Почему так много людей ненавидит свою работу и что с этим можно сделать

Ключевые идеи неизданной на русском языке книги Дэвида Гребера «Бессмысленная работа: Теория» от сервиса MakeRight.ru.

По словам автора, в основу книги легло написанное для журнала эссе, посвященное феномену — тому, что Гребер называет бессмысленной работой (в оригинале автор использует выражение покрепче — Вullshit job). Эта тема, по его мнению, уже давно является табу. Какую работу имеет в виду автор?

Речь не идет о неквалифицированном труде, который плохо оплачивается, проходит в тяжелых условиях и связан с изнурительными физическими усилиями. Гребер говорит об огромном количестве рабочих мест, не имеющих никакой ценности, но при этом хорошо оплачиваемых. Это слой офисных служащих: управленческих, канцелярских торговых и обслуживающих работников.

В начале 20 века многие экономисты предполагали, что бурное развитие технологий приведет к сокращению рабочего дня или рабочей недели, что у людей наконец-то появится свободное время, которое они смогут использовать на то, что им нравится, к чему лежит душа. Технологии действительно быстро развивались, однако люди почему-то стали работать больше.

Они проводят большую часть жизни на своих бессмысленных рабочих местах, которые ненавидят, считают пустыми и никому не нужными. Так происходит и в США, и в Европе, но мало кто поднимает этот вопрос. Такая работа ведет к многочисленным депрессиям, чувству собственной ненужности, но все остается как есть. Вина за это лежит на обществе в целом, считает автор, поскольку когда возник выбор между увеличением потребления и обретением лишних свободных часов, люди выбрали потребление.

На протяжении 20 века резко сократилось число работников в сфере промышленности, сельского хозяйства, обслуживающего персонала. Производство было автоматизировано, но это не привело к духовному развитию человечества.

Вместо этого были созданы новые отрасли, такие как телемаркетинг, и бесконечно расширены такие, как например, корпоративное право, управление здравоохранением, разные формы научного бюрократизма и связи с общественностью. К ним в придачу возникли вспомогательные отрасли, такие, например, как ночная доставка еды или собачьи парикмахерские (специально для занятых людей).

А что чувствуют сами занятые люди? Большинство из них, по мнению Гербера, свою работу ненавидит. Создается впечатление, что кто-то специально придумывает такую работу, чтобы все были чем-то заняты.

Это практиковалось в Советском Союзе во времена плановой экономики, когда система создавала столько рабочих мест, чтобы на всех хватило. Поэтому в советских магазинах, по выражению Гребера, требовалось три продавца, чтобы продать один кусок мяса. Но теперь это происходит в капиталистической системе, которая не склонна переплачивать и умеет считать деньги.

Когда происходят сокращения и увольнения, они касаются не бесполезных наемных бюрократов, а тех, кто действительно занят нужным делом. Ответ, как представляется автору, лежит не в экономической, а в политической плоскости.

Правящий класс не нуждается в довольном жизнью, развивающемся населении, располагающем свободным временем. Оно представляет собой потенциальную угрозу. Вместо этого надо внушить людям, что они должны постоянно быть заняты неважно чем, и тех, кто не склонен подчиняться рабочей дисциплине, пусть и на бессмысленной работе, ждет общественное осуждение. Любая работа объявлена моральной ценностью и самоцелью. Но это лукавство, считает Гербер.

Никчемная работа — это настоящий ад. Он предлагает представить, как на работу наняли высококлассных столяров, а впоследствии выяснилось, что большую часть времени они должны жарить рыбу. Рыбы на всех не хватает, кто-то занят своим прямым делом — изготовлением шкафов.

Это вызывает зависть и негодование тех, кто жарит. В результате вся мастерская завалена грудами бесполезной, плохо приготовленной и невкусной рыбы — такова нравственная динамика нашей экономики.

Гребер рассказывает о встрече со старым школьным другом, которого давно не видел. У друга была своя рок-группа, яркая и талантливая, в которой он был фронтменом. Но что-то пошло не так, спрос на альбомы упал, и друг, чтобы прокормить семью, окончил адвокатскую школу и работает корпоративным юристом в известной американской фирме.

