«21 урок для 21 века» — ключевые идеи новой книги Юваля Ноя Харари

О будущем человечества, основных вызовах и проблемах — в пересказе редакции MakeRight.ru.

Первая книга Юваля Ноя Харари, «Sapiens», была посвящена прошлому человечества, тому, как эволюционировал человеческий вид. Вторая, «Homo Deus», заглядывала в далекое будущее, в то, кем люди могут стать, и во что превратятся интеллект и сознание. В третьей, «21 урок для XXI века», автор фокусируется на настоящем и ближайшем будущем.

Харари подчеркивает, что, несмотря на выразительное название книги, он не дает рекомендаций и не пытается учить жизни, как некий пророк современности. Он лишь описывает силы, способные повлиять на будущее всей планеты, которые сейчас кажутся чем-то страшно далеким, как, например, изменение климата. Между тем их влияние будет огромно и со временем может вызвать мировую катастрофу.

«Уроки» Харари написаны скорее с целью побудить читателя задуматься. Частично книга родилась из ответов на вопросы, которые задавали ему читатели, и части ее уже были опубликованы в виде отдельных глав. Собрав их воедино, Харари дополнил и структурировал текст по темам — религии, политике, новым технологиям.

Главная задача, которую он ставил перед собой, — понять, что происходит в сегодняшнем мире и каковы будут последствия.

Он пытается охватить множество проблем — от феномена Трампа до возвращения религии, и при этом связать их с внутренней жизнью людей. Откуда берется терроризм? Слишком примитивно назвать его чисто политической проблемой, поскольку он вызван и психологическими, и социальными причинами.

Политические катаклизмы разыгрываются не только в парламентах и на саммитах, но и в умах людей. Личное уже неотделимо от политического, а учитывая технологии воздействия на массовое сознание, это может принести непредсказуемые и страшные последствия.

Мир становится все более глобальным, и соответственно растет его влияние на отдельных людей и общество целом, на наше поведение и мораль. Мы все сильнее влияем друг на друга, до такой степени, что порой поступок одного человека может вызвать тектонические сдвиги в целом народе, как это произошло с самосожжением тунисского юноши Мухаммеда Буазизи, после которого началась «арабская весна».

Автор описывает основные идеологические тенденции современного общества. На протяжении ХХ века шло непрерывное соперничество между фашизмом, коммунизмом и либерализмом, и к концу столетия либерализм как система взглядов победил. Свободный рынок, демократия и права человека стали, казалось бы доминировать, но сейчас, как представляется Харари, и либерализм заходит в тупик, и непонятно, куда движется общество.

Доверие к либерализму падает на фоне революции в области биотехнологий и информационных технологий. Куда это может привести? В частности, к подъему робототехники, которая способна вытеснить огромное количество людей с их рабочих мест.

Небольшая элита может править с помощью цифровой диктатуры благодаря алгоритмам больших данных. Большинство людей будет страдать не от нещадной эксплуатации, а от полной бесполезности.

Но это отдаленное будущее, а в «21 уроке» Харари обращается к тем кризисам, которые нас ожидают в ближайшее время. И связаны они с технологической революцией, которая пугает Харари, считающего, что она может обернуться катастрофой, если что-то пойдет не так.

В книге, помимо прочего, затронуты вопросы политических разногласий, проблемы терроризма, возможность новой мировой войны и тех настроений, которые могут к ней привести. Кроме того, исследуется феномен постправды, когда стирается граница между реальностью и вымыслом, так что объективно оценить окружающий мир почти невозможно.

Прежние убеждения, на которых еще недавно держался мир, уже рухнули, считает автор, но на смену им пока ничего не пришло. Мы не понимаем, куда нам двигаться, что нужно делать, какие навыки приобретать.

Экологический кризис, оружие массового уничтожения, передовые технологии, которые можно использовать как во благо, так и во вред, не дают нам времени отмахнуться от этих вопросов. Чтобы правильно использовать огромную силу технологий, человечеству понадобится найти смысл жизни, четкое представление о том, что такое жизнь вообще.

Харари предупреждает, что его книга полна критики либеральной модели, но он все же считает ее лучшей на сегодняшний день среди всех существующих. Тем не менее нужно понять ее слабые стороны и ограничения и адаптировать к современности как можно скорее. Без критики невозможно исправление недостатков.

О том, какие вызовы стоят перед человечеством сейчас, у автора есть несколько важных идей.

