«Долгосрочное планирование — новейшее приспособление в животном мире, и пока мы владеем им не так хорошо»

Отрывок из книги «На 100 лет вперед. Искусство долгосрочного мышления, или как человечество разучилось думать о будущем» Романа Кржнарика, выпущенной издательством «Альпина Паблишер».

Австралийский философ и социолог Роман Кржнарик в книге предлагает шесть концептуальных и практических способов развития долгосрочного мышления, которое «открывает путь к культуре ответственности за будущее».

Мы сидим в оксфордской кофейне с нейробиологом Мортеном Крингельбахом, всемирно известным экспертом, изучающим центры удовольствия нашего мозга, и мне не терпится обсудить с ним способность человека к долгосрочному мышлению. Он заказывает брауни и, когда десерт приносят, ставит тарелку передо мной. Я отказываюсь, объясняя, что встал на путь здорового питания. Однако, бросив взгляд на лакомство, я с ужасом понимаю, что оно смотрит прямо на меня. Мы переглядываемся ещё несколько минут, пока наконец я не отламываю кусочек, не в силах более противостоять своей шоколадной зависимости.

В человеческом мозге, говорит мне Мортен, есть система, которая заставляет нас искать удовольствия и вознаграждения, а также побуждает избегать боли. Многие из таких удовольствий играют положительную роль в нашей жизни, например, ощущение солнечного тепла, успокаивающий эффект объятий или наслаждение, которое мы получаем от общения и бесед. Однако порой система удовольствий даёт сбой и в ней начинают преобладать краткосрочные желания и импульсы, которые могут легко трансформироваться в пристрастия вроде зависимости от сахара или видеоигр. Мортен подчеркивает, что аддиктивных состояний, подобных моему пристрастию к шоколаду, стоит особо остерегаться, поскольку они чреваты недальновидностью и пагубными последствиями.

Подобная импульсивность с признаками зависимости как раз указывает на зефирное мышление, названное мной так по причинам, которые станут ясны дальше.

Первое представление о том, как функционирует зефирное мышление, было получено в новаторском исследовании 1954 года. Ученые имплантировали электроды в гипоталамус крыс и подключали их к рычагу, с помощью которого крысы могли самостоятельно получать электрическую стимуляцию мозга.

В результате наслаждение буквально порабощало крыс, заставляя их жать на рычаг почти непрерывно — до 2000 раз в час — и забывать о таких жизненно важных вещах, как еда, вода и инстинкт размножения. Это исследование, воспроизведенное неоднократно, позволило предположить, что существуют определенные области мозга, связанные с аддиктивными желаниями, и что химическое вещество дофамин играет ключевую роль в процессе передачи нервных импульсов в них. Нравится нам это или нет, но около 80 млн лет назад у людеи с крысами были общие предки, поэтому не стоит удивляться тому, что более поздние исследования выявили аналогичные зоны и в человеческом мозге.

Биологи-эволюционисты предполагают, что наша склонность к краткосрочным желаниям, удовольствиям и вознаграждениям развилась как механизм выживания в условиях дефицита пищи и повышенных рисков для жизни. Ещё задолго до изобретения шоколадных десертов наш мозг обзавелся системами обработки информации, которые предписывали съедать все, что можно съесть, и убегать, как только в поле зрения появится хищник. Вот почему мы не задумываясь наклоняемся над свежеиспеченным пирогом, чтобы вдохнуть его аромат, и инстинктивно разворачиваемся, готовясь дать деру, если видим, что в нашу сторону мчится ротвейлер.

Если нам трудно противиться соблазну, будь то еда, наркотики или что-то ещё, важно понимать, что это, скорее всего, включился наш древний аддиктивныи мозг. Когда мы проводим пальцем по экрану смартфона, проверяя новые сообщения, то в некотором роде уподобляемся крысам, одержимо жмущим на рычаг, чтобы испытать мгновенные острые ощущения от выброса дофамина. Этот механизм был намеренно заложен в технологию социальных сетей. Точно так же, когда на вечеринке после пары бокалов мы не можем устоять и затягиваемся предложеннои сигаретой, это не что иное, как зов древних предков. Но оправдывает ли это нас?

Фактически большую часть явлений, составляющих повседневную потребительскую культуру — от обжорства до давки покупателей на распродаже, — можно проследить до инстинктов, которые являются частью нашего эволюционного наследия. «Склонность к чрезмерному потреблению, — утверждает нейробиолог Питер Уайброу, — является пережитком того времени, когда индивидуальное выживание зависело от жесткой конкуренции за ресурсы... Мозг древнего человека, который мы унаследовали, развивался в условиях дефицита, управлялся привычками, ориентированными на краткосрочное выживание, и плохо приспособлен к изобилию современной материальной культуры».

