве в нашем сознательном опыте.

Соответственно, цвет не является определенным свойством вещей в себе. Он, скорее, представляет собой найденное эволюцией полезное устройство, позволяющее мозгу распознавать и отслеживать предметы в условиях меняющейся освещенности.

Когда я испытываю субъективный опыт наблюдения красного кресла в углу своей комнаты, это не значит, что кресло на самом деле красное, — как вообще кресло может обладать таким феноменологическим свойством, как краснота?

Краснота не присуща креслу, как не присуще ему уродство, старомодность или авангардность. Просто у поверхности кресла имеется свойство — определенным образом отражать свет, — и мой мозг это свойство отслеживает с помощью своих перцептивных механизмов. Краснота — это субъективная, феноменологическая составляющая данного процесса.

Значит ли это, что краснота кресла переместилась из присутствия «там», в окружающем мире, в присутствие «здесь», внутри мозга? В некотором смысле ответом будет безоговорочное «нет».

В мозге нет никакой красноты в том смысле, что там имеется некий воображаемый красный цвет, запечатлеваемый чем-то вроде миниатюрной видеокамеры, которая передает снятое в еще одну зрительную систему, в которой тоже имеется своя мини-камера, и так далее.

Полагать, что для возникновения восприятия воспринимаемое свойство внешнего мира (краснота) должно как-то воспроизводиться в мозге, значит совершать ошибку «двойного преобразования», как ее называл философ Дэниел Деннет. В рамках этой ошибки внешняя «краснота» преобразуется сетчаткой в паттерны электрической активности, которые затем необходимо воспроизвести, то есть снова преобразовать, во внутреннюю «красноту».

Как отмечает Деннет, такой ход мысли не объясняет ничего. Единственный смысл, в котором красноту можно обнаружить «в мозге», — тот, согласно которому именно там находятся механизмы, составляющие основу перцептивного опыта. И эти механизмы, разумеется, не красные.Когда я смотрю на красное кресло, ощущение красного, которое я испытываю, зависит и от свойств самого кресла, и от свойств моего мозга. Оно соответствует содержанию набора перцептивных предположений о том, как определенный вид поверхности отражает свет. Красноты как таковой не существует — ни в мире, ни в мозге. Как сказал Поль Сезанн, «цвет — это точка, в которой мозг соприкасается со вселенной».

Если взглянуть шире, можно заявить, что этот принцип применим не только к области цветового восприятия. Он относится к любому восприятию. Иммерсивная мультисенсорная панорама вашей перцептивной сцены здесь и сейчас, в данный момент, — это выход на связь с внешним миром, это скорее письмо, чем чтение.

Совокупность перцептивного опыта — это нейронная фантазия, которую удерживает в узде постоянный поток сменяющих друг друга наиболее вероятных перцептивных предположений, контролируемых галлюцинаций.

Можно сказать даже, что все мы постоянно галлюцинируем. Просто, когда мы сходимся во мнении относительно этих галлюцинаций, мы называем их реальностью.

Давайте посмотрим, как перцептивные ожидания формируют сознательный опыт, — возьмем три примера, которые вы можете проверить на себе.

Если в феврале 2015 года вы пользовались соцсетями или читали газеты, то наверняка помните ажиотаж вокруг «феномена синего или белого платья».

Источник: <a href="https://api.vc.ru/v2.8/redirect?to=https%3A%2F%2Fwww.wired.com%2F2015%2F02%2Fscience-one-agrees-color-dress%2F&postId=716324" rel="nofollow noreferrer noopener" target="_blank">Wired</a>
Источник: Wired

В одну февральскую среду по прибытии на работу на меня обрушилась лавина электронных писем и голосовых сообщений. Незадолго до этого я выступил соавтором небольшой книги о зрительных иллю-зиях, а СМИ наперегонки искали объяснения взорвавшему интернет явлению.

«Феномен» воплотился в случайно сделанном фотоснимке некоего платья, которое кому-то казалось сине-черным, а кому-то бело-золотым. Видевшие его в одном цветовом сочетании были настолько уверены в своей правоте, что попросту не представляли, как можно видеть что-то иное, вот интернет и забурлил доводами и возражениями.