Он расплатился с долгами, ведет сытую и обеспеченную жизнь, и при этом глубоко несчастен. Он считает, что его работа никому не нужна и бессмысленна. И Гребер утверждает, что большинство его знакомых юристов думает о своей работе то же самое.

Когда человек понимает, что его работа бессмысленна, это порождает чувство опустошения, ярости, обиды. С другой стороны, когда работа человека действительно полезна, существует риск, что за нее не заплатят. А между тем, если исчезнут механики, медсестры, сборщики мусора, это будет катастрофой.

Плохие последствия будет иметь исчезновение учителей, докторов, писателей, музыкантов. Но что случится, если исчезнут руководители частных компаний, менеджеры среднего звена, пиарщики, юридические консультанты, судебные приставы? Мир от этого, возможно, только улучшится. Однако, когда учителя, сантехники или работники транспорта протестуют против низких пенсий, это вызывает негодование. Ведь у них есть настоящая работа, а они еще и пенсий хороших хотят — безобразие!

Что привело к такому широкому распространению никчемных работ и можно ли что-то сделать, чтобы решить эту проблему? У автора есть несколько важных идей.

В пример такой работы Гребер приводит историю Курта, субподрядчика немецкой армии. Работа Курта заключается в следующем. Если какой-то военнослужащий должен поменять комнату, в которой сидит, он не просто переносит свой компьютер на другой этаж или в соседний кабинет, а заполняет формуляр. ИТ-субподрядчик получает формуляр, утверждает его и отправляет дальше — в логистическую фирму.

Логистическая фирма утверждает переезд в другой кабинет и запрашивает персонал в фирме Курта. Курт получает распоряжение: прибыть в казарму в такое-то время для перемещения компьютера в соседний кабинет. Казарма часто находится в сотне километров от офиса Курта. Он берет напрокат машину, добирается до казармы, оповещает об этом диспетчера, заполняет формуляр, отцепляет провода компьютера и кладет его в коробку.

Человек из логистической фирмы переносит компьютер в соседний кабинет, Курт вскрывает коробку, заполняет другой формуляр и подключает компьютер. Вместо того чтобы просто перетащить компьютер работника в соседнюю комнату, армия нанимает подрядчиков, а их сотрудники едут за много километров, тратя от 6 до 10 часов и 400 евро государственных денег. Ни Курт, ни парень из логистической конторы к армии отношения не имеют, они из частной конторы.

Не лучше обстоят дела и в государственном секторе. Не так давно, в 2016 году, в Испании разразился скандал. Государственный служащий, 69-летний Хоакин Гарсия, инженер по водоочистным сооружениям, 6 лет не появлялся на рабочем месте, посвятив эти годы изучению трудов Спинозы. Его отсутствие обнаружилось в 2010 году, когда мэрия собиралась вручить ему медаль за 20 лет службы, но не нашла на рабочем месте.

Постепенно выяснилось, что никто из сослуживцев не видел Хоакина Гарсия уже 6 лет. На него подали в суд, где он сообщил, что много лет честно выполнял свои обязанности, но у водоочистных сооружений сменилось высшее руководство и ему просто ничего не давали делать, вынуждая бесцельно проводить часы на рабочем месте. Это вызвало сильную депрессию, что подтвердил врач, много лет его лечивший и посоветовавший Гарсии найти хобби. Что Гарсия и сделал.

Нередки и смерти офисных служащих на рабочем месте, чьи тела остаются за столом по несколько дней, и коллеги этого не замечают. Бессмысленная работа есть и в частном секторе, и в государственном, просто в частном отсутствие человека заметят намного скорее — вот и вся разница. В частной конторе Спинозу можно изучать на рабочем месте в рабочее время, делая вид, что работаешь.

Гребер подчеркивает, что под бессмысленной работой он не имеет в виду работу грязную, аморальную или откровенно преступную — так, в преступном сообществе работа киллера вполне востребована. Но если киллера оформить мелким клерком, обязать ходить на работу с утра до вечера пять дней в неделю, где он будет изображать, что работает, — его работа станет никчемной. Уборщики, выполняющие важное и полезное дело, плохо оплачиваются, к ним пренебрежительно относятся, и тем не менее их работа важна и нужна.