Революционные био- и инфотехнологии создаются инженерами, предпринимателями и учеными. Мало кто из них задумывается о политических последствиях своих изобретений.

В то же время и политики не разбираются в технологиях, поглощенные битвами за голоса избирателей. Они вспомнили о технологиях только тогда, когда была взломана электронная почта Хиллари Клинтон. Не задумываются о технологиях и американские избиратели: Трамп пообещал им вернуть рабочие места, построив стену на мексиканской границе. Он ничего не говорил о том, что эти рабочие места в ближайшее время могут занять машины.

Тем не менее обыватели чувствуют смутную тревогу, хотя и не вникают глубоко в особенности искусственного интеллекта и биотехнологий. Накануне Второй мировой войны адепты фашизма и коммунизма уверяли простых людей, что они соль земли, строители будущего (если они, конечно, были правильной национальности или социального происхождения).

Сегодняшний человек труда с каждым годом чувствует себя все более неуместным. Генная инженерия, блокчейн, искусственный интеллект, машинное обучение — какое отношение все это имеет к нему?

После Второй мировой войны идеология фашизма была разбита и уничтожена вместе с ее носителями, оставив поле битвы коммунизму и либерализму. К началу ХХ века от коммунистической идеологии мало что осталось, но и либерализм постепенно слабеет и утрачивает свое значение.

Казалось бы, в мире стало больше свободного предпринимательства, демократических режимов, отошли в прошлое диктатуры. Еще не все проблемы удалось решить, не все тираны капитулировали, не ликвидированы нищета и насилие.

Либеральные идеологи считали, что если защищать права человека, создавать свободные рынки и обеспечить людям свободу передвижения по миру, то вскоре мир придет к полной гармонии, несмотря на то, что некоторые страны, привыкшие к прежнему укладу, будут противиться этому. Их развитие будет замедляться, пока они не присоединятся к большинству. Тем не менее, финансовый кризис 2008 года пошатнул веру в либерализм.

Именно в это время, считает Харари, началось разочарование в либерализме. Многие правительства только на словах являются демократическими, а на деле манипулируют своей судебной системой, душат свободную прессу и демонизируют любую оппозицию, приравнивая ее действия к измене.

Россия и Турция пробуют разные формы нелиберальных демократий, склоняющихся к диктатурам. А стремительное развитие Китая заставляет усомниться в неправильности и устарелости коммунистической идеологии. Брекзит и избрание Трампа демонстрируют разочарованность либерализмом на Западе.

Еще не так давно делались попытки демократизировать Ирак и Ливию вооруженным путем. Теперь все больше экспертов склоняются к выводу, что это была ошибка либеральной идеологии. Некоторые даже утверждают, что насаждение глобализации и либерализма придумала элита в личных корыстных интересах, используя наивность и доверчивость масс.

Как бы то ни было, демократическая система с трудом справляется с техническими вызовами современности. Растет могущество алгоритмов: уже сегодня они сформировали такую финансовую систему, что простой смертный с трудом понимает ее.

Блокчейн-сети и криптовалюты вызовут необходимость налоговых реформ, типа налога на информацию, — ведь транзакции перестанут иметь отношение к обмену национальной валюты или валюты как таковой. Что с этим делать либеральной политической системе?

Промышленная революция породила новые идеологии ХХ века. Революции в информационных технологиях тоже потребуют нового мышления, считает Харари. Возможно, нам уже в самое ближайшее время предстоит познакомиться с новыми социальными и политическими моделями.

И ключевым моментом в создании этих моделей должно стать решение проблемы надвигающейся массовой безработицы, оборотной стороны развития машин и искусственного интеллекта.

К 2050 году, по мнению автора, развитие искусственного интеллекта и машинного обучения изменит все привычные формы трудовой занятости. Каким будет характер изменений? Мнения разделились: одни эксперты предполагают, что за несколько десятилетий миллиарды людей останутся без работы, другие — что рабочие места просто станут другими, и для них потребуется другая квалификация. Кто из них прав, сегодня сказать трудно.

Сейчас, благодаря исследованиям в нейробиологии и поведенческой экономике, наука гораздо глубже понимает поведение людей. Оно обусловлено, по мнению Харари, не свободной волей, а работой миллиардов нейронов мозга, вычисляющих всевозможные вероятности перед тем, как принять решение.

А если так, то алгоритмы рано или поздно научатся копировать работу нейронов, и тогда искусственный интеллект сможет заместить человеческий труд даже там, где ранее считалось невозможным. Наша интуиция, эмоции и желания — тоже алгоритмы, только биохимические, и компьютеры смогут их расшифровать.

