Запрещенная книга Евгения Замятина и Джордж Оруэлл: история литературного плагиата (и кто вдохновил Вачовски)
В 1946 году Джордж Оруэлл написал рецензию на роман "Мы" Евгения Замятина, назвав его источником вдохновения для собственной антиутопии. По факту, Замятин создал жанр антиутопии и его читали все знаменитые авторы 20 века.
Эта связь между русским инженером-литератором и британским социалистом создала одну из самых значимых линий преемственности в литературе XX века — линию, которая протянулась от революционного Петрограда до "Матрицы" и современного кинематографа.
Я люблю читать про бизнес, финансы и инвестиции и общаться с единомышленниками. В моём Telegram-канале «Утро Экспата» я делюсь своими мыслями и идеями, личным опытом продаж, маркетинга и бизнеса в разных странах и лайфхаками для жизни за границей. Подписывайтесь → t.me/expat_morning Давайте расширять свой круг общения!
Евгений Замятин — признаный во всем мире автор жанра антиутопия, про которого до сих пор пишут The Guardian и изучают будущие современные писатели. По знаменитой книге "Мы" пытались выпустить в прокат одноименный фильм в 2022 году, но прокатчик, компания «Централ Партнершип», не смогла получить прокатное удостоверение.
Замятин: инженер будущих кошмаров
Евгений Замятин написал "Мы" в 1920 году, когда революционная Россия только начинала строить новый мир. Бывший большевик, инженер-кораблестроитель, он одним из первых разглядел опасность тотального контроля государства над личностью. Его Единое Государство — это математически выверенная система счастья, где люди носят номера вместо имен, живут в стеклянных домах без приватности, и следуют расписанию Часовой Скрижали.
Замятин выбрал свою профессию через чистое упрямство, посвятив себя предмету, который давался ему труднее всего в школе. И именно как математик он понимал: применение машинной логики к человеческой природе — абстрагирование страдания, иллюзия достижимого совершенства, утопическая целесообразность — приведет к катастрофе.
Любопытно, что путь к созданию романа лежал через Англию. В 1916 году Замятина отправили в Ньюкасл для надзора за строительством ледоколов для российского правительства. Восемнадцать месяцев в туманной Британии стали для него временем меланхолии — он жаловался жене на языковой барьер, английскую еду и постоянные головные боли.
Но именно там, под немецкими бомбардировками Первой мировой, он написал сатирическую повесть "Островитяне" об англичанах, живущих по твердому расписанию. Замятин не увидел никаких преимуществ европейской цивилизации перед уездной Россией. Кстати, впоследствии Оруэлл признавался, что читал и "Островитян", и другие рассказы Замятина — видимо, русский писатель смог разгадать британскую душу.
Когда ледоколы достигли России, они уже принадлежали большевикам и были переименованы. Так Замятин, один из самых яростных критиков советского режима, по иронии судьбы спроектировал первые советские ледоколы — "Ленин", "Красин" и другие.
Главный герой Д-503, строитель космического корабля "Интеграл", ведет записи о своей жизни в идеальном обществе. Но встреча с женщиной I-330 пробуждает в нем то, что режим считает болезнью — фантазию и индивидуальность. Замятин создал образ мира, где рациональность доведена до абсурда, а счастье навязано хирургическим путем через удаление воображения.
Оруэлл: ученик, превзошедший учителя?
Когда Оруэлл работал над "1984" в конце 1940-х, он уже был знаком с романом Замятина. По легенде, идея "1984" родилась в лондонском пивном саду в Кэнонбери, под раскидистым каштаном — дерево даже попало в роман через зловещую песенку: "Под раскидистым каштаном я продал тебя, ты продала меня..."
Параллели между книгами очевидны: Большой Брат и Благодетель, Министерство Правды и Бюро Хранителей, двоемыслие и отрицание математики ради идеологии. Навязчивая продуктивность Единого Государства с его 24-часовым циклом вдохновила знаменитое начало "1984": "Был ясный холодный апрельский день, и часы пробили тринадцать".
Интересно, что Оруэлл в своем эссе для The Tribune хвалил "Мы" довольно прохладно, назвав книгу "одним из литературных курьезов этой эпохи сожжения книг", и даже намекнул, что "О дивный новый мир" Хаксли заимствовал идеи у Замятина. Возможно, он прикрывал следы собственных заимствований. Оруэлл позже написал: "Вполне вероятно, что Замятин вовсе не думал избрать советский режим глобальной мишенью своей сатиры. Цель Замятина не изобразить конкретную страну, а показать, чем грозит машинная цивилизация".
"1984" стал мрачнее "Мы". Если у Замятина оставалась надежда на сопротивление за Зеленой Стеной, то Оруэлл создал мир абсолютного поражения. Финал с Уинстоном, любящим Большого Брата, — это капитуляция перед тоталитаризмом, которой не было у Замятина.
