«Игра в предпринимателя — это негативный общественный тренд»

Интервью с основателем венчурной компании The Untitled Константином Синюшиным.

Дважды в месяц генеральный директор компании «Нетология-групп» и ведущий подкаста «Рунетология» Максим Спиридонов беседует с российскими предпринимателями в сфере цифровых технологий и интернета.

Редакция vc.ru публикует краткую версию интервью — о работе «венчурного бутика» The Untitled, о поиске проектов на стыке ниш и технологий, об изменениях инвестиционного климата в России и о том, что должно делать (или не делать) государство, чтобы поддерживать инновации не только на бумаге.

Как вы аттестуете себя сегодня — венчурный предприниматель, бизнес-ангел, как-то иначе?

Мы себя позиционируем как посевной венчурный фонд с большой степенью личного участия. Я и мой партнёр Игорь Лутц (основатель BBDO Moscow — vc.ru) многое делаем сами.

Переход в венчурное инвестирование был вашим сознательным выбором? Многие, имея возможность не работать, и не работают.

Сознательным. Не в последнюю очередь из-за силы привычки. Сколько себя помню, я работал, и помногу. Думаю, даже когда я окончательно решу отойти от дел, всё равно буду заниматься бизнесом. Наверное, более социальным, но тоже требующим личного участия. Меня не соблазняет перспектива быть пассивным инвестором, живущим на ренту.

Для вас инвестиционная деятельность — способ занять время?

Образ жизни. Я человек ещё не старый, хотя, пожалуй, уже ветеран — двадцать пять лет в отрасли. Хочется ещё поработать. И лет восемь-десять нам точно хватит.

А почему всё-таки, будучи предпринимателем, затем управленцем в найме, вы ушли в венчур?

Проведя несколько лет в транснациональной корпорации, я понял, что не готов начинать очередной собственный бизнес. Работа в такой компании имеет множество плюсов и один большой минус: она иссушает мозг. У меня не было никаких идей насчёт того, чем бы ещё заняться.

Наши первые шаги на ниве венчурного инвестирования были сделаны с тем расчётом, чтобы посмотреть, чем заняты другие, и понять, в каких нишах найдётся наилучшее приложение нашему опыту и деньгам.

На ранней стадии мы не нашли чего-то одного. Было выделено несколько перспективных направлений. Так что решили: сами ничего делать больше не станем, будем помогать молодым выдающимся командам, чтобы они за двадцать пять лет добились гораздо больших успехов, чем сумели мы. Нам-то в своё время никто не помогал ни советом, ни деньгами.

Мы сочли, что в посевных инвестициях предпринимательский бэкграунд гораздо важнее, чем финансовый, которого нам всё-таки недостаёт. В них важен не столько экономический анализ, сколько чутьё на то, что команда в состоянии сделать, а что нет.

Вы решили масштабировать свой опыт серийного предпринимателя и прививать его молодым командам?

Именно так.

Удаётся?

В основном да.

По моему опыту, настройка отношений «инвестор — предприниматель» — дело тонкое. Стратегия предпринимателя, как правило, включает в себя законченную картину мира. Часто он и ценен тем, к чему движется и что строит. Вторжение извне, даже со стороны людей компетентных, способно нарушить её целостность. Возможно, я утрирую, но мне интересно, будете ли вы мне оппонировать.

Вы абсолютно правы, и оппонировать я даже не собираюсь. Если хочешь достичь успеха как инвестор, надо держать в уме, что твой собственный предпринимательский опыт способен сыграть и в минус. Фактор самоограничения чрезвычайно важен. Не нужно пытаться переделать команду под себя. Либо ты принимаешь её такой, какая она есть, и на основе своего опыта оцениваешь, по плечу ли ей вытянуть проект, либо ты её не принимаешь.

Да не прозвучит это излишне романтично, но, по-моему, хороший предприниматель как хороший художник. Получится у него «Джоконда», или «Черный квадрат», или «Утро в сосновом лесу» — другой вопрос. Разные стили, разные подходы. Однако ему точно не нужен худсовет, чтобы вести его куда-то, потому что в таком случае велик риск не прийти никуда.

Так и есть. Художник прежде всего должен найти свой стиль, которым он и будет ценен. В продолжение аналогии — мы скорее художественные критики. Мы предлагаем художнику зеркало, чтобы тот в него посмотреться и увидел себя со стороны.

Как происходит эта работа?