Компьютер без труда справится с работой водителя, банкира, пешехода, юриста. Людям кажется, что предугадывая намерения пешехода, заемщика или участника переговоров, они пользуются развитой интуицией. На самом деле их мозг просто распознает определенные сигналы — по интонации, движениям, мимике и запахам.

Искусственный интеллект может делать это еще лучше. Кроме того, в отличие от человека, он обладает обновляемостью и способен объединяться в единую сеть. Возможности такой постоянно обновляемой сети, сродни нейронной, намного превосходят человеческие.

Так что в недалеком будущем, скорее всего, искусственный интеллект заместит человека в медицине, управлении транспортными средствами, а со временем, возможно, и в искусстве, научившись распознавать эмоции и воздействовать на них.

Но это не обязательно приведет к полной безработице в этих областях, считает Харари. Врачам и лаборантам, занятыми новаторскими исследованиями или созданием новых медицинских препаратов, будут платить еще больше, чем раньше. С такими задачами искусственный интеллект еще не способен справляться.

Например, развитие беспилотников устранило некоторые рабочие места, зато привело к созданию новых профессий в области дистанционного управления, анализа данных и кибербезопасности.

Для обслуживания одного военного беспилотника США требуется около 30 человек, и еще чуть меньше ста анализируют полученные от него данные. При этом квалифицированных специалистов часто не хватает. Людям нужна переподготовка или специальное обучение, чтобы занять рабочие места подобного рода.

Развитие технологий, как мы видим уже сейчас, может одновременно привести и к высокой безработице, и нехватке квалифицированных кадров.

Даже если безработный кассир, уволенный из универмага, путем героических усилий переучится на пилота, не факт, что еще через 10 лет ему опять не придется переучиваться на кого-то еще, потому что технический прогресс не стоит на месте. Его, конечно, могут снова переучить, но это требует большого эмоционального напряжения и выносливости, чтобы постоянно приспосабливаться к изменчивому миру.

Не так страшно потерять работу, как контроль над собственной жизнью, считает автор. При усилении возможностей искусственного интеллекта это вполне возможно. Тогда окончательно рухнет авторитет либерализма, который может смениться цифровой диктатурой.

Ценности либерализма — человеческая свобода, демократические выборы, принципы свободного рынка. Личная свобода не должна попирать права других, и на этих условиях она практически не ограничена.

Либерал как представитель политической партии может быть сторонником абортов, свободного владения оружием, однополых браков. Но и консерваторам не чужды основные либеральные воззрения, они тоже сторонники демократических выборов, прав и свобод человека. Рейган и Тэтчер были консерваторами и при этом отстаивали экономическую и индивидуальную свободу.

Такие стороны либеральной идеологии, как свободные выборы, основаны на чувствах. Чувства, в свою очередь, принято считать исходящими из сердца, отражающими свободную волю человека. Но, если верить нейробиологии, чувства — это биохимические механизмы, основанные на расчете, помогающем выжить как человеку, так и любому животному. Страх вызван опасностью, любовь — возможностью спаривания с привлекательным объектом для продолжения рода.

За века эволюции они стали тонкими и отточенными. Моральные чувства возникли из взаимоотношений внутри сообщества, когда устанавливались правила общежития — что можно делать, а что нельзя. Прислушиваться к чувствам — вполне рационально, когда они подсказывают, на ком жениться или за кого голосовать.

Люди не всегда прислушивались к чувствам. Когда-то они полагались на божественную волю, которую доносили до них священники, им казалось, что Богу лучше знать, как следует поступить. В случае растущего могущества алгоритмов к ним могут перейти полномочия Бога. Как это произойдет? Например в случае прорыва в медицине.

Рекомендации алгоритмов могут стать обязательной частью медицинской страховки — если работник откажется им следовать, работодатель будет вправе его уволить.

Сегодня многие курят на свой страх и риск, несмотря на статистику раковых заболеваний, связанных с курением. Но когда биометрические датчики обнаружат в легких раковые клетки, и алгоритм сообщит об этом в страховую компанию, непосредственному руководству и близким, с этим будет сложнее.

Возможно, многие просто передоверят алгоритму заботу о своем здоровье, и он просто будет уничтожать эти раковые клетки, посылая уведомление об этом на их смартфон. С одной стороны, это к лучшему, с другой — человек все сильнее будет зависеть от алгоритма.