Любопытно, что даже некоторые цитаты Оруэлл взял у Замятина. Основные параллели и влияние Замятина:
- «Дважды два — пять»: Этот образ, символизирующий принятие абсурдной партийной лжи как истины, присутствует у Замятина (хотя в «Мы» он скорее связан с математической ошибкой, чем с идеологией), и у Оруэлла он становится краеугольным камнем «двоемыслия».
- Контроль над информацией и историей: Идея о том, что правящая власть может переписывать прошлое, чтобы контролировать настоящее и будущее, — это ключевой аспект как «Мы», так и «1984».
- Утрата личности: Обе книги описывают мир, где люди лишены индивидуальности, имён (у Замятина это номера) и личных чувств, подчиняясь коллективу.
- Власть ради власти: Замятин говорил о «гипертрофированной власти государства», а Оруэлл развил это в концепцию Партии, которая стремится к власти ради самой власти, а не ради благополучия граждан.
Две грани одного страха
Замятин писал о будущем, опираясь на настоящее революционной России — и оказался пугающе точен. Двухсотлетняя война в "Мы" предсказала коллективизацию и Голодомор. Замятин утверждал, что человеческую жизнь нельзя искусственно перестраивать по программам и чертежам, потому что в человеке, кроме его материально-физических свойств, имеется иррациональное начало, не поддающееся точной дозировке.
Оруэлл писал о настоящем, маскируя его под будущее послевоенной Европы. Оба предупреждали об опасности идеологий, обещающих рай на земле ценой человеческой свободы.
Судьба Замятина оказалась пророческой. "Мы" стал первой книгой, запрещенной советским Главлитом — новоиспеченным Министерством Правды. В 1921 году издательство Гржебина в Берлине предложило издать собрание сочинений Замятина. Роман "Мы" без согласия автора был переведен на английский и издан в Нью-Йорке в 1924 году. В СССР тотчас последовали обвинения.
В 1930 году все его произведения оказались под запретом. Замятин написал смелое письмо Сталину с просьбой разрешить ему покинуть СССР. Максим Горький тогда оказывал протекцию Замятину, и он получил разрешение покинуть страну. В ноябре 1931 года "русский англичанин" Замятин перебрался в Ригу, оттуда — в Берлин, а конечной точкой стал Париж.
Замятин очень тосковал по родине: "Если бы в 1917 году не вернулся из Англии, если бы все эти годы не прожил вместе с Россией — больше бы не мог писать". Еще раз увидеть родину ему не довелось. 10 марта 1937 года писатель скончался от стенокардии в Париже. Его смерть прошла незамеченной в СССР. В России роман "Мы" был впервые опубликован лишь в 1988 году, в эпоху гласности (перевод с французского издания). Первое издание по тексту русской рукописи состоялось только в 2011 году.
От Замятина к "Матрице": наследие антиутопии
Влияние Замятина простирается далеко за пределы Оруэлла. "Матрица" братьев Вачовски разделяет с "Мы" ключевые темы: герои пробуждаются от ложной реальности, контролируемой репрессивным государством. D-503 и Нео проходят похожий путь — осознание, что их якобы совершенное логичное общество построено на лжи и контроле над человеческим существованием.
Центральная идея Замятина о "несвободе как счастье" эхом отзывается в концепции Матрицы, где симулированный комфорт маскирует истинное порабощение. Замятин показал, что тирания приходит не как насилие, а как облегчение — большинство людей не диссиденты в ожидании, а те, кто бежит от ответственности за свою свободу. Оба произведения исследуют борьбу индивидуального сознания и воображения против всемогущего коллектива, стремящегося их уничтожить.
Конечно, "Матрица" синтезировала множество влияний: симулякры Бодрийяра и гиперреальность (книга "Симулякры и симуляция" даже появляется в кадре), платоновскую пещеру, киберпанк Уильяма Гибсона из романа "Нейромант", аниме и кинематограф Гонконга, гностицизм и индуистскую концепцию майи. Но фундамент — противостояние индивидуального сознания всемогущему коллективу — заложил именно Замятин.
Кинематографическое эхо антиутопии
Минутка грусти по положенному на полку русскому фильму "Мы", который так и не получил прокатное удостоверение в 2022:
Идеи Замятина и Оруэлла продолжают вдохновлять кинематограф. Фильм "Эквилибриум" (2002) с Кристианом Бэйлом рассказывает о тоталитарном городе-государстве Либрия, где человеческие эмоции считаются корнем всех конфликтов. Граждане обязаны ежедневно принимать препарат "Прозиум II", подавляющий эмоции. Искусство, литература и музыка запрещены, а нарушителей казнят на месте. Главный герой Джон Престон, элитный служитель режима, случайно пропускает дозу препарата и начинает чувствовать — его путь повторяет путь D-503.