Мы всегда обстоятельно разговариваем с создателями проекта о том, что они собираются делать в ближайший год. Ещё до того, как подписать сделку. Это у нас главный этап. Если не видим чёткого детального плана, то, скорее всего, заходить в проект не станем.

А сделав инвестицию, получаем место в совете директоров, и нашей основной задачей становится задавать вопросы, часто неудобные. Однако, учась находить ответы на них, предприниматель и получает ценную для него обратную связь, смотрится в зеркало, о котором я говорил.

От классического фонда мы отличаемся сфокусированностью. Мы не инвестируем в «хорошие проекты вообще». Мы инвестируем в хорошие проекты в конкретных, по-настоящему понятных нам отраслях.

Предпочитаем кластерное инвестирование: берём в рамках одной темы или индустрии несколько комплементарных друг другу проектов. Лишь в таком случае мы можем привнести в каждый нечто большее, чем мотивирующий вопрос «Где деньги?».

Мы очень глубоко разбираемся в нескольких областях, в их потребительских паттернах. Знаем, как строятся стратегические партнёрства, как работают каналы, как вписаться в сложившуюся экосистему, а не пытаться её подменить; второе возможно, но очень дорого.

Насколько знаю, в вашем фокусе ритейл и фэшн?

Да. Это треугольник. С одной стороны, ритейл, с другой стороны — бренды, с третьей — реклама и медиа. Причём треугольник пронзён опущенным к нему перпендикуляром, на котором написано: «Искусственный интеллект». Мы стараемся брать межотраслевую технологию, которая приземлена в конкретные ниши.

В каждой отдельной точке, которую я назвал, всё неплохо изучено. С нашей точки зрения, интереснее всего пространство между ними. Фэшн — яркий тому пример: вот та самая отрасль, где активно используются и технологии, связанные с брендом, и ритейл-технологии, и технологии медиа и рекламы. Мы собираемся развиваться эту концепцию дальше, так что не фэшн единым.

Поясните на кейсах из вашего портфеля?

Возьмём GetShop.TV. Ребята сделали технологию, которая позволяет в распространяемую через Smart TV видеорекламу встраивать любой интерактив, в том числе покупку непосредственно с пульта, импульсную. Вот яркий пример проекта на стыке направлений. Это реклама, но не охватная, скорее попытка переместить в телевизор перформанс-рекламу.

В другом нашем проекте — Sarafan — работает нейросеть, которая с высочайшим на текущий момент качеством распознаёт одежду на изображениях. С одной стороны, искусственный интеллект, с другой — фэшн.

Какие ещё параметры вы используете для того, чтобы определить, «ваш» проект или «не ваш»?

Главное — команда. Прежде всего мы верим в людей. Команда должна быть предельно самодостаточной, на 360 градусов покрывать своими компетенциями фокус проекта. И необходимо, либо чтобы она имела отличный готовый продукт, либо чтобы у неё был хоть какой-то опыт производства отличных продуктов.

С нашей точки зрения, самая большая беда многих проектов, особенно тех, которые отталкиваются от технологии, состоит в том, что люди умеют сделать технологию, но не умеют упаковывать её в продукт. Мы считаем, что первая «долина смерти» лежит как раз между технологией и продуктом. Поэтому всё-таки и не готовы идти в предпосевные раунды.

У команд мы выделяем три основные компетенции. Первая — технологическая. Вторая — сочетание отраслевой экспертизы и отраслевого нетворкинга, который позволяет эту экспертизу мониторить.

А третья, очень важная — продажи и маркетинг. Люди должны уметь хорошо продавать. Далеко не всегда нужны три человека, бывают люди-универсалы. Тем не менее покрывать эти три основных вектора обязательно.

Сколько основателей должно быть в наиболее устойчивой команде? Часто стартапы, в которых основатель-акционер лишь один, смущают инвесторов.

Нас тоже. Мы исходим из того, что если команда собрана удачно, то у людей должна быть стратегическая заинтересованность в успехе, чтобы они не считали проект лишь очередным местом работы. Если сам основатель ещё не уверен, что это окончательное решение, мы предлагаем ему использовать опционные схемы.

Идеальная команда в вашем понимании — это?

Это та, у которой всё получается. Все наши попытки установить не только на своей не очень большой базе, но и на данных по рынку, нет ли здесь универсальных статистических закономерностей, показывают, что таковых нет.

Команда должна быть такой, чтобы ей было удобно работать и чтобы эта работа была эффективной. Мы знаем прекрасные примеры больших команд и печальные примеры малых команд. И наоборот. Для нас не это главное. Мы больше смотрим на содержание, чем на на форму.