Лакеи ведут свое происхождение от феодальной прислуги. Их работа направлена на то, чтобы их господин чувствовал себя важным и значительным и выглядел так в глазах окружающих.

Далеко не все лакеи заняты в домашнем хозяйстве или, по крайней мере, какой-то конкретной работой. Чем выше положение их хозяина, тем вероятнее, что они просто играют роль свиты. Их часто наряжают в красивую униформу или дорогие костюмы, наделяют какими-нибудь несложными, чисто формальными обязанностями. Для сильных мира сего само наличие такого окружения из бесполезных людей — лишнее свидетельство их величия.

Иногда это эскорт, иногда наряженные в военную форму «телохранители», точнее, создающие впечатление телохранителей. Некоторые богатые английские семьи до сих пор держат лакеев и дворецких, подкрепляя таким образом свой статус. Современный эквивалент лакеев — консьержи, швейцары, дежурные на ресепшен в крупных компаниях, которые практически ничего не делают, кроме как сидят за стойкой, секретарши в таких корпорациях, где они не нужны, и тому подобные служащие.

Головорезы заняты манипулятивной и агрессивной работой, которую они не любят и считают социально нежелательной. Их работа существует только потому, что их есть кому использовать. Это военные, пиарщики, корпоративные юристы, специалисты по маркетингу, работники колл-центров, предлагающие ненужные товары и услуги, и тому подобные. Они делают все для продвижения того, кто их использует, даже если их деятельность вредна для человечества в целом.

Липучки — это сотрудники, чьи обязанности существуют только потому, что никто вовремя не заметил их бесполезности. Если система глупо спроектирована, то, чтобы удерживать все ее компоненты вместе, требуется что-то вроде клейкой ленты, иначе она развалится. И тогда вместо решения проблемы начинают нанимать ненужный персонал для выполнения каких-нибудь странных обязанностей.

Автор приводит сравнение. Если у вас течет крыша, нужно нанимать кровельщика для ее починки. Но некоторые люди, считая, что кровельщик слишком дорого обойдется, нанимают человека, который будет стоять под течью с ведром и периодически выливать его.

Бокс-тикеры существуют для подтверждения того, что организация занята своим прямым делом. Они заполняют бесконечные анкеты, формуляры, бланки. Бокс-тикер на английском сленге — подотчетный человек, от которого требуются несложные действия без инициатив, следующий установленным правилам, даже если они бессмысленны.

Так, одна женщина по имени Бетси, нанятая для координации досуга в доме престарелых, опрашивала пациентов и заполняла формуляр с их предпочтениями. Затем она переносила данные в форму на компьютере, подшивала в папку опросник, и там он, забытый, оставался навсегда. Именно в этом, по мнению босса Бетси, состояли ее основные обязанности, на которые она должна была тратить рабочее время.

Опросы раздражали стариков, они знали, что независимо от их ответов все останется как было, злились и обижались. Это была единственная форма заботы о досуге обитателей дома престарелых. Всего несколько раз ей удалось добраться до пианино и вместе со стариками спеть хором несколько песен, что привело их в восторг.

Надсмотрщики назначают работу другим, своим подчиненным, которые вполне могли бы обойтись и без указаний, но начальство есть начальство, пусть даже маленькое. Если лакеи — это ненужные служащие, то надсмотрщики — ненужные начальники. Как правило, это менеджеры среднего звена.

Почему люди так несчастны на бессмысленной работе? Они не перетруждаются, а иногда и вовсе ничего не делают или заняты собственными делами в рабочие часы. Некоторые (их совсем немного) действительно находят в этом удовольствие, но у большинства людей никчемная работа вызывает депрессию. Они сами не могут понять, почему чувствуют себя такими подавленными. Если человек, занятый тяжелым физическим трудом с ненормированным рабочим днем, считает, что его безжалостно эксплуатируют, и это его злит, то люди, получающие деньги непонятно за что, испытывают моральное замешательство.