"Гаттака" (1997) режиссера Эндрю Никкола исследует другую грань замятинской темы — генетический детерминизм как новую форму тоталитаризма. В "недалеком будущем" евгеника стала обыденностью. Генетически отобранные "валиды" занимают престижные позиции, в то время как зачатые естественным путем "инвалиды" обречены на черную работу. Главный герой Винсент Фриман бросает вызов этой системе, принимая генетическую идентичность другого человека ради мечты стать космонавтом. Фильм показывает общество, где ценность человека определяется его ДНК — та же математизация человеческой жизни, о которой предупреждал Замятин.
"V — значит Вендетта" (2005), созданный Вачовски по комиксу Алана Мура, переносит антиутопию в фашистскую Британию будущего. Замаскированный борец за свободу V противостоит тоталитарному режиму Норсфаер, использующему страх и пропаганду для контроля населения. Как и в "Мы", правительство управляет через огромные видеоэкраны, а инакомыслящие подвергаются жестоким репрессиям. Фильм задает тот же вопрос, что и Замятин: стоит ли безопасность потери свободы?
Актуальность сегодня
В эпоху тотальной цифровизации, камер наблюдения и алгоритмов предсказания поведения, романы Замятина и Оруэлла читаются иначе. Стеклянные дома Единого Государства напоминают о прозрачности в соцсетях. Новояз Оруэлла — об упрощении языка в эпоху твитов. Кстати, родоначальником новояза опять-таки был Замятин, и он же придумал современное слово "стопудово". Контроль над мыслями — о персонализированных информационных пузырях.
Замятин писал о культе продуктивности тейлоризма, не распространившего свой метод на всю жизнь целиком — что предсказывает нескончаемую суету современности, где монетизируется и брендируется все, от сексуальности до травмы. В речи персонажей "Мы" мы узнаем ритуальные объяснения и перформативное самоуничижение — идентитарные катехизисы и показное размежевание с "неправильными" взглядами нашего времени.
Замятин показал, что победа догмы над свободным выражением приводит к "энтропии мысли", предупреждая об откровенной политизации литературы, которая всегда заканчивается конформизмом или откровенным рабством.
Кстати, Оруэлла и Айн Рэнд сейчас модно читать в подростковых кругах в школах, где учатся дети американского эстейблишмента.
Ошибаться — значит быть человеком
Оба писателя показали, что главная опасность — не в технологиях контроля, а в готовности людей отказаться от свободы ради комфорта и безопасности. Но Замятин пошел дальше. Строитель кораблей, он знал: люди не могут и не должны конструироваться как машины.
"Пусть ответы ошибочны, пусть философия ошибочна — ошибки ценнее истин: истина машинна, ошибка жива; истина успокаивает, ошибка тревожит", — писал он. Беспокойство делает нас реальными и честными, в то время как уверенность мертвит душу и противоречит человеческой психике.
Замятин говорил о будущем человечества (а может быть, и про искуственный интелелект): "Будет время, когда человечество достигнет известного предела в развитии техники, когда человечество освободится от труда, ибо за человека станет работать побежденная природа. Все преграды будут устранены, все невозможное станет возможным. Тогда человечество освободится от векового проклятия — труда, необходимого для борьбы с природой, и вернется к вольному труду, к труду-наслаждению. Настоящее искусство придет в эру великого отдыха, когда природа будет окончательно побеждена человеком".
Замятин был тем, кого в СССР презирали и преследовали больше всего — "вредителем", разрушителем идеальных конструкций. И он блестяще справлялся с этой ролью. Все идеологии похожи на эхо-камеры или закрытые сообщества, где основная работа — поддержание стены между верой и наступающей реальностью снаружи. В "Мы" власти признают: "Этой Стеной мы изолировали механический, совершенный мир от иррационального, бесформенного мира деревьев, птиц, животных".
Спустя столетие Замятин все еще пробивает бреши в этих стенах, впуская хаос правды, потому что от этого зависит все. Его антиутопии — не предсказания, а предупреждения. И пока мы помним эти предупреждения, у нас есть шанс их избежать.
Связь между Замятиным и Оруэллом — это история о том, как литература преодолевает границы и времена, создавая универсальный язык для разговора о свободе и достоинстве. Русский инженер и британский журналист, разделенные океанами и культурами, создали тексты, которые продолжают говорить с нами спустя столетие. А их идеи продолжают жить — от "1984" до "Матрицы", от "Эквилибриума" до "V — значит Вендетта", от классической литературы до современного кино, напоминая: совершенство убивает, а наше несовершенство нас спасает.
Хотите быть в курсе глобальных изменений, которые влияют на жизнь за рубежом? Подписывайтесь на телеграм-канал Утро Экспата — ваш ежедневный дайджест важнейших новостей для экспатов, анализ экономических и политических трендов, практические советы по жизни за границей.