Совершенствуясь, алгоритм будет все больше знать о нас — наших вкусах, сексуальных предпочтениях, любимых книгах и фильмах. Когда-нибудь мы можем передоверить ему сам процесс выбора, чего бы он ни касался, и о свободе воли точно придется забыть.

При желании искусственный интеллект можно обучить этическим началам и философии, так что он сможет делать моральный выбор ничуть не хуже, если не лучше, чем человек. Притом он беспристрастен.

Харари размышляет: все боятся роботов-убийц, подобных Терминатору, но если создать такие машины и использовать их в военных конфликтах, возможно, жертв (и среди солдат противника, и среди мирного населения) было бы гораздо меньше, чем при участии живых солдат.

Но тут все зависит от тех, кому такие машины подчиняются. Можно запрограммировать их так, что они будут убивать только в случае непосредственной опасности и крайней необходимости. Они никогда не устроят резню, такую, как устроили американские военные в деревне Мэй Лай, не поддадутся ненависти и страху.

Алгоритмы в диктаторских руках смогут отправлять граждан в места не столь отдаленные быстрее, чем любые суды-«тройки». Если бы северокорейский режим располагал высокотехнологичными браслетами, способными отследить эмоции с помощью биометрических данных, например гнев при виде портрета вождя, наказание было бы немедленным и неминуемым.

Ученые и политики должны сосредоточить усилия на изучении человеческого мозга, а не на увеличении скорости интернет-соединений и алгоритмах больших данных, считает Харари. Мы слишком увлеклись развитием технологий, забыв о развитии человека.

Уже сейчас, считает автор, видна зависимость пользователей от глобальных социальных сетей. Цукерберг в своем манифесте утверждал, что Facebook был задуман для того, чтобы объединять людей, вернуть прежнюю значимость человеческим сообществам. Ведь именно из-за разобщенности людей рождаются такие социальные проблемы, как наркомания, тоталитарные режимы и тому подобные бедствия.

Если люди не могут объединиться в группы за пределами виртуального мира, то пусть для начала объединяются хотя бы на расстоянии, ищут себе сообщества по интересам. Для этого команда Facebook создала алгоритмы, предлагающие пользователям различные сообщества, отвечающие их вкусам и взглядам.

В чем Цукерберг прав, так это в том, что сообщества действительно необходимы, чтобы преодолеть разобщенность людей. Члены одной политической партии, жители одного района или представители одной расы не могут дать ощущения человеческой общности, близости, какое может дать родственник или настоящий друг. Люди становятся все более одинокими, несмотря на то, что могут общаться на расстоянии почти со всей планетой.

Сегодня у Facebook 2 миллиарда активных пользователей. Но если социальная сеть действительно хочет объединять людей, она должна делать это не только онлайн. Чтобы у сообщества были действительно глубокие корни, его членам необходимо живое общение.

Если какой-нибудь авторитарный режим отключит интернет или запретит Facebook, что будет с онлайн-сообществами? Как они будут связываться друг с другом? Прекратится их общение или нет?

Виртуальные сообщества и живое общение — не одно и то же. Если пользователь сетей заболеет, его друзья по социальным сетям могут посочувствовать, но им не под силу подать ему чашку чая с лимоном или сходить в аптеку. В виртуальном мире нет настоящей глубины.

Люди сегодня настолько поглощены смартфонами и компьютерами, что перестают замечать окружающих, им больше интересно киберпространство, чем близкий, сидящий напротив.

Наш опыт в реальном мире заставляет нас испытывать эмоции, формирует поведение — ведь когда-то наши далекие предки, пробуя на вкус тот или иной гриб или наблюдая движение в траве, приходили к выводу об опасности или безопасности того, что происходит.

С одной стороны, Facebook объединяет людей, с другой, виртуальная дружба с людьми из Нигерии или с острова Пасхи происходит в ущерб дружбе с соседями, коллегами или родственниками. Если бы искусственный интеллект социальной сети создал алгоритм, побуждающий виртуальных друзей встречаться в реальном мире, он действительно способствовал бы объединению.

Пока что ни одна социальная сеть не преодолела разрыва между общением офлайн и онлайн. Она смотрит на людей, по выражению Харари, как на аудиовизуальных животных, которые состоят из пары глаз и пары ушей, а также пальцев для тюканья по клавиатуре и кредитки, оплачивающей контент и онлайн-услуги разного рода.