Какова анатомия The Untitled?

У нас «венчурный бутик», не «супермаркет». В The Untitled два управляющих партнёра — я и Игорь Лутц. Плюс три менеджера, каждый из которых ведёт своё направление.

Один помогает собирать проекты, второй — развивать их, третий — выстраивать синдикаты вокруг них в тех случаях, когда на посеве нашего среднего чека недостаточно и нужно докладывать деньги от соинвесторов или когда требуется привлекать следующие раунды от других инвесторов.

Ваши приоритеты — реклама, ритейл, фэшн. Думали идти в новые направления? В частности, вас не будоражит истерия вокруг блокчейна и криптовалют?

Мы пока в стороне от хайпа вокруг них, потому что не понимаем, каким образом блокчейн и криптовалюты могут быть осознанно задействованы в той области, которой мы занимаемся. Нам приносили множество проектов, авторы которых делали упор на использование блокчейна.

Но никто не мог объяснить, а зачем, собственно, он здесь. Смысл технологии в том, что её применение должно привносить нечто новое. Лобовая блокчейнизация проекта, который может без этой технологии обойтись, с нашей точки зрения, путь в тупик и в конечном счёте обман потребителя.

Хотя мы знаем, что сейчас это добавляет проектам стоимости.

Мы такой ценой добавлять проекту стоимости не хотим.

Выходит, пока в сторону блокчейна и криптовалют вы не смотрите?

Смотрим, но с точки зрения того, применимы ли они в нашей сфере деятельности сегодня. А криптовалюты не являются венчурным инвестиционным инструментом, так что вкладываться в чужие криптоактивы мы тоже не планируем.

Притом что я на самом деле «криптооптимист» и считаю, что тема весьма интересная. Но это совершенно другая область, с традиционным венчурным бизнесом никак не связанная.

Думаю, рано или поздно возникнут специальные фонды, которые будут аккумулировать средства только ради того, чтобы вкладывать их в разные криптовалюты, перекладывать их из одной в другую и так далее. Это огромный сегмент рынка. Наверное, люди помоложе успеют сюда привнести что-то ценное. А мы так надолго уже не загадываем.

Мне кажется, такие фонды существуют.

Знаю, существуют эдакие неформальные «кооперативы». По-видимому, рано или поздно они структурируются в фонды.

На повестке дня то, как расстановку сил в инвестбизнесе меняют ICO. Про них говорят как с восторгом, так и со скепсисом. Что думаете вы?

Несомненно, ICO — лучший инструмент привлечения капитала, потому что он даёт финансовые ресурсы, которые обременены минимальными встречными обязательствами. С точки зрения инвестирования всё ровно наоборот.

Небезопасно, потому что нет законодательной и юридической базы?

Да технологической базы нет, что уж про юридическую говорить. Как инвестировать в то, что у тебя завтра могут украсть?

Концепция любопытная, но сырая с точки зрения реализации.

Именно. Повторюсь, я «криптооптимист». Инструмент интереснейший и перспективный. Нужно заниматься им, развивать его, мониторить, что с ним происходит. Но на сегодняшний день для профессионального инвестирования в это направление — оставим за скобками любительское инвестирование и майнинг — я не вижу почвы.

Как бы вы описали динамику предпринимательских настроений в России? Как меняются люди, которые идут в предпринимательство?

Существенно изменились мотивационные механизмы. Научно-производственное объединение, где я успел отработать три года по распределению молодым специалистом, было ведущим, самым успешным в мире предприятием, которое занималось космическими ядерными реакторами.

Я и вообразить не мог, что буду каким-то предпринимателем. Но такое было время: либо тебе нечего будет есть, либо ты разберёшься в том, что такое бизнес. И мы научились разбираться. Сегодня людям это понимание даётся гораздо проще.

Только в нынешней ситуации есть один минус: отсутствует жёсткая мотивация. В наши дни работать по найму, по крайней мере первые годы, спокойнее и выгоднее, чем нести на себе все риски, ломать голову круглые сутки. Это, пожалуй, самое плохое из изменений.

Людей в предпринимательство идёт меньше прежнего?

Может быть, в совокупности и не меньше. Меньше стало тех, кто идёт туда серьёзно, с тем чтобы чего-то добиться. Возник такой жанр, как «игра в предпринимателя». На мой взгляд, это негативный общественный тренд. В наше время играть там было нельзя. Либо живёшь бизнесом, либо умираешь с голоду.