Люди часто удовлетворяют сиюминутные желания за счет своих долгосрочных интересов. Очевидный пример — курение, сюда же можно добавить пристрастие к жирной пище, которое ведет к сердечно-сосудистым заболеваниям, и отдых на Карибах вместо накоплений на черныи день. Когда дело касается личных временных горизонтов, наши будущие «я» часто отходят на второй план перед лицом сиюминутных удовольствий. Как правило, мы предпочитаем меньшую, но быструю награду более крупной, но отдаленной. Это когнитивное искажение называется гиперболическим дисконтированием.

Одним из самых частых аргументов в пользу нашей тотальной импульсивности, нашего безусловного стремления к быстрому вознаграждению служит так называемыи «зефирныи» тест. В 1960-х психолог из Стэнфорда Уолтер Мишел клал аппетитный зефир или подобное лакомство перед детьми в возрасте от четырёх до шести лет. Мишел сообщал, что если они не съедят его в течение 15 минут, оставшись со сладостью один на один в комнате, то получат ещё один зефир. Тот факт, что примерно две трети детей не смогли устоять и съели оставленный перед ними зефир, часто воспринимается как свидетельство нашей врожденной склонности к получению быстрых результатов.

Однако — и это признают неиробиологи, включая Мортена Крингельбаха, — люди устроены несколько сложнее, чем крысы, жмущие на рычаг, и не являются похитителями сладостей по умолчанию. Древнее зефирное мышление сосуществует с более молодыми системами нашей нейроанатомии, которые позволяют думать и планировать в долгосрочной перспективе.

Около 12 тысяч лет назад, в период раннего неолита, наш безымянный предок сделал нечто экстраординарное: вместо того, чтобы съесть найденное семя, он решил сохранить его и посадить следующей весной. Этот момент стал началом сельскохозяйственнои революции, поворотной точкой в развитии человеческого разума и символом долгосрочного мышления.

Предусмотрительность, необходимая для того, чтобы сохранять семена и возделывать сельскохозяйственные культуры, а также умение воздержаться от употребления их в пищу в голодные зимние месяцы демонстрируют выдающуюся способность Homo sapiens мысленно переноситься из настоящего в будущее и осуществлять проекты с дальними временными горизонтами. Эта особенность отражается на нашей нейрологической организации и заслуживает названия. Желудёвое мышление есть у каждого, но как именно оно работает, откуда взялось и каковы его возможности?

Желудёвое мышление стало предметом изучения нового направления в науке — перспективной психологии, которая утверждает, что людей делает людьми именно способность мыслить долгосрочно и «исследовать» будущее. Психолог Мартин Селигман так и называет нас — Homo prospectus (человек перспективный) и утверждает, что мы являемся видом, который «ориентируется на воображаемые альтернативы будущего». Хотя Фрейд ставил во главу угла путешествия в прошлое, наш разум естественным образом нацелен на противоположное. Мы постоянно рассматриваем воображаемые перспективы, строим планы и мысленно очерчиваем контуры будущего, ближайшего и отдалённого. Как метко выразился психолог Дэниел Гилберт, мы «приматы, смотрящие вперёд».

Доказательства наличия у нас желудевого мышления более чем убедительны. Ни одно другое животное не планирует своё будущее так же осознанно, как люди. Белки закапывают орехи на зиму, но они делают это инстинктивно, когда световой день начинает убывать, а вовсе не потому, что составили план своего выживания. Исследования поведения животных показывают, что у некоторых видов, таких как крысы, отлично развита память, но при этом они могут думать лишь на полчаса вперед. Хотя шимпанзе и обрывают листья с веток, чтобы они легче проникали в термитник, нет никаких доказательств, что они заготавливают такие ветки для использования в будущем.

А вот человек стал бы делать именно это. Мы — феноменальные любители планировать. Мы планируем отпуск на следующии год, проектируем сады, которые будут выглядеть, как задумано, лишь через 10 лет, копим деньги на высшее образование детям, а кое-кто даже составляет саундтрек для собственных похорон. Всё это — результат желудевого мышления. Именно способность видеть перспективу позволяет нам выживать и процветать. «Наша исключительная предусмотрительность создала цивилизацию и поддерживает общество, — утверждает Мартин Селигман. — Сила предвидения — вот что делает нас мудрыми. Взгляд в будущее, осознанный или неосознанный, является центральнои функцией нашего головного мозга».