Сперва я подумал, что это розыгрыш. Я, как и те первые четверо сотрудников лаборатории, которым я показал картинку, совершенно отчетливо видел черно-синее платье, поэтому, услышав от пятого «бело-золотое», опешил и в то же время обрадовался. Как и весь остальной мир, лаборатория разделилась примерно пополам: одна половина видела платье черно- синим, другая — бело-золотым.

Час спустя я уже выступал на BBC, пытаясь объяснить, в чем тут дело. Все постепенно приходили к единодушному мнению, что эффект возникает из-за поправки на источник света, то есть влияния общего освещения на восприятие цвета. Идея заключалась в том, что у разных людей этот процесс может происходить по-разному, и обычно эта разница никак себя не проявляет, поэтому о ней не знали, и только теперь ей представился случай сыграть решающую роль.

Участники обсуждений очень быстро заметили, что фото платья пересвечено и ему недостает контекста (большую часть снимка занимает само платье), — это вполне могло одурачить мозг, пытающийся опереться в своем умозаключении на контекст.

Если вашей зрительной системе по той или иной причине привычен желтоватый искусственный свет — допустим, вы много времени проводите в помещении, — высока вероятность, что она сделает вывод о цвете платья как о сине-черном, полагая источник освещения желтоватым. И наоборот, если ваши лучшие друзья — солнце, воздух и вода, а с ними и голубоватый естественный свет, вы, возможно, увидите платье бело-золотым.

Все сразу же принялись экспериментировать — вглядываться в снимок в полутемной комнате, а потом выбегать на дневной свет; проводить параллели между преобладанием видящих платье бело-золотым и средним количеством солнечных дней в разных странах; выяснять, насколько среди видящих сине-черное больше пожилых, чем молодых. В мгновение ока возникла целая кустарная отрасль, занимающаяся отработкой этих и других гипотез.

Наличие такой разницы в чувственном опыте, вызываемом одним и тем же изображением, и такая уверенность в своем опыте у тех, кто его испытывает, убедительно доказывает, что наше восприятие окружающего мира — это внутренний конструкт, формируемый индивидуальными особенностями нашей личной биологии и биографии.

Как правило, мы считаем, что все видят окружающий мир примерно одинаково, и в большинстве случаев, наверное, так и есть. Но даже если это и в самом деле так, то не потому, что красные кресла действительно красные, а потому, что выявить тончайшие различия в том, как наш мозг отбирает наиболее вероятные предположения, способно только совсем нестандартное стечение обстоятельств, которое и возникло в ситуации с платьем.

В качестве второго примера мы возьмем популярную оптическую иллюзию «Шахматная доска Адельсона». Она демонстрирует, что прогнозы воздействуют на восприятие не только в нетривиальных ситуациях, таких как случай с платьем, а сплошь и рядом, на каждом шагу. Посмотрите на шахматную доску в левой части и сравните клетки А и В.

Оптическая иллюзия Адельсона
Оптическая иллюзия Адельсона

Скорее всего, А покажется вам темнее В. Такой ее вижу я, такой ее видят все, кому я это изображение показывал. Ни намека ни на какие индивидуальные различия.

На самом же деле А и В имеют абсолютно один и тот же оттенок серого. Это доказывает шахматная доска в правой части рисунка, где А и В соединены двумя полосами, имеющими одинаковый оттенок серого по всей длине.

И вглядевшись в получившийся прямоугольник, вы увидите, что оттенки не меняются, никаких переходов цвета нет. А и В действительно одинаково серые, хотя на шахматной доске в левой части они всё так же будут различаться. Знание о том, что они одного цвета, ничем не поможет смотрящему. Я разглядывал эти картинки тысячи раз, и все равно А и В слева ни в какую не хотят выглядеть одинаково.

Дело здесь в том, что восприятие серого определяется не теми световыми волнами, которые исходят от А и В (волны у них одни и те же), а наиболее вероятным предположением мозга о том, чем вызвано конкретное сочетание длин волны, и предположение это, как в случае с платьем, зависит от контекста.

Клетка В находится в тени, клетка А — нет, а в нейронные сети зрительной системы мозга накрепко вшито, что в тени предметы кажутся темнее. И точно так же, как мозг корректирует свои перцептивные умозаключения с учетом общей освещенности, он корректирует умозаключения об оттенке клетки В с учетом своего предшествующего знания о тенях.