Но для полноценного общения нужны люди целиком, а не их отдельные части. И если не преодолеть этот разрыв, если люди откажутся от реальной жизни в пользу виртуальной, то они полностью подпадут под власть технологий, создателей виртуальной реальности, перед которыми откроются безграничные возможности для манипулирования людьми в своих корыстных интересах.

Глобализация привела к тому, что люди из разных стран все чаще пересекают границы в поисках работы, безопасности или лучшей жизни. Беженцы стремятся укрыться от войн на своей территории и получить убежище в другой стране, или по крайней мере попасть в нее любым способом.

Принимающие европейские страны напрягаются, их политические системы не знают, как на это реагировать. С одной стороны, мультикультурализм подразумевает преодоление культурных различий, с другой — он угрожает культурной идентичности.

Европейский союз из-за наплыва мигрантов переживает политический кризис. В свое время он был основан с целью преодолеть культурные различия между европейскими странами, но как быть со странами Африки и Ближнего Востока? И ведь именно гуманная либеральная политика мультикультурализма так влечет мигрантов в благополучные европейские страны.

Любой из них хочет эмигрировать в Германию, а не в Саудовскую Аравию, Иран или Россию. Не потому, что Германия ближе всего или богаче других европейских стран, а потому, что у нее самый благоприятный для мигрантов режим ассимиляции.

Непрерывный поток мигрантов — африканцев и сирийцев — вызывает в Европе панические настроения. Радикальные противники миграции требуют закрыть въезд и укрепить границы, сторонники — наоборот, еще больше смягчить миграционное законодательство и еще шире открыть ворота для приема гостей. Стороны бесконечно спорят и не слышат аргументы друг друга.

Если принимающая страна впускает мигрантов, является ли это ее прямым долгом или одолжением, когда она имеет право выбирать, а при желании — прекратить прием? Следует ли вместе с политическими беженцами, спасающимися от военных конфликтов или преследований на родине, принимать и экономических, которые приехали в поисках работы и лучшей жизни?

Сторонники миграции считают, что это сделать необходимо — ведь глобальный западный мир богат, и его долг — заботиться о тех, кто пытается выжить. Они утверждают, что приток беженцев все равно невозможно остановить, отчаявшиеся люди будут всеми правдами и неправдами преодолевать границы.

Противники миграции возражают им, что при желании границы можно запечатать намертво, оставив исключение только для тех, кто действительно подвергается политическим преследованиям. И если Турция, возможно, имеет моральный долг перед сирийскими беженцами, которых она пропускает через свою границу, то Швеция не обязана их впускать. Если сирийцы не могут построить благополучную страну, то это не вина шведов.

Если же речь идет о найме на работу, что каждая страна сама вправе решать, кого ей впускать и на каких условиях. Мигранты должны быть благодарны принимающей стране, а не составлять список требований, которые она обязана удовлетворить. Многие противники мультикультурализма считают, что мигранты не прилагают никаких усилий для ассимиляции, кроме того, среди них есть религиозные фанатики, потенциальные террористы.

Миграция имеет и подспудную экономическую подоплеку. Некоторые страны впускают мигрантов в качестве дешевой рабочей силы, которую можно использовать на неквалифицированной тяжелой работе за гроши, и они при этом будут полностью бесправны. Это может привести к появлению высшего и низшего классов, когда один нещадно эксплуатирует другой, как, например, в Катаре и некоторых других странах Персидского залива.

Сегодня, считает Харири, непонятно, найдет ли Европа золотую середину, которая позволит принимать незнакомых чужеземцев из гуманитарных соображений, которые будут разделять ее ценности, а не дестабилизировать ее. Но если проект мультикультурализма потерпит неудачу, это будет означать, что либеральная идеология не готова к вызовам современности и ближайшего будущего.

Важным шагом, который способствовал бы сближению разных культур, считает Харари, могло бы стать преодоление страха перед терроризмом. Мигрант — не равно террорист, да и вообще раздувание страха террористической угрозы дает террористам еще большую власть, преувеличивает их значение, чего они и добиваются.

С древних времен все империи строились благодаря завоеваниям, укрепляли свой статус при помощи войн. К 1914 году Япония усилила могущество после побед над Россией и Китаем, Германия — после войн с Австро-Венгрией и Францией, а Великобритания одержала ряд побед на территории Африки. США захватила часть мексиканской территории. Крупные державы рвались захватить колонии раньше, чем это сделает кто-то другой. Так что к 1914 году они были готовы воевать, предвидя будущие преимущества.