Все начинается в раннем детстве. Примерно к пяти годам дети уже могут представлять будущее, предсказывать события и отличать их от прошлого и настоящего. Как раз в этом возрасте мои близнецы начали составлять небольшие списки подарков, которые они хотят получить в день рождения, и заблаговременно, за несколько месяцев, сообщать мне об этом. К тому времени, когда они достигнут подросткового возраста, у них развивается сложная способность к мысленным путешествиям во времени, которая позволяет видеть и планировать в долгосрочной перспективе, осознавать вековые горизонты истории и даже представлять себе собственную смерть.

Сколько времени ежедневно мы тратим на размышления о будущем и планирование? Оказывается, гораздо больше, чем принято считать в традиционной психологии. Одно из исследований на эту тему, в ходе которого 500 жителей Чикаго опросили с помощью мобильного приложения, о чем они думают в течение дня (моменты для опроса выбирались случайным образом), показало, что около 14% времени бодрствования людей занимали мысли о будущем и только 4% — мысли о прошлом. Остальное время их мысли были заняты либо настоящим, либо не были привязаны ко времени.

При этом три четверти времени, уделённого размышлениям о будущем, приходилось на составление планов. Таким образом, мы думаем о будущем примерно в три раза больше, чем о прошлом, а из каждых семи часов наших размышлений один час посвящается тому, что ещё не произошло.

Основная часть нейронной активности, связанной с мыслями о будущем, приходится на лобную долю мозга, которая располагается спереди, над глазами. Люди, у которых эта область повреждена, зачастую могут казаться совершенно нормальными, весело болтать о погоде за чашечкои чая и даже успешно проходить тестирование памяти. Но в делах, связанных с планированием, они бессильны и, например, не могут сказать, что будут делать вечером, или решить головоломку, требующую просчитывания ходов. Лобная доля, и особенно ее участок, называемый дорсолатеральной префронтальной корой, — это операционный центр желудёвого мышления, машина времени, позволяющая нам рисовать в воображении ситуации, которые могут произойти через несколько недель или даже десятилетий, и планировать длительные процессы.

Любопытно, что лобная доля — это относительно новая область мозга, получившая развитие лишь в последние 2 млн лет. (Мозг появился у живых существ около 500 млн лет назад). За этот период масса содержимого черепной коробки человека увеличилась более чем в два раза: с 0,6 кг у Homo habilis до почти 1,4 кг у Homo sapiens. При этом мозг увеличивался неравномерно: основная часть роста пришлась на его переднюю область, поэтому низкие покатые лбы наших далёких предков постепенно выдвигались вперед, пока не достигли почти вертикального положения, как сейчас. Именно эта часть мозга отвечает за перспективное планирование и другие исполнительные функции, такие как абстрактное мышление и решение проблем.

Несмотря на эволюционный прогресс нашей способности думать на перспективу, в основном мы сосредоточены лишь на самом ближайшем будущем.

Эта ситуация чревата серьезными последствиями. По словам Дэниела Гилберта, одного из основоположников перспективной психологии, если бы инопланетяне захотели уничтожить наш вид, они не стали бы посылать на Землю армию зеленых человечков — это быстро активизировало бы наши отлаженные защитные механизмы. Гораздо эффективнее запустить что-то вроде глобального потепления, которое попросту ускользнет от нашего внимания, поскольку человеческий мозг на сегодня не слишком хорошо справляется с долгосрочными угрозами.

Хотя мы неплохо умеем уворачиваться от бейсбольного мяча, летящего в голову, в борьбе с опасностью, которая проявится через несколько лет или десятилетий, мы куда менее искусны. Тем не менее сама способность мыслить в долгосрочной перспективе «является одним из самых потрясающих приобретений мозга», как утверждает Гилберт. Просто необходимо понимать, что эта опция находится на ранней стадии развития.

Дело вовсе не в том, что мы не в состоянии мыслить в долгосрочной перспективе, ведь это было бы поистине катастрофическим недостатком, который в принципе не позволил бы нам реагировать на экологические, социальные и технологические угрозы, маячащие на горизонте, будь то конфликт из-за водных ресурсов или риск кибератак на оборонную систему страны.

Проблема заключается в том, что пока мы делаем это недостаточно хорошо. Впрочем, примеров прогресса немало — от представителей целого ряда коренных народов, которые принимают важные решения с расчетом на семь поколений, до инженеров, проектирующих мосты со сроком эксплуатации более века, и космологов, изучающих свойства и эволюцию Вселенной. Однако большинство из нас всё ещё напоминают цирковых собачек, пытающихся разучить сложный трюк.

Желудёвое мышление человека обладает огромным потенциалом, и если мы надеемся стать хорошими предками, то должны научиться использовать его мощь. Само осознание факта, что оно у нас есть, уже — первый шаг в этом направлении.

#психология #социология