Web 3.0 превратит интернет в инвестбанкинг?

Twitter теперь разрешает своим пользователям ставить NFT-токены в качестве аватарок в аккаунтах. Очередная публичная победа этой формы… впрочем, тут проблема. Что такое NFT?

Перевод материала The Atlantic — The Internet Is Just Investment Banking Now

Существует множество вариантов ответа на этот вопрос. Twitter определяет их как «уникальные цифровые объекты наподобие произведений искусства, подтверждение права собственности на которые хранится в блокчейне». В промо-материалах, посвященных новой функции, определение еще короче: «цифровые объекты, которыми вы владеете». Подобная формулировка в сочетании с повышенным интересом и притоком капитала на криптовалютные рынки, на которых обращаются NFT-токены, спровоцировало настоящую золотую лихорадку. В марте прошлого года художник, известный как Beeple (Бипл), продал NFT на аукционе за $69,5 миллионов. Цифровой скульптор Рефик Анадоль, один из художников, которых The Alantic привлек к созданию мемориала COVID-19 в 2020 году, заработал миллионы, продавая издания работ своей студии в формате NFT. Джонатан Манн, потерявший работу после финансового кризиса 2008 года и решивший вместо этого писать по песне в день, начал продавать их как NFT, превратив забавное интернет-хобби во вполне жизнеспособный заработок.

Со временем NFT обросли мемами и стали инструментом маркетинга. Taco Bell продавала «культовые и уникальные произведения искусства, вдохновленные нашими тако». Gap выпустила NFT-изображения своих толстовок. Первая правка в Википедии была преобразована в NFT и выставлена на аукцион. NFT-нативные коллекции, вроде изображений причудливых обезьян от Bored Ape Yacht Club, стали настолько популярны, что некоторые обезьяны оцениваются в миллионы долларов.

Впрочем, представлять NFT как новую форму цифрового искусства, вид собственности или уникальную технологию не слишком корректно. Владение NFT не дает никаких прав на интеллектуальную собственность, лежащую в основе принадлежащей вещи, и не запрещает никому скачать ее себе на компьютер. Покупатели NFT в итоге не получают ничего, кроме цифровой записи – этакой «квитанции» на объект, который можно копировать совершенно свободно и без каких-либо последствий.

Но давайте на минутку забудем о шумихе вокруг крипто, отбросим резонный вопрос о том, какой смысл тратить целое состояние на изображение обезьянки. Все эти мысли и вопросы лишь отвлекают внимание от действительно важных вещей. Давайте называть их своими именами: NFT – это первый шаг к секьюритизации цифровых активов. Они превращают цифровые данные в спекулятивные финансовые инструменты. Подобная смена парадигмы имеет огромные последствия, потому что компьютеры сейчас повсюду, и все становится цифровым активом – ваши банковские записи, данные фитнес-браслета, звонки умного дверного звонка, анализ тональности текста рабочей электронной почты, и т.д. Сперва люди начали вести жизнь в Интернете. Затем появилась возможность монетизировать внимание, создаваемое этой онлайн-жизнью. И вот, наконец, накопленный цифровой итог всей этой онлайн-жизни готов стать таким же классом активов для спекулятивных инвестиций, как акции, сырьевые товары и ипотечные кредиты.

Да, NFT могут прогореть как этакий криптоэквивалент Beanie Babies (линейка коллекционных плюшевых игрушек, выпускавшихся в 1990-2000 гг.; большинство Beanie Babies с тех пор обесценилось до нуля – прим. перев.). Но вероятнее другой, более странный и страшный сценарий: фондовый рынок для цифровых данных. Финансисты, которые раньше делали ставки на займы, ураганы или данные по заработной плате, теперь, вероятно, то же самое будут проделывать с цифровыми активами. Но и обычные люди смогут превратиться в начинающих финансистов-торговцев своими – или чужими, коль на то пошло, – компьютерными данными. В некотором смысле это самый честный поворот эпохи Интернета. С самого начала онлайн-бизнес позиционировал себя культурный феномен, хотя на самом деле его интересовали только деньги.

Теперь, по крайней мере, истинная цель – стремление к богатству – вышла наружу.