Гребер приводит несколько историй воздействия на людей их бессмысленной работы. Одного из них, Эрика, который первым в своей рабочей семье получил высшее образование, приняли на работу типичной «липучки». Фирма купила дешевое программное обеспечение, в результате компьютеры постоянно зависали и «глючили», и Эрик должен был по мере сил приводить их в чувство.

Он был 20-летним выпускником, не имевшим ни малейшего опыта в ИТ-сфере, но работодатели почему-то решили, что любой молодой человек обладает этими знаниями по умолчанию. Вместо того чтобы купить надежные программы, они предпочли нанять «липучку», чтобы все не развалилось. За весь день его пару раз могли спросить, как загрузить с сервера какой-нибудь файл или отправить электронную почту. Все остальное время он бездельничал.

Довольно скоро такая работа стала давить ему на психику. Эрик устраивал тихие бунты: поздно приходил и рано уходил, исчезал во время обеда на пару часов, читал романы на работе, иногда пил пиво. Никто ему и слова не сказал. Тогда он написал заявление об увольнении, но после этого босс поднял ему зарплату, и у него не хватило духу уйти.

Вскоре он стал исчезать на несуществующие встречи и отсутствовал по несколько дней — никакой реакции. В нем, неквалифицированном специалисте, как будто нуждались, чтобы скрыть собственную никчемность. Он стал много пить, перестал следить за собой, попробовал легкие наркотики и в итоге все равно уволился с огромным облегчением.

Когда этого не случилось, он впал в депрессию. Возможно, будь на его месте кто-нибудь более ловкий, он принял бы правила игры и сделал хорошую карьеру, продолжая изображать работу в поте лица.

Не только молодые люди из семей среднего достатка, но и представители обеспеченного класса порой испытывают моральное замешательство от бессмысленной работы. Один из них, Руфус, сын вице-президента крупной компании, работал в фирме отца человеком, который разбирает жалобы и отвечает на претензии. У него была отдельная комната.

Большую часть недели он абсолютно ничего не делал. Он тоже стал стараться удлинять обеденные перерывы, во время которых гулял, опаздывать и уходить раньше. Но его оклад остался прежним. Для его отца было важно, чтобы у сына в принципе была работа, получит ли он на этой работе какой-то опыт, уже вторично.

Работа должна служить какой-то цели. Если человек убеждается, что она бессмысленна, что он работает ради самой работы, это вызывает у него чувство беспомощности, никчемности, несвободы. Он будто участвует в бессмысленном социальном ритуале, и это вызывает тяжелые морально-психологические последствия. Профессия должна придавать смысл нашему существованию, только тогда мы чувствуем себя людьми.

Этим она отличается от, например, работы стюардессы. Стюардесса должна излучать дружелюбие, предупредительность и чуткость большую часть своего рабочего времени, хотя на самом деле перечисленное может и не быть чертами её характера. Притворство приводит к депрессиям среди небольшого количества стюардесс, вынужденных совершать эмоциональное насилие над собой, но по крайней мере стюардесса понимает, чего от нее ждут.

В случае бессмысленной работы служащий тоже должен притворяться, но в чем это притворство состоит, непонятно ни ему, ни его начальству. Его рабочее время купили, но как его проводить, если никакой конкретной работы нет? На вопрос Гребера к занятым никчемной работой, знает ли их босс, что они бездельничают, они пожимали плечами. Казалось бы, должен знать, но ведь не спросишь.

Однако находились люди, которые все-таки задавали этот вопрос лояльным и открытым боссам. В большинстве случаев эти боссы отвечали, что в свободное время можно заниматься «собственными проектами», не уточняя, что имеется в виду. Но автор ни разу не слышал, чтобы босс и сотрудник вместе выработали четкие правила: чем можно заниматься, когда работы нет, и чего нельзя делать. Надо улавливать самому методом проб и ошибок, до какой степени пользоваться своей свободой.