Поэтому на шахматной доске в левой части клетка В кажетсянам светлее, чем клетка А, на которую тень не падает. На шахматной доске в правой части контекст тени нарушается наложенными поверх клеток серыми полосами, и мы видим, что на самом деле А и В абсолютно одинаковы.

Происходит это совершенно автоматически. Вы не отдаете себе отчета (по крайней мере до сих пор не отдавали) в том, что, делая свои перцептивные прогнозы, мозг пользуется имеющимися у него заведомыми ожиданиями насчет теней.

И это вовсе не недочет нашей зрительной системы. Результативная зрительная система — это не экспонометр, которым пользуются фотографы для измерения освещенности. Функция восприятия, по крайней мере в первом приближении, состоит в том, чтобы вычислять наиболее вероятные источники сенсорных сигналов, а не заставлять нас осознавать сами сенсорные сигналы, в чем бы это осознание ни заключалось.

Последний пример показывает, насколько быстро новые прогнозы влияют на сознательное восприятие. Взгляните на изображение ниже.

«Все мы постоянно галлюцинируем. Просто, когда сходимся во мнении относительно галлюцинаций, называем их реальностью»

Скорее всего, вы увидите только мешанину из черных и белых клякс. Потом, когда дочитаете предложение до конца, переверните несколько страниц и посмотрите на расположенную там фотографию.

Посмотрели? Замечательно. Теперь снова взгляните на предыдцщий рисунок — на этот раз изображение покажется вам другим. Там, где прежде была неразбериха из пятен, теперь вырисовываются предметы, четкие очертания и какой-то сюжет.

Перед нами черно-белая иллюзия, или «картинка в стиле Муни». Достаточно разглядеть сюжет каждой такой картинки один раз, и он будет виден там всегда. Для создания черно-белой иллюзии изображение переводится в оттенки серого, а затем осторожно сегментируется методом пороговой обработки, в результате которой все мелкие подробности пропадают, залитые радикальным черным или белоснежным.

Если проделать все это надлежащим образом на подходящем изображении, будет очень трудно разобрать, что творится на картинке, пока вы не увидите оригинал, после чего черно-белая мешанина вдруг превратится в связный сюжет.

Примечателен этот пример тем, что сейчас, когда вы смотрите на черно-белую мешанину, ваши глаза получают всё те же сенсорные стимулы, что и в первый раз, сами стимулы за это время ничуть не изменились. Изменились только прогнозы мозга относительно источников этих сенсорных данных, и именно они меняют осознаваемую вами картину.

Этот феномен характерен не только для зрения. Убедительным примером слухового восприятия такого рода служит «синусоидальная речь» — обработка произнесенной фразы, при которой отсекаются все высокие частоты, позволяющие нам распознавать сказанное.

Результат обычно похожна шумный свист, в котором нельзя разобрать ничего, то есть мы получаем слуховой эквивалент черно-белой иллюзии. Затем вы слушаете изначальную, необработанную, речь, а потом снова синусоидальную версию — и вдруг в ней все становится ясно. Точно так же, как с черно-белыми иллюзиями, четкий прогноз относительно источника сенсорных сигналов меняет — в данном случае обогащает — перцептивный опыт.

Исходный снимок для рисунка выше
Исходный снимок для рисунка выше
1717
14 комментариев

Видеть это платье черно-синим может только дальтоник ) Очень похоже на глобальную мистификацию.

1
Ответить

Как и плоскоземельщики

Блин, я опять как тогда через color picker проверил цвета платья, и просто вот покажите мне в каком месте оно чёрное и синее, вот в каком? Когда даже коды цветов белые и жёлтые?

2
Ответить

Комментарий недоступен

Ответить

Практический смысл сказанного не увидел, а-ля симулякры, то о чем и так сотни раз трепались, скачал пост

1
Ответить

Сперва я подумал, что это розыгрыш. Я, как и те первые четверо сотрудников лаборатории, которым я показал картинку, совершенно отчетливо видел черно-синее платье.Вы хотите сказать, что на фотографии выше по тексту вы видите три одинаковых черно-синих платья?

Ответить

Речь только про среднее. В оригинале было оно одно. Я так понимаю слева и справа - это пост-обрабтотка, чтобы показать что при разном освещении уже не возникает та самая двойственность.

1
Ответить