Представьте, что у вас есть коллекция произведений искусства или ювелирных изделий, и вы хотите ее застраховать. Для этого можно составить список предметов, который может включать, например, подписанный автором тираж ограниченного издания или инкрустированную драгоценными камнями брошь бабушки. Так вот, запись о броши – вовсе не то же самое, что сама брошь. Но запись ссылается на брошь, и можно даже приложить к ней фотографию, чтобы прояснить ситуацию в случае, если придется апеллировать к этой записи позже. Как носитель ценности, NFT мало чем отличается от записи о бабушкиной броши в списке, хранящемся в сейфе или картотеке страховщика. Единственная разница в том, что NFT хранится в блокчейне, где теоретически любой желающий может его найти и проверить.

Давайте, к примеру, рассмотрим NFT Бипла за $69 миллионов. Само произведение искусства или то, что классически считается им – картина, на которую можно смотреть – не имеет к NFT никакого отношения. Вместо этого NFT просто указывает на место, где ее можно увидеть. Это создает определенные проблемы. Произведение искусства – файл с изображением – может пропасть, если его URL-адрес будет перемещен или сервер, на котором он размещен, «упадет». Кроме того, любой, кто знает URL файла, может просмотреть или скачать изображение. Любой человек с доступом к серверу, на котором оно хранится, может изменить или даже удалить его.

Иногда NFT сравнивают с квитанциями. Если вы когда-нибудь смотрели программу Antiques Roadshow, то знаете, что винтажный Rolex с упаковкой и оригинальным товарным чеком стоит дороже – чек помогает подтвердить подлинность часов. Если, например, дом сгорит, вы сможете предъявить сертификат подлинности на лимитированное издание или оценку бабушкиной броши в качестве основания для возмещения ущерба. С другой стороны, NFT – это всего лишь квитанция, и покупка такой квитанции сродни покупке упаковочного листа с описанием содержимого бокса для Rolex’ов без возможности получить сами часы.

Обе позиции имеют свои плюсы: платить тысячи долларов за квитанцию – глупо, однако квитанции всегда имели важное значение в культурной сфере. В искусстве, коневодстве, недвижимости и других бесчисленных сферах человеческой деятельности происхождение и право собственности всегда были вопросом бюрократии: вы владеете домом потому что так написано в договоре купли/продажи, и это подтверждается документами о праве собственности. Несколько обескураживает применение данного принципа, скажем, к компьютерным изображениям уродливых обезьян, но, возможно, только потому, что эти изображения пока кажутся чем-то новым и необычным. В конце концов, есть же акции компаний. Раньше факт владения ими подтверждался бумажными сертификатами, теперь же все записи хранятся в электронном виде. При этом владение акциями носит исключительно формальный характер; инвестор не может претендовать на часть товарных запасов компании или на кусок офисного пространства в ее штаб-квартире.

В этом смысле NFT не являются странными или новыми, потому что апеллируют к ценности, происхождению и правам собственности с помощью коллективных фантазий о бумажных документах. Этим никого не удивишь. Они представляются странными и новыми, потому что сама идея о том, что простая ссылка на некий объект, будь то вещь или компьютерные данные, может стоить денег, представляется ненормальной.

Однако в финансовом секторе вера в подобную ценность – абсолютно нормальное явление. В этом смысле инструмент, предоставляющий право собственности, который можно купить или продать и который имеет денежную стоимость, называется «ценной бумагой». Акции – это вид ценных бумаг, дающих право на долю собственности в компании. При первичном размещении компания берет часть своей собственности и делит ее на акции, которые затем продает публике в качестве долевых ценных бумаг. После покупки новые владельцы могут осуществлять некоторые ограниченные права в деятельности компании, например, путем голосования. Но все же акции преимущественно покупаются для спекуляций: инвесторы надеются впоследствии перепродать их с прибылью. То же самое справедливо для облигаций. Эти ценные бумаги создаются на основе долга, а не собственности. Еще есть товарные ценные бумаги – финансовые инструменты, привязанные к рыночной стоимости сырья.

В каждом случае право собственности относится к активу, лежащему в основе ценной бумаги (например, доле в компании или товару), а не к самой бумаге. Такие опосредованные отношения позволяют финансистам манипулировать стоимостью без необходимости хранить сельскохозяйственную продукцию или управлять компаниями. Сырьевой трейдер, к примеру, с помощью фьючерсного контракта может поставить на снижение спроса на кукурузу, свинину или нефть.