Иногда сами руководители посылали своим подчиненным скрытые сигналы. Так, Беатрис, работавшая в правительственном офисе в Великобритании, знала, что если во время футбольных чемпионатов из кабинетов боссов раздаются звуки трансляции матча, можно спокойно заниматься своими делами, пока матч не кончится.

Если же она дежурила в выходные вместе с другими сотрудниками (эта работа хорошо оплачивалась), они просто приходили в офис, чтобы отдохнуть перед началом рабочей недели. Начальства на работе не было. Одни смотрели фильмы, другие бродили по Интернету, а некоторые просто спали.

Сотрудника по имени Робин наняли на временную работу в американскую фирму. Ему сказали, что он должен быть все время занят прямым делом, не играть в игры и не бродить в Интернете. Через пару дней Робин обнаружил, что занять большую часть дня ему совершенно нечем, что его наняли в качестве детали интерьера офиса, которая должна находиться в своем кресле в рабочие часы.

Тогда он установил на компьютер Linux, где рабочая панель выглядит как DOS — просто текст на черном фоне. Каждый, кто заглядывал в его монитор, мог предположить, что он занят каким-то важным делом — программированием, администрированием, тогда как Робин в рабочие часы редактировал страницы Википедии или путешествовал по Интернету.

На то, чтобы явно разрешить работнику валять дурака, существует табу. Никто из боссов, даже самых доброжелательных, не скажет открыто, что можно во что-нибудь играть и не мешать остальным своими приставаниями с работой. Более того: если совестливый сотрудник уж очень сильно пристает к начальству с просьбой об отсутствующей работе, это может вызвать гнев и предложение сидеть тихо и не афишировать свое безделье.

По мнению автора, в последнее время количество бессмысленных рабочих мест сильно повысилось и постепенно превращается в серьезную социальную проблему. Однако до сих пор эта проблема так и не попала в поле зрения экономистов и социологов.

Гребер считает, что это переворачивает все представления о том, как должна работать рыночная экономика. В свое время ненужные рабочие места по идеологическим причинам создавал СССР (что, по мнению автора, стало одной из причин его распада).

В то время и возникло присловье: они делают вид, что платят, мы делаем вид, что работаем. И вдруг тот же самый феномен возникает в капиталистической системе. Возможно, специалисты отказываются замечать это явление именно потому, что им и в голову не приходит, что такое возможно и в условиях рыночных отношений.

Спад занятости в производстве и сельском хозяйстве привел к росту так называемой экономики услуг. Производство было перенесено в более бедные страны, чтобы сэкономить на рабочей силе. Сельское хозяйство сократилось, продукты стало дешевле покупать за рубежом.

В экономике стал доминировать сектор услуг. Это не значит, что в ней стали преобладать парикмахеры, официанты, продавцы, уборщики и тому подобные специалисты. Они действительно входили в сектор услуг, но доля их была небольшой. Куда больше было количество администраторов, консультантов, канцелярских и бухгалтерских служащих, ИТ-специалистов и прочих.

В таких профессиях сделан упор на так называемые информационные услуги. Это не значит, что у всех этих людей бессмысленная работа. Это означает лишь то, что именно сектор информационных услуг — питательная среда для бессмысленных рабочих мест.

До 2008 года финансовый сектор в США был необычайно могущественным. Финансисты убедили и экспертов, и общественность, что они волшебным способом, используя алгоритмы, которые не понять простому смертному, извлекают прибыль буквально их ничего. Их окружал ореол почтения и восхищения, пока не случился кризис 2008 года и не стало очевидно, что многие из них — просто мошенники. Вместе с финансовым сектором росло и могущество сектора информационных услуг, они тесно связаны между собой и развивались вместе.

Автор считает, что современный капитализм странным образом породил новую скрытую форму феодализма. При такой системе богатство и положение распределены скорее по политическим мотивам, а не из соображений экономической целесообразности. В пример он приводит чайную фабрику во Франции.

Сначала это было местное предприятие в окрестностях Марселя. Затем ее выкупила корпорация Unilever, которая уже владела компанией Lipton. Сначала на фабрике все оставалось без изменений. Рабочие постепенно совершенствовали оборудование, в 90-е годы они рационализировали процесс, ускорив его и повысив прибыль.