Поэтому, когда мы смотрим на команду, мы должны быть уверены, что для неё это не игра, что она через год-полтора не опустит руки, столкнувшись с первыми трудностями. А ведь трудности по мере развития бизнеса не убывают, как полагает большинство, а прибавляются.

С вашей точки зрения, нужно ли вообще помогать предпринимателям? Не стоит ли дать им возможность пройтись по граблям и таким образом приобрести незаменимый опыт?

Лично я считаю, что помогать скорее не нужно. Но я с уважением отношусь к противоположному мнению. Потому что я сам не уверен, что прав. Из своего инженерного прошлого я вынес ценное умение — сомневаться.

Если нужно, то как?

Скажу точно, как не нужно. Не нужно раздавать людям деньги. Всё остальное можно пробовать. И смотреть, к чему это приведёт. Я имею в виду не инвестиции: «раздавать деньги» — в смысле раздавать просто так.

Потому что инвестиции — это деньги, которые крепко связаны с результатом и ответственностью. Снова вспомним криптолихорадку: по крайней мере первые проекты, которые на этом хайпе поднимали большие деньги, в моей терминологии получали их тоже «просто так», не беря на себя ответственности.

Наверное, эти средства помогают сделать проект, который иначе никогда не был бы сделан, однако такой подход, по-моему, задаёт команде неверные ориентиры. Деньги, убеждён, должны зарабатываться.

Меняется ли что-то в стартап-движении, в инфраструктуре вокруг него?

Лет пять назад стартапов было немного. И первые были в основном хорошими. Потом возникла мода на стартапы. Количество проектов стало разительно увеличиваться, а количество хороших проектов — нет. Усилилась зашумлённость. Но что нам нравится и что было невозможно представить в годы моей бизнес-молодости — в хорошем смысле слова…

Неплохо прозвучало.

…то, насколько зрелые молодые люди приходят к нам сегодня. Гораздо более зрелые, чем были мы в их возрасте. Они готовы принимать правила игры, разговаривать на одном языке с нами, чего-то сами добиваться, демонстрировать свои достижения.

Я знаю великое множество людей, которые к двадцати пяти годам являются сформировавшимися предпринимателями с позитивным опытом.

Квалификация предпринимателей в целом выросла?

Да.

Как, в свою очередь, меняется регуляторика? Как смотрит на вашу сферу деятельности государство, действует ли оно сообразно происходящему?

Тут мы фаталисты и полагаем, что к регуляторике лучше относиться как к погоде. Она меняется, вместо одной странной нормы выдумывается новая. Всегда ли правильно придумана новая, даже не знаю. По большому счёту, как человек консервативных взглядов, я думаю, что надо всем всё разрешить за вычетом малого перечня вещей.

Больше похоже на взгляды анархические, нет?

Ну нет, это похоже на то, как устроена реальная жизнь биологических объектов в природе.

С одной стороны, государство поддерживает инновационный бизнес, по крайней мере декларирует это: «Сколково», «Иннополис», РВК, ФРИИ и так далее. С другой — «закон Яровой», предложение Следственного комитета по идентификации участников онлайн-игр по паспорту.

По-моему, всё правильное, что государство делает с точки зрения выделения инноваций как объекта поддержки, нивелируется порядково более негативным влиянием общерегулятивных норм, с инновациями никак не связанных, но больнее всего бьющих как раз по инновационному сектору.

А что тогда делать государству для развития инноваций, кроме как отказаться от регулирования, что выглядит утопией?

Думаю, прекратить регулирование — это необходимое условие. Во всяком случае, минимизировать его. Другое, достаточное условие — сформировать ситуацию, в которой деньги вправду превращались бы в капитал. У нас в стране очень много денег, но они совершенно не капитализированы.

Совокупная мощность потенциальных частных инвестиций на порядки выше, чем всё, что государство придумало по линии РВК, ФРИИ и «Сколково», вместе взятых. Однако, к сожалению, на текущий момент это опять-таки вопрос регуляторики. Государству нужно перейти от желания что-то перераспределять из собранных налогов через бюджет к желанию стимулировать людей самих инвестировать деньги и превращать их тем самым в капитал.

Для чего нужна законодательная инфраструктура.

Нет, нужно точечное вмешательство в действующее законодательство, например касающееся так называемой инвестиционной льготы по налогам как для юридических, так и, что важно, для физических лиц. Необходимо освобождать из-под НДФЛ деньги, инвестируемые, скажем, в отечественные венчурные фонды, и, главное, доход, полученный от таких фондов.