Актив, лежащий в основе ценной бумаги, обычно имеет какую-то реальную внутреннюю ценность. Для компании это материально-техническая база, денежные средства, запасы и будущие продажи. Кукуруза, свинина и нефть имеют потребительскую ценность как продукты питания и топливо. Но в 1970-х годах финансисты начали изобретать ценные бумаги с менее очевидной внутренней ценностью. Самыми известными из них были пулы ипотечных кредитов, которые выступали основой для так называемых «ипотечных ценных бумаг». Крах этого вида финансовых инструментов, в глубине которых прятались высокорискованные кредиты, считается основной причиной финансового кризиса 2008 года.

Но даже ипотечные кредиты имеют какую-то очевидную пользу в мире. Секьюритизация ипотечных кредитов положила начало стремительному росту числа бумаг, обеспечением для которых выступают всевозможные активы. Существуют погодные деривативы, помогающие грузоотправителям застраховаться от задержек или ущерба, вызванного штормами. Goldman Sachs выпустил облигацию, обеспеченную будущими отчислениями от каталога песен Боба Дилана. Фьючерсы на кассовые сборы фильмов появились на рынке, но затем были запрещены из-за опасений по поводу инсайдерских манипуляций. Невзирая на регулирование, все, что может быть истолковано как актив, может стать основой для ценной бумаги. И если любой актив может стать основой для ценной бумаги, почему бы не использовать для этого изображения? Финансисты сожрали мир задолго до того, как об этом задумались программисты.

Сегодня некоторые технари считают, что NFT могут стать неотъемлемой частью Интернета третьего поколения, Web 3.0. Это многообещающий псевдоним, теология вида «называй и претендуй» для дивного нового мира криптоприложений – секьюритизированного Интернета.

Давайте рассмотрим Web 1.0 и Web 2.0 с аналогичной финансовой точки зрения. Первой эрой Интернета считается эпоха маркетизации. Всемирная паутина начинала свое существование как некоммерческая распределенная система публикации, которую исследователи, специалисты и любители могли использовать для общения друг с другом. Затем, в середине 1990-х, компании научились переносить свой бизнес и мир розничной торговли в Интернет. Был создан рынок, на котором привычные товары и услуги продавались совершенно иначе (конечно, многие с радостью воспользовались этой возможностью и начали спекулировать на его потенциале). В результате мы получили Amazon, eBay и Craigslist, а также Pets.com, HomeGrocer и крах доткомов.

К середине 2010-х жизнь в Интернете стала самоцелью. Blogger и WordPress упростили публикацию текста; Flickr и YouTube то же самое сделали для фотографий и видео. MySpace, Facebook и Twitter обеспечили социальное разнообразие. Смартфоны переместили Интернет со столов в карманы и сумочки, где каждый мог воспользоваться им при необходимости (а затем и постоянно). Но эти компании-яркие представители Web 2.0 обычно предлагали свои услуги бесплатно. Так как же они зарабатывали?

Ответ прост: собирая данные о реальном и предполагаемом поведении миллионов, а затем и миллиардов пользователей, компании Web 2.0 создали основу для продажи рекламы или взимания небольшой платы за внимание и вовлеченность. Произошла «монетизация» Интернета. А акт монетизации, который когда-то был эзотерической целью банкиров, стал обыденной деятельностью и естественной целью для обычных «творцов», таких как вы и я.

Огромный успех гигантов Web 2.0 сместил центр притяжения американского бизнеса с Уолл-стрит в Кремниевую долину. В период расцвета Web 1.0 Microsoft была единственной компанией-разработчиком программного обеспечения среди 10 крупнейших мировых фирм, а крупные инвестиционные банки занимались тем, что выводили начинающие технологические компании на биржу. Прошло два десятилетия, и вся первая пятерка теперь за технологическими компаниями. Хотя некоторые сетовали на упадок промышленности, никто особо не переживал из-за того, что финансовые учреждения потеряли свой монументальный статус. Банкиры и финансисты всегда имели сомнительную репутацию мошенников, но технари превратили их в праздных паразитов, которые ничего не производят и охотятся за чужими изобретениями. Веб-предприниматели, с другой стороны, были строителями, создающими инструменты для работы и отдыха и совершенно новые способы онлайн-жизни.

Но даже если у магнатов социальных медиа и поисковых систем получилось использовать популярность и очевидную полезность своих продуктов в качестве прикрытия, настоящей их целью были поиски богатства и власти – точно так же, как до них это делали банкиры и основатели хедж-фондов. С той лишь разницей, что последние постоянно твердят, что стремятся «изменить мир к лучшему».