Когда-то, в период с 1950-х по 1970-годы на предприятиях было принято распределять изрядную долю прибыли в виде премий и повышения зарплат. С 1980-х этого больше не происходит. Не случилось этого и на чайной фабрике. Выросшая прибыль шла на создание новых рабочих мест для бесполезных работников. Сначала это были менеджер и HR-специалист, потом появились другие люди, которым придумывали названия должностей.

Целыми днями они слонялись по фабрике, собирались на какие-то совещания и что-то записывали в свои блокноты. Рабочие понятия не имели, чем они занимаются. Они писали какие-то отчеты вышестоящим боссам, пока один из них не предложил закрыть производство и перенести его в Польшу, уволив всех рабочих.

Так повышение производительности труда, вместо улучшения производства и вознаграждения работников, привело к созданию новых и бессмысленных административно-управленческих должностей, и так происходит почти повсюду, считает Гребер.

Чем одна работа полезнее другой? Каким инструментом можно измерить пользу? Экономисты считают, что полезные работы удовлетворяют определенные потребности или нужды общества. Но это определение не так очевидно, как кажется.

Допустим, никто не станет спорить, что строительство моста — работа полезная, но только в том случае, если кто-то действительно будет пользоваться этим мостом. Если это «мост в никуда», строительство которых так любят политики и главы муниципальных округов, чтобы выкачать из правительства дополнительные деньги, если по нему никто не будет ездить, эта работа бесполезна. Но никто из экономистов с этим разбираться не будет. Они просто принимают как должное, что мосты нужны и полезны, и исходят из этого. Так же рассуждают и строители мостов.

Одни вещи являются более ценными, другие — менее. С количественными критериями все просто: эта вещь дороже, чем та, на одну машину идет больше металла, чем на другую, зарплата адвоката больше, чем зарплата учителя, и тому подобное. Все это поддается сравнению, но с ценностью и полезностью все обстоит сложнее. Мы не можем сказать, что одно духовное лицо в пять раз более благочестиво, чем другое, что картины Пикассо в 10 раз талантливее, чем картины Ренуара. Такие ценности не могут быть количественно оценены, их не с чем сравнивать.

У людей разное мнение по поводу ценности своей работы. Для большинства из них социальная ценность работы — это не просто создание богатства, но и укрепление человеческой общности. Важная и ценная вещь в работе, помимо денег на оплату счетов и хлеб насущный, — это возможность внести в мир свой позитивный вклад.

Парадокс состоит в том, что чем больше настоящей пользы работа приносит людям, тем хуже она оплачивается. При этом важность настоящей работы легко понять по забастовкам. Люди высокодоходных профессий почти никогда не бастуют. В 1970 году в Ирландии случилась 6-месячная забастовка в финансовом секторе, когда не работали банки и их сотрудники. Она длилась полгода.

Экономика не остановилась, как рассчитывали ее организаторы. Люди продолжали работать, а вместо денег расплачивались чеками. Но когда в Нью-Йорке несколько лет назад забастовали мусорщики, через 10 дней городское начальство пошло навстречу всем их требованиям — без них город сделался непригодным для жизни.

Гребер пишет, что в 20 веке сложилось так называемое евангелие богатства, когда главы промышленных корпораций сумели убедить общество, что именно они, а не те, кого они используют, — настоящие создатели всеобщего процветания.

Однако в этом случае возникало противоречие. Какой смысл и цель были в рабочих местах, если сами рабочие превращались в придатки к своим машинам, низводились до положения роботов? При этом большая часть их жизни проходила на работе, где их легко было заменить и от них ничего не зависело.

И тогда в ход пошла старая идея, уходящая корнями в пуританскую этику: оплачиваемый дисциплинированный труд под руководством мудрых учителей — единственный способ стать зрелым, взрослым, ответственным человеком. При такой постановке вопроса работник уже не искал в своей работе ценность, или пользу, или смысл.

Он не думал о том, чтобы разбогатеть с ее помощью или кому-то помочь. Теперь работа стала необходимой данью обществу, временем, оторванным от радости и удовольствия, для того чтобы повзрослеть и с полным правом пользоваться игрушками общества потребления.