После двух мировых войн ХХ века отношение к ним изменилось. США успешно воевали в первой войне в Персидском заливе, но не так удачно складывались операции в Ираке и Афганистане. Китай с момента вторжения во Вьетнам избегал любых войн, сделав ставку на развитие экономики.

По мере возможности избегать боевых столкновений стремится и Израиль, который процветает вопреки войнам, а не благодаря им. Избегать глобальных конфликтов старается и Россия, ведя локальные войны.

Развитие экономики и новых технологий делает войны бессмысленными. Если раньше победитель мог продать в рабство жителей разграбленных городов, захватить чужие золотые прииски или другие месторождения, то сегодня никаких особых богатств этим не наживешь.

Как подчеркивает Харари, основное экономическое достояние современности — это массив знаний, а не золотые прииски. Знания невозможно победить войной. Обогащение путем грабежа может использовать разве что террористические организации.

Как можно разграбить богатства Кремниевой долины? Стоимость Apple, Facebook и Google составляет сотни миллиардов долларов, но эти деньги невозможно захватить силой. А кремниевых рудников в Долине нет.

Войны в XXI веке стали делом невыгодным, но гарантирует ли это мир во всем мире? Харари считает, что нет, поскольку сила человеческой глупости и на личном, и на коллективном уровне может быть поразительной. Это одна из самых важных сил в истории.

Многие политики, военные и ученые смотрят на мир как на шахматную доску, где каждый шаг продиктован точным расчетом. Но это правда лишь отчасти. У каждого хода есть свои рациональные причины, но мир куда сложнее шахматной доски, и последствия своих ходов понять куда труднее.

Холодная война закончилась мирно, это показало, что даже конфликты сверхдержав могут разрешиться мирным путем. Не стоит предполагать и то, что новая мировая война неизбежна.

Когда лидеры сверхдержав делают такое предположение, они, как правило, начинают гонку вооружений, не желают идти на компромисс и к любой мирной инициативе относятся как к ловушке. Такое поведение почти наверняка приведет к настоящей войне.

Но не следует быть и слишком наивными, предполагая, что эпоха настоящих войн прошла. Нет преград для человеческой глупости, и она может вызвать в том числе и войну. Поэтому странам и их населению следует быть скромнее, не ставить свои интересы выше всех остальных и научиться компромиссам.

Терроризм — удел немногочисленных маргиналов и фанатиков, он не может доминировать в мировой политике настоящего и будущего.

Уже несколько столетий мы представляем себе человека как существо рациональное. Разумный человек обладает свободой воли и способен мыслить самостоятельно. Но не является ли это доверие к человеческому разуму избыточным?

Психологические исследования показали, что большинство наших решений основано вовсе не на логике и рациональном анализе, а на эмоциональных реакциях и ментальных (эвристических) ярлыках. Так было еще в каменном веке, так происходит и в веке нынешнем.

Наше мышление, по мнению исследователей, не только не является рациональным, оно также лишь отчасти самостоятельное. Люди, как правило, перенимают групповое мышление, а не мыслят сами по себе. Они перенимают ментальные стереотипы: как вырастить ребенка, вылечить болезнь или противостоять врагу. Именно эта способность мыслить сообща, в группах, считает Харари, и дала нам возможность стать на высшую ступень эволюции.

Однажды во время эксперимента участников попросили оценить, насколько хорошо они понимают принцип работы застежки-молнии. Почти все ответили, что понимают очень хорошо, поскольку постоянно пользуются ими. Однако, когда участников попросили описать работу «молнии» подробно и пошагово, почти все затруднились ответить. Такое групповое мышление и иллюзия знания помогают нам не тратить время на то, чтобы вникать во множество разных вещей, по большому счету не нужных.

Но группового мышления в условиях технической революции может оказаться недостаточно, считает автор. У иллюзии знания есть оборотная сторона.

Мир усложняется с каждым днем, а люди не понимают, насколько они невежественны, ослепленные иллюзией знания. Ничего не смысля в биологии или метеорологии, одни политики принимают решения по изучению изменения климата, развитию ГМО, другие — решения по Ираку или Украине, даже не зная, где на карте эти страны.

При этом люди неспособны оценить свое невежество — они ищут группы, где их мышление принимается и подпитывается. Даже если бы у них был доступ к закрытой информации или возможность получить дополнительное образование, это не уничтожило бы иллюзию знания. От силы группового мышления не застрахованы даже ученые, не говоря уж о простых смертных.

