«Совесть. Происхождение нравственной интуиции» | Обзор книги Патриции Чёрчленд
В целом, кроме нескольких мест, где Патриция увлекается техническими деталями функционирования нейробиологического субстрата совести, то бишь мозга, книга вполне читабельная. Не «перевёртыш страниц» (page-turner), но для интересующихся тем, как наука выводит дух их материи, вещь годная.
Использован фрагмент иллюстрации Michael Rea
Тема, очерченная заглавием книги, в общих чертах раскрывает в первой главе. Здесь, выкручивая масштаб на максимум, Патриция реконструирует логическую цепь эволюционных предпосылок возникновения совести. В сжатом изложении логика происхождения нравственной интуиции выглядит так. Двести пятьдесят миллионов лет назад эволюция изобрела теплокровность, то есть «способность сохранять постоянную температуру тела независимо от изменений температуры окружающий среды». Эта суперсила дала её обладателям огромные преимущества в добывании пропитания: можно охотиться ночью и осваивать территории с прохладным климатом. Но цена приспособления очень высока: теплокровному животному требуется в десять раз больше калорий, чем одинаковому по массе холоднокровному. Чтобы обеспечить высокие энергозатраты, нашим предкам пришлось стать умнее: теплокровные в лице млекопитающих обзавелись дополнительным отделом мозга — корой — и приобрели таким образом способность обучаться. У других животных мозг созревает быстро и нейронные сети приобретают жёсткую конфигурацию, предопределённую генами; так что поведение таких животных управляется в основном инстинктами. А у млекопитающих, особенно у человека, мозг развивается медленно, зато после рождения увеличивает объём в несколько раз и, главное, формирует нейронные сети не только на основе генетической информации, но и посредством обучения. Фокус в том, что способность обучаться в процессе требует незрелого, а значит беспомощного состояния на старте. Чтобы обеспечить потребности долгого вынашивания и воспитания беспомощного детёныша, эволюционный отбор поощрял материнскую и в дополнение к ней отцовскую заботу. Кровная привязанность и стала основой социального поведения вообще и нравственного поведения в частности.
В ходе эволюции мозга млекопитающих ощущения удовольствия и боли, необходимые для собственного выживания, были дополнены и переориентированы так, чтобы поощрять аффилиативное поведение. Любовь к себе распространилась на близкую, но новую область — любовь к ближнему.
Итак, теплокровность потребовала высоких энергозатрат. Высокие энергозатраты потребовали самообучающегося мозга. Самообучающийся мозг, беспомощный при рождении, потребовал родительской заботы. Родительская забота породила социальность, а вместе с ней и нравственное чувство.
Во внутренних главах Патриция погружается в «технические детали» различных аспектов устройства совести. Объясняет роль гормонов — в основном окситоцина — в формировании «социальной сети мозга» (глава 2), описывает нейрональные механизмы обучения с подкреплением, благодаря которым мы усваиваем социальные практики (глава 3), указывает на динамичный баланс изменчивых социальных норм и наших ожиданий, регулируемых системой вознаграждения (глава 4). Кроме того, мы узнаём, что такие базовые этически релевантные параметры личности как экстраверсия, открытость опыту, доброжелательность, добросовестность (!), эмоциональная стабильность предопределяются наследственностью, то есть «слабо поддаются постнатальному влиянию среды и на протяжении жизни человека остаются почти неизменными» (глава 5). Далее как яркое свидетельство нейробиологической основы нравственного чувства рассматриваются формы поведения, расположенные на противоположных краях этической шкалы: психопатия (отсутствие совести) и щепетильность (обострённая совестливость). И то и другое обусловлено нарушениями мозговой деятельности, хотя детали этой причинно-следственной связи не до конца выяснены (глава 6).
В седьмой главе Патриция противопоставляет два подхода к объяснению природы человеческой нравственности. Согласно традиционному подходу «сторонников правил» наша нравственность должна основываться на универсальных внеположных человеку принципах. Эта парадигма объединяет заветы религий откровения (иудаизм, христианство, ислам) и рациональные максимы западной философии (кантианство, утилитаризм). Не вовлекаясь в обстоятельную дискуссию, Патриция отбраковывает теории правил как несостоятельные и настаивает на естественно-научном объяснении голоса совести.
Бесспорное достоинство биологического подхода заключается в том, что он указывает нам вполне вероятный путь к пониманию того, откуда в принципе берётся мотивация вести себя этично, почему доброта и щедрость не противоречат нашей натуре и чем ценны добродетельные привычки.
В заключении Патриция так же легко и непринуждённо расправляется с проблемой, которая неизбежно возникает в дискуссии о морали, особенно в контексте нейробиологических механизмов её функционирования. Речь о проблеме свободы воли. Резюме такое: да, наше поведение обусловлено; но причинно-следственная связь как таковая не освобождает от ответственности, покуда человек отдаёт отчёт в своих действиях и сохраняет самоконтроль. Следовательно, отсутствием свободы воли, понимаемой как выбор в «каузальном вакууме», нельзя обосновывать отмену уголовного наказания преступников.
В аннотации издатели представляют Патрицию основоположницей нейрофилософии. На мой вкус в этом компактном издании (около 230 страниц текста, не считая примечаний) многовато нейробиологии и недостаточно философии. Закончу показательным отрывком, который содержит важную и милую моему сердцу мысль, увы, никак не подкреплённую философской аргументацией автора.
Совокупность эволюционных изменений, которые в конечном счёте привели к социальности, присущей млекопитающим и включавшей то, что мы можем назвать нравственностью, в первую очередь касалась пищи. Альтруизм — способность поступиться чем-то ради чужого блага — развился из материнской заботы о потомстве, потребность в которой была, в свою очередь, продиктована появлением теплокровности. <...> Обесценивает ли нашу совесть её скромное происхождение? Ни в коем случае! <...> Главенствующая роль энергетических потребностей в происхождении человеческой нравственности никак не умаляет значения честности и порядочности. И не лишает их реальности. Эти добродетели, из каких бы „низов“ они ни происходили, не перестанут восхищать нас и цениться нами. Именно они делают нас людьми.