Или хотя бы облагать их налогами по портфельному принципу. Весь смысл венчура заключается в том, что ты вложился в десять проектов, у тебя девять убыточных или вышедших в ноль и один прибыльный. Между тем из налогообложения одного прибыльного никто девять убыточных не вычтет.

Эта простая мера способна дать сильнейший импульс развитию частных инвестиций.

После событий 2014 года — Украина, Крым и так далее — казалось, что венчур в России просто умер. Потом стал потихоньку приходить в себя. Куда он движется в последние годы?

Мы как раз не видим каких-то политических сложностей — в той мере, в какой ими принято прикрывать стагнацию. Дело в общем состоянии нашей экономики. А оно на конец 2013 года было удручающим и с тех пор ничуть не улучшилось. Поэтому и то, что с российского рынка пропало несколько западных фондов, погоды не делало.

А многие российские переориентировались.

Это две разные истории. Те несколько западных фондов, которые здесь присутствовали, ушли одномоментно из-за политических причин. Но не будь последних, они бы всё равно ушли, просто процесс растянулся бы. Когда есть возможность выбирать, делать бизнес в странах со стагнирующей экономикой и в странах с экономикой развивающейся, деньги рано или поздно перетекают в развивающуюся.

Стагнирующая остаётся без притока инвестиционного капитала. Фонды с русским капиталом ушли отсюда не потому, что здесь плохие проекты или политические сложности. Просто им у нас негде было вложить аккумулированный ими капитал с той нормой доходности, которая им требуется.

Страна у нас действительно большая, но вот с точки зрения рынка, особенно технологического, маленькая. И не приходится ждать, что он будет расти теми темпами, какие предполагались в начале двухтысячных. Не растёт. А раз не растёт, незачем на нём находиться.

Так что крупные фонды с русским капиталом ушли из наших юрисдикций в те, где происходит развитие экономики, где есть конвейер сделок, где легко получить следующий раунд, ещё один и сделать экзит. Вряд ли они сюда вернутся, даже если политические сложности здесь вдруг будут устранены.

Куда перетекают эти деньги, куда идут эти фонды, кроме Кремниевой долины, Тель-Авива, Берлина?

А почти никуда и не идут. Ну, часть в Азию; кто-то, возможно, в Сингапур. Несомненно, сегодня точки притяжения — в Европе, Израиле, Америке, Азии.

Можно ли что-то сделать для того, чтобы такой привлекательной локацией стала Россия?

Чтобы это произошло, здесь должен появиться рынок.

В Израиле ведь тоже нет рынка?

Рынок Израиля — это весь мир. Израиль — величайшая экспортно ориентированная держава с точки зрения технологий.

Я имею в виду, что там нет внутреннего рынка.

Внутреннего нет. В то же время разница между внешним и внутренним рынком — в политике партии и правительства. Уже много лет политика Израиля сводится к тому, что их страна — всемирная, как сказали бы раньше, кузница технологических компаний, решений, кадров.

Иначе говоря, «партия и правительство» в России должны дать установку на активное развитие экспорта? И ведь вроде они так и делают.

Даже не знаю, как можно дать установку на развитие экспорта. Экспорт — это не когда ты хочешь что-то экспортировать, а когда у тебя что-то хотят покупать.

В России ренессанс возможен в двух случаях. Первый: если начнёт очень высокими темпами расти внутренний рынок, хотя бы в какой-то области. Второй: если желание иностранцев что-то покупать у нас будет достаточно сильным, чтобы преодолевать порог входа к нам.

Успех Израиля обуславливают эти два фактора: у них очень низкий порог входа, и весь мир хочет покупать у них. Тогда как у нас пока за вычетом нефти, газа, металлов и пшеницы пока никто ничего массово покупать не хочет.

Почему берут нашу пшеницу? Потому что она хорошая и дешёвая. Как только у нас будут хорошие и дешёвые инновации и не будет входных барьеров, у нас начнут покупать инновации. Если, конечно, здесь к тому моменту останется что покупать. Впрочем, нельзя сказать, что наши инновации никто не покупает: их покупают, только «самовывозом».

Вместе с мозгами.

Да, «под ключ». Поскольку это сфера нематериального производства, трансграничный трансфер ни для какой команды не составит проблемы, если ей действительно что-то предложат — значимую долю рынка или большой инвестиционный потенциал.