Чем выше положение человека, тем большим невежеством он окружен. Советники и спецслужбы тоже попадают в ловушку иллюзии знания, а президент или генеральный директор слишком занят, чтобы во все вникать. Тому, кто правит миром, очень сложно обнаружить истину, — это называется черная дыра власти.

Когда в руке молоток, все выглядит как гвоздь, когда вы обладаете огромной силой, вас будет мучить соблазн во что-нибудь вмешаться. Да и окружающие помнят об этой силе и боятся ее, так что ни один правитель не может быть полностью уверенным в том, что ему говорят. Да и говорят ему в основном какие-то клише.

Лидер, таким образом, попадает в двойной капкан: оставаясь в центре власти, он получает искаженную картину мира, отступив в сторону от центра, будет тратить слишком много времени на установление истины. И учитывая, что мир становится все сложнее, лучшее, что можно сделать, независимо от статуса и социального положения, — признать свое невежество.

Не только отдельные военные инциденты, но и история целых народов может оказаться поддельной, утверждает Харари. Сначала нам преподносят событие под нужным соусом, расставляя акценты в нужных кому-то местах. Общество проглатывает пилюлю. Впоследствии выясняется, что все случилось не совсем так, как описывается, а точнее, совсем не так.

Одни продолжают придерживаться первоначальной версии, другие возмущаются обманом, а третьи не знают, можно ли вообще чему-то верить. Это и есть постправда.

Но если сейчас в мире господствует постправда, то когда же была эпоха истины? В 1930-х, 1950-х или 1980-х? И чем вызвано явление постправды — одним лишь развитием интернета или чем-то еще?

Пропаганда и дезинформация стары как мир. Еще в 1931 году Япония провела инсценировку, якобы доказывающую агрессию со стороны Китая, и вторглась в его пределы, чтобы создать марионеточное государство Маньчжоу-го.

Китай имеет собственную постправду по отношению к Тибету, который якобы никогда не существовал как независимая страна, а всегда был частью Китая. Когда Англия постепенно закреплялась в Австралии, отправляя туда своих каторжников, она утверждала, что весь Австралийский континент — это ничья земля, открытая англичанами. Аборигены были не в счет.

Постправда существовала всегда, утверждает Харари. Наш вид homo sapiens всегда верил в мифы, которые еще со времен каменного века объединяли людей. Пока группа или целый народ верит в одни и те же выдумки, он подчиняется одним и тем же законам, а его отдельные представители охотно сотрудничают друг с другом.

Религии тоже возникли из постправды. Никто не может подтвердить многие события, описанные в религиозных текстах. Однако ни христиане, ни мусульмане нисколько не сомневаются в достоверности мифа, истово верят в него. Люди верят, что неверные будут гореть в аду, что брамину нельзя вступать в брак с неприкасаемой, чтобы не прогневать Бога, и эта постправда длится уже целую вечность.

При этом он не осуждает религию и расценивает ее влияние в целом как благотворное и объединяющее, вдохновляющее людей на сотрудничество, альтруизм, взаимопомощь и создание прекрасных произведений искусства.

Библия способна вдохновлять людей не меньше, чем «Война и мир» или «Гарри Поттер», если рассматривать ее как литературное произведение, а не истину в последней инстанции.

Не все религиозные мифы благотворны: например, кровавый навет, когда евреев обвиняли в питье крови христианских младенцев, 700 лет служил поводом для нелепых обвинений и мучительных казней. Сталина в эпоху его правления советская пропаганда любила изображать с детьми на руках, как лучшего друга советских детей, бога-отца. Между тем именно он ввел уголовную ответственность и расстрельные приговоры с 12 лет, а отцов и матерей советских детей при нем в огромных количествах ссылали в лагеря.

На вымысел полагаются не только политические режимы, но и крупные корпорации. Coca-Cola позиционирует себя как фирму, производящую напитки для людей, заботящихся о здоровье, умалчивая о том, ее продукция скорее заставит страдать от диабета и ожирения, чем сделает стройными и счастливыми.

Мы слишком любим мифы, чтобы отказаться от постправды. Главное, считает Харари, соблюдать тонкий баланс между правдой и вымыслом. Если слишком сильно исказить реальность, можно попасть впросак.

Так, в 1905 году, во время восстания Маджи-Маджи, осуществленного местным населением против Германской Восточной Африки (ныне Танзания) африканский колдун Кинджиктиль объявил себя пророком и сказал, что приготовил чудесное снадобье, которое будет превращать немецкие пули в воду. Но превращения не произошло, и легковерные участники восстания погибли.