Евангелие богатства и любовь к потребительству изменили психологию людей. Мы уже ассоциируем себя не с профессией, не с тем, что производим, а с тем, что потребляем: музыку, которую слушаем, одежду, машины, любимые спортивные команды, компьютерные игры, гаджеты и тому подобное.

Большинство людей определяет свою личность и свою ценность независимо от того, чем они занимаются. Но, как ни парадоксально, опросы показывают, что именно работа придает жизни смысл, и безработица чрезвычайно вредна для психики. Исследования психологии труда, проведенные в 20 веке, показали две парадоксальные тенденции. Первая — достоинство и самоуважение человека тесно связаны с его работой. Вторая — большинство людей ненавидит свою работу.

Свыше 100 исследований за последние 25 лет показали, что многие работники описывают свою работу как изнурительную, скучную, психологически тяжелую, лично унизительную или бессмысленную. Но в то же время они хотят работать, потому что работа формирует личность и характер. Это не только способ заработать на жизнь, но и способ повышения самоуважения и самоидентификации.

Гребер считает, что большинство современных людей похожи на заключенных, которые лучше будут работать в тюремной прачечной или шить рукавицы в тюремной швейной мастерской, чем сидеть в камере, смотря телепередачи.

Если рассматривать работу как некое самопожертвование, дань обществу, то именно тяжесть современной работы является самоцелью, чтобы сформировать характер. Этот садомазохистский элемент в работе перестал быть побочным эффектом некоторых профессий, а вышел на первый план. Страдания на работе стали признаком настоящей гражданственности.

Две концепции, по мнению автора, постоянно спорят и воюют друг с другом, и дополняют друг друга. Согласно одной, люди стремятся к богатству, комфорту, власти и удовольствию. Но эти стремления должны дополняться работой в качестве самопожертвования, в которой ничего приятного или полезного быть не должно — это место страданий в той или иной форме.

Бессмысленная работа существует потому, что в нее встроен некий компенсаторный механизм, считает Гребер. По сложившейся странной садо-мазо-диалектике, мы терпим никчемные работы, потому что с их помощью можем позволить себе потребительские удовольствия, которые компенсируют отсутствие настоящей жизни.

Кто-то сидит в кафе с друзьями, обсуждая чьи-то любовные похождения, кто-то посещает тренажерные залы или занятия йогой, другие с головой уходят в просмотр сериалов или интернет-покупки. Такое компенсаторное потребительство отчасти примиряет нас с действительностью.

При этом в обществе, наполненном никчемными работами, процветают взаимные обиды и зависть. Те, кто не в силах найти работу по душе или вообще любую работу, возмущаются работающими. Трудоустроенные ненавидят бедных и безработных, считая их преступниками или халявщиками, хотя это может быть вовсе не так. Занятые на бессмысленных работах завидуют тем, кто действительно что-то создает при помощи продуктивного и полезного труда.

Низкооплачиваемые представители полезных профессий ненавидят занятых на бессмысленной работе. Вся эта взаимная ненависть выгодна политической элите.

Еще понятно, почему рабочие французской чайной фабрики ненавидели менеджеров, которые в итоге их закрыли. Но ненависть была взаимной. Часто менеджеры среднего звена и их ближайшие подручные тоже ненавидят рабочих — ведь у них-то, в отличие от менеджеров, есть основания гордиться своей работой. Это так называемая моральная зависть. Гребер считает, что она направлена на тех, чьи моральные стандарты кажутся более высокими, чем у завистника.

Моральная зависть постоянно присутствует в современных трудовых отношениях. Если на работу принимают иностранцев или просто приезжих, это вызывает у старожилов чувство обиды. Им кажется, что приезжие работают либо слишком много, чтобы выделиться и больше заработать, либо слишком мало, потому что ленивые.

Иногда эта обида и ревность направлены на какие-то профессиональные сообщества. Например, не так давно общественный гнев внезапно обрушился на учителей. Это классический пример моральной зависти. Учителей помнят даже через 20 лет, с ними поддерживают связь бывшие ученики, полные благодарности. Разве можно позволить таким людям создавать профсоюзы, угрожать забастовками и требовать улучшения условий труда?