Сегодня государства конкурируют за привлечение людей к себе. Тех, кто способен что-то создавать. А наше государство конкурирует за привлечение дворников и землекопов.

Если постараться взглянуть на венчурную среду в России глазами умеренного оптимиста, как, по-вашему, будут развиваться события? По моим впечатлениям, всё-таки на рынке стало чуть больше денег, инвесторы стали посмелее, появились новые стратеги.

Давайте я, отвечая, объясню, почему мы до сих пор не уехали. Это хорошо проиллюстрирует мою мысль. Мы убеждены в том, что здесь можно делать хороший бизнес, если ты его правильно понимаешь.

У нас понимание такое: в России мы пытаемся сформировать и поддержать те команды, которые сравнительно дёшево здесь, в домашней локации, способны проверить свои основные гипотезы, а потом докапитализироваться и в случае успеха на первом этапе отправиться покорять мировой рынок. Мы глубоко верим в наш потенциал, его хватит ещё надолго. На сколько именно, зависит в том числе от того, что будет делать государство.

Становятся ли корпорации новыми драйверами роста российского венчура? Долгое время в отрасли сетовали: у нас нет экзитов, никто не покупает. Вроде потихонечку начинают: «Яндекс», Mail.Ru Group.

Покупают. Только очень мало. В основном это, как я их называю, инсайдерские сделки. Каждая из таких компаний может купить несколько стартапов, причём зрелых. И все примерно понимают, каких конкретно.

Если в какой-то сфере есть три успешных стартапа, то каждый из трёх игроков себе по одному в результате и купит: им нужно друг с другом соревноваться. Это несомненный плюс. Но, с нашей точки зрения, строить в расчёте на это всю экосистему массового притока частного капитала излишне оптимистично.

Итог работы любого фонда — экзиты и конечная доходность. Какую норму доходности вы для себя определили как желанную и за сколько лет хотите её достигнуть?

С экзитами у нас пока не очень хорошо. Воспринимаем мы это нормально: просто такой этап. Один настоящий экзит мы закрыли. Management buy-out (выкуп доли в проекте его менеджментом — vc.ru) не в счёт.

Вы имеете в виду продажу доли в JungleJobs?

Верно. Очень хороший экзит, и как раз с местным стратегом. Мы рады, но прекрасно понимаем, что один стратег вряд ли купит у нас за весь наш жизненный цикл больше чем одну компанию.

Исходя из того темпа, в котором мы идём, в 2018 году планируем пять-шесть экзитов. К сожалению, в настоящее время оценку портфеля мы можем давать преимущественно по следующим раундам, по которым мы фиксируем повышение капитализации.

Но в целом, по нашим расчётам, это даёт нам утроение. При проинвестированных $5 млн мы свой портфель — подчёркиваю, на бумаге — оцениваем в $15 млн. Мы не считаем, что это выдающийся результат, тем не менее абсолютно точно выше среднего бенчмарка.

Надолго ли вы планируете фонд? Обычно это семь-восемь лет.

Учреждение у нас частное и коммерческое. Чужие деньги в фонд мы не привлекаем — привлекаем их напрямую в проекты. Поэтому у нас нет обязательств в отношении того, когда мы должны закрыться. Но, по внутренним ожиданиям, закладываемся лет на пять.

Пять лет и возврат вложенного в тройном размере?

Утроение нас устроило бы. Хоть это и далеко от идеала.

Есть у вас в личном владении криптовалюты?

Нет.

Из какого исторического деятеля вышел бы столь же выдающийся венчурный капиталист?

Когда заходит дискуссия о венчурных проектах в их советской редакции, ярким образцом венчурного предпринимателя я могу назвать Сергея Павловича Королёва. А венчурным инвестором, со скидкой на реалии эпохи, — Лаврентия Павловича Берию.

Тот много посадил?

Нет, много построил. Всю нашу науку в каком-то смысле построил.

Безусловный базовый доход — это благо или нет?

Как человек консервативных убеждений, я считаю, что нет и что деньги должны даваться за труд.

Где и в каких условиях вас посещают самые продуктивные и неожиданные идеи?

На даче.

Вы бы инвестировали в команду с основателем, который вам неприятен как человек?

Нет. Оговорюсь: если это не спекулятивное вложение.

Продолжите фразу: «Никогда не надо давать стартаперу…»

Много денег.

Это интервью — сжатое изложение 322-го выпуска аналитической программы «Рунетология». Полная версия — на Soundcloud.

#интервью #рунетология