Этот фасад, это прикрытие, наконец, рушится. Web 3.0, зарождающаяся третья эра Интернета, знаменует собой возврат от идеализма Web 2.0 к наглой и неприкрытой алчности Уолл-стрит. Конечно, некоторые намеки на старый веб, ориентированный на контент и самовыражение, сохраняются и поныне; отдельные создатели NFT нашли способ «поднять» хорошие деньги на своем творчестве (даже если золотая лихорадка продлится недолго). Но в целом, как технари, создающие криптоплатформы и инструменты, так и пользователи, покупающие и торгующие блокчейн-активами, пытаются заработать за счет быстро растущей спекулятивной стоимости.

Когда основатель и бывший генеральный директор Twitter Джек Дорси продал первый твит в формате NFT почти за 3 миллиона долларов, его стоимость подстегнула уникальность цифрового контента. Но, как и с любой ценной бумагой, ценность NFT определяется не базовым активом, а, скорее, тем, сколько он может стоить потенциально. Так же, как торговец свиными фьючерсами не заинтересован в поставке свиного мяса, так и покупатель NFT не обязательно заинтересован в полезности или даже символической ценности обезьяны. Покупатели NFT не только ставят на данные в основе токенов, но и на класс активов как таковой – идею, что будет куча желающих приобрести ценные бумаги, обеспеченные цифрой, а не материальными товарами, корпоративными акциями или государственными долгами. Они также рассчитывают на то, что криптовалюты и блокчейн-технологии хранят огромный потенциал в плане стоимости.

В рамках этой авантюры «продавцы» блокчейна придумывают хитрые эзотерические названия и структуры, требующие специальных знаний. С технической точки зрения, запись о цифровом активе можно внести и в обычную базу данных. Сторонники Web 3.0 настаивают на том, что блокчейн необходим для публичного учета записей, которые никем не контролируются. В случае смарт-контрактов и децентрализованных автономных организаций, подобную функцию выполняет компьютерный код, автоматически обеспечивающий соблюдение правил. Но это стремление к децентрализации постепенно превращается в централизованный контроль во многом из-за того, что NFT-рынки вроде OpenSea (который отвечает за NFT-аватарки в Twitter) и криптовалютные кошельки вроде MetaMask вырастают до масштабов, характерных для Web 2.0. На самом деле децентрализация Web 3.0 не имеет никакого значения, пока есть достаточное количество людей, верящих в его спекулятивную ценность.

Пока эта ценность продолжает накапливаться, а Web 3.0 – расти в масштабах и влиянии, хорошо бы вспомнить о судьбе секьюритизации на финансовых рынках. История показывает: со временем градус ненормальности только растет: сначала доли в корпорациях, потом долги, далее ипотека, затем погода, и, наконец, Боб Дилан. Сегодня в основе большинства NFT лежит цифровое искусство: картинки, музыка, иногда даже небольшие программы, работающие на самом блокчейне. Есть и более причудливые формы: NFT на цвета, национальные парки, звезды (те, которые на небе), ссылки на записанные песни, и даже NFT, привязанные к употреблению куриных крылышек.

Что, если это только начало? Сегодня почти у всего имеется теневая «цифровая» сторона – она есть у каждого твита и текстового сообщения, каждой фотографии и электронного письма. Но также у всех банковских операций, у каждого распоряжения, отданного Alex'е/Алисе и т.п., у каждого сканирования посылки по пути к адресату, у каждой записи о ПЦР-тесте COVID-19 в вашем аккаунте на Госуслугах, у каждого ведерка куриных крыльев, купленного у соответствующих именитых производителей. Все, чем мы владеем или что делаем, несет цифровой отклик или может быть представлено в цифровом виде. Даже вещи, которые не принадлежат ни вам, ни кому-либо еще, могут становиться концептуальным обеспечением посредством оцифровки. Вы не поверите, но группа любителей Olive Garden начала продавать NFT, привязанные к местоположению отдельных ресторанов этой сети.

Новые цифровые активы могут показаться захватывающими или пугающими. В любом случае, степень абсурда будет только расти. Закономерным итогом всего этого – золотым веком Web 3.0 – станет секьюритизация каждого аспекта человеческой жизни, зафиксированного компьютерами. Просто представьте, насколько взволнованы или напуганы вы будете тогда.

Подписывайтесь на мой телеграмм канал @dailykuznetsov где я публикую короткие заметки о финансах, обществе и цифровых продуктах

Статью опубликовал Иван Кузнецов, перевод выполнил Кирилл Крутов.