Единственная группа вне обид и зависти — это военные, которые служат своей стране. Правда, и получают они не слишком много. Многие из них проводят остаток жизни без постоянного жилья, в зависимости, бедности, а иногда и став инвалидом. Образовательных и карьерных возможностей для своих рядовых армия не дает, разве что речь идет о потомственных военных из влиятельных семей, поступивших в военную академию.

Гребер подчеркивает, что он не любит вкладывать политические рекомендации в свои книги. Как правило, это сразу вызывает вопрос, что же предлагает автор в качестве решения проблемы, то есть книга, поднимающая проблему, должна содержать еще и политические рекомендации.

Автор отмечает, что не любит политиканов, то есть элитную группу правительственных чиновников, которые навязывают обществу свои решения. Он предпочел бы, чтобы эти политические элиты не существовали вовсе, вот без кого бы мир точно не оскудел, и уверен, что когда-нибудь политические институты и корпорации отомрут так же, как в свое время исчезла инквизиция и прекратились кочевые набеги.

В настоящее время нет никаких общественных движений против бессмысленных работ, в частности потому, что, во-первых, большинство людей не признает такие работы проблемой, а во-вторых, потому что не знает, как ее решить.

Ведь требуется покончить с синекурными должностями, а не просто выставить на улицу людей, которые их занимают.

Гребер утверждает, что самое очевидное и простое, что можно сделать в качестве борьбы с бесполезными работами, — это сокращение рабочего дня и универсальный базовый доход, то есть регулярная выплата денег каждому члену определенного сообщества.

Государство выплачивает каждому члену сообщества независимо от степени его занятости и без необходимости выполнения работы. Это упразднит бесполезные институты, ведающие пособиями и пенсиями, кучу бюрократов, паразитирующих на этих институтах, высвободит время для занятий по душе и даст финансовую независимость тем, кто в ней остро нуждается, — в частности, женам, зависимым от жестоких мужей, к примеру.

Ведь на женщин ложился двойной груз работы — на работе и в семье, но труд по дому считается бесплатным. Кроме того, равномерное распределение дохода между членами общества уничтожает социальное неравенство.

Базового дохода должно хватать на жизнь, и он должен стать неотъемлемым правом человека, а не актом благотворительности. Не нужно определять, кому и сколько давать, он должен быть одинаковым для всех. Иначе для его подсчетов опять возникнут никчемные институты с бессмысленными должностями.

Внедрение базового дохода постепенно привело бы к полному исчезновению бюрократического аппарата, считает автор, главного инструмента генерации бессмысленных работ. А на обычных работах базовый доход заставит слишком властных боссов относиться к подчиненным с уважением.

Многие считают, что базовый доход приведет к появлению бездельников, что люди просто перестанут выходить из дома и начнут предаваться порокам. Этого не произойдет, уверен автор. Другие противники безусловного дохода считают, что люди займутся всякой ерундой, и мир наполнится плохими поэтами, авторами экзотических научных теорий и тому подобными чудаками.

Гребер считает, что таких людей будет не больше 10–20 процентов. Но уже сегодня 30–40 процентов работающих людей считает свою работу бессмысленной и ненавидит ее. Так что же лучше?

Книга любопытная, необычная и достаточно сложная. Она полна философских аналогий, жизненных примеров и экскурсов в историю. И поднимает проблему, с которой сталкивалось большинство из нас, оказываясь на нудной и бессмысленной работе.

Многие ненавидят свою работу, но мало кто считает это серьезной социальной, экономической и политической проблемой. Она не видна глазу, и только исследования в этой области помогли оценить ее масштаб.

Гребер предлагает сделать шаг к свободе, избавившись от ненужных работ, которые созданы для того, чтобы скрыть безработицу, ставшую следствием бурного развития технологий и управленческого феодализма. Он не предлагает политические рецепты, но считает, что пришло время открыто обсудить, каким должно быть по-настоящему свободное общество.

#библиотека