Две тысячи лет назад евреи прислушались к пророчеству, что Бог поможет им победить римлян, и восстали против Великой Римской империи. Это привело к разрушению Иерусалима и изгнанию евреев. Это примеры дисбаланса между правдой и вымыслом.

С другой стороны, если вовсе изгнать вымысел, забыв о мифологии, люди не будут объединяться — так уж мы устроены. Если все ваши соседи верят в одну и ту же историю, это гарантирует, что они будут держаться вместе, если придется туго.

Если человек хочет власти, рано или поздно он будет прибегать к силе вымысла, утверждает автор. Если же он хочет знать правду, ему придется отказаться от власти. И иронически советует: если мы хотим идеального общества, где игнорируются мифы и царит истина, нужно искать его в стае шимпанзе, а не в обществе homo sapiens.

Тем не менее мы не должны принимать фальшивые новости как норму. Никто не свободен от предубеждений и ошибок, никто из политиков никогда не скажет всей правды. Нужно формировать в себе критический взгляд и исследовать утверждение со всех сторон.

Но если вы хотите полной правды, вам придется платить за это деньги — бесплатные новости если не фальшивы, то в основном предвзяты. Если какой-то вопрос очень для вас важен, не поленитесь изучить по нему дополнительную литературу, а не новости в СМИ.

Люди, которые не верят в бессмертие души или реинкарнацию, стремятся что-то оставить после себя, в культурной или биологической форме. В первом случае это может быть поэма, картина или другое произведение искусства, во втором — потомство.

Нам кажется, что жизнь имеет смысл, если получает какое-то продолжение: люди будут и через много лет читать книгу умершего человека, если она хороша, он будет продолжаться в своих внуках и правнуках, которые рассуждают так же.

Однако, считает Харари, мы редко что-то оставляем после себя, как бы нам этого ни хотелось. Многие виды вымерли, не оставив потомства, как, например, динозавры или неандертальцы.

Целая ветвь семьи Харари — родственники его бабушки, которые остались в Польше, погибли все до одного во время гитлеровской оккупации. Возможно, они рисовали и писали стихи, но от них не осталось никакого культурного наследия, кроме пожелтевших фотографий в альбомах, и даже уцелевшая бабушка не может вспомнить, как их звали.

Тогда что мы можем оставить после себя? Харари уверен, что каждый может сделать мир лучше — это и будет нашим смыслом жизни. Мы можем помочь кому-то, этот кто-то, в свою очередь, тоже придет на помощь другому человеку, тем самым увеличив количество добра в мире.

Можно помочь талантливому ребенку с плохим характером, вырастающему в трудных условиях, и тогда он, возможно, вырастет гениальным врачом, который спасет многие жизни. Или помочь пожилому человеку перейти дорогу, донести до дома сумки — для нас это время ничего не решает, а человеку будет хорошо.

Если вас не привлекает доброта, направленная на незнакомцев, можно найти смысл жизни в романтике, в одном любимом существе, и жить ради него. Строго говоря, только мы сами придаем своей жизни смысл.

Библию, Коран и Веды написали люди, и только отношение людей придает им силу. Это мы наделили особой силой священные места, такие как Иерусалим или Мекка. Мы ищем смысл своей жизни по отношению к Вселенной, но и Вселенной придаем смысл только мы, без нас она была бы просто скоплением атомов. Ведь мы завоевали мир благодаря нашей способности выдумывать истории и верить в них.

Книга сложная, во многом спорная, но оригинальная и неожиданная. Несмотря на название, она не содержит никаких уроков, разве что совет заниматься медитацией в самом конце.

Харари рекомендует медитацию, потому что в современной науке нет других методов прямого наблюдения ума, непредсказуемого и обманчивого. Древняя техника випассана, которую практикует и автор, позволяет отбросить в сторону все догмы и гипотезы и сфокусироваться на себе, текущем моменте и реальности нашего разума.

В основном в книге автор делится собственным взглядом на прошлое, настоящее и будущее. И этот взгляд не назовешь простым. Мир постоянно меняется, и нам важно уловить эти изменения, чтобы не быть дезориентированными и растерянными.

Наша любовь к вымыслу, когда-то служившая объединяющим началом, может стать источником опасности, если ей слишком увлечься. Поэтому и отдельному человеку, и обществу в целом нужно научиться сфокусироваться на мире, который мы создали, и том, куда это может нас привести.