Можно ли оказаться в Fortune 500, не шагая по трупам сотрудников?

В школе, в старших классах, я мечтал. Мечтал о том, как ночью над школой пролетает стратегический бомбардировщик и роняет на нее бомбу. Никто не погибает. Утром я добредаю до школы, а школы нет. Вместо нее воронка — стоят изумленные ученики, суетятся пожарные, и так хорошо, так славно, становится мне.

Школа оказалась первой социальной системой (в ясли и садик я не ходил), с которой я столкнулся и которую возненавидел. Возненавидел за ее продуманную бесчеловечность, за механизм, в котором все было настроено так, чтобы мне было плохо. Мне хотелось спать, а надо было вставать в несусветную рань. Мне хотелось бегать, а надо было сидеть за партой. Мне хотелось читать про рыб, а надо было рисовать формулу формальдегида. Краснеть у доски, если чего-то не знал. Выслушивать нотации. Казалось, все было устроено так, чтобы отбить охоту радоваться жизни, проявлять любознательность, доверять. И дело было не в людях. За парой исключений у меня нормально складывались отношения с одноклассниками и учителями. Дело было в самой системе.

Есть хорошая метафора про огурцы и рассол. Любой огурец, попадая в рассол, становится соленым. Он может сохранить свою индивидуальность — остаться крепким, рыхлым, маленьким или большим, но не «просолиться» не может. Социальные (и не только социальные) системы обладают тем же свойством. Хотим мы того или нет, они влияют на нас. И коварство в том, что это влияние подчас сложно заметить, а заметив, не всегда легко изменить.

Я шел по улице и видел, как все переступают через тополиную ветку, перегородившую половину тротуара. Ночью была сильная гроза, ветер поломал деревья и посбивал ветки. Я шел и думал: «Что же все мучаются, никто не отодвинет ее на газон. Дел-то на десять секунд». Но чем ближе я подходил, тем неуместнее мне казалась затея на глазах у всех бороться с веткой. Ветку я все-таки оттащил и пошел, опустив глаза, словно совершил что-то постыдное. Позже осознал, что общественный альтруизм вызывает у меня подобное чувство стыда именно в России. В Новой Зеландии я пересаживал улиток с тротуара на газон, не терзаясь муками совести.

В книге «Переломный момент» Малкольм Гладуэлл описывал, как боролись с преступностью в Нью-Йорке в восьмидесятых. В городе совершалось множество краж и убийств. Метро приобрело апокалиптический вид — сломанные турникеты, вагоны, покрытые граффити. Менять ситуацию стали с метро. Покрасили все вагоны. Если вагон разрисовывали, его тотчас же отмывали. Восстановили турникеты, стали штрафовать безбилетников. За год преступность снизилась на 60%.

Когда мы в Стереомаркетинге делали сайт дизайнеру, он спросил, знаем ли мы как решить классическую проблему разбрасывания мужских носков по квартире? «И как?» — спросили мы. «А очень просто, — ответил дизайнер. — Надо всего лишь создать условия, при которых разбрасывать носки станет более энергозатратно, нежели складывать их в корзину для белья. Ведь как обычно происходит?

Усталый муж разувается, проходит в комнату, садится на диван, снимает носки. Ему лень нести их в ванную, где стоит корзина с грязным бельем и они остаются лежать рядом с диваном. И тут есть два пути — можно дрессировать мужа. А можно организовать пространство так, чтобы проблема с носками не возникала в принципе. Рядом с прихожей сделать гардеробную. Муж зайдет в гардеробную, сядет на лавочку, разуется и бросит носки в корзину с бельем, которая стоит тут же. Он не потащит носки в комнату, поскольку это потребует больше усилий.

Граффити на вагонах, отношение к общественному альтруизму в России, школа с ее казарменным распорядком или гардеробная — этот тот рассол, который незаметно влияет на наши поступки. Меняется среда, и становится не принято красть сумки, разрисовывать вагоны, разбрасывать носки, не считаться с личностью учеников и оставлять ветки на тротуаре. И точно также токсичный рассол с легкостью убивает хорошее в людях.

Мы задаем тон, создаем среду, устанавливаем правила, которые начинают влиять на людей, которые зависят от нас.

Есть один вопрос, который не дает мне покоя. Я испытываю уважение к таким людям как Стив Джобс, Илон Маск или Джефф Безос. Они не просто многого добились, они принесли много приятных изменений в этот мир. И все-таки читая, как они строили свои компании, я не могу отделаться от ощущения, что эти достижения оказались возможны только потому, что они не считались с людьми, которые на них работали. Единственным смыслом была эффективность. Людские потери не имели значения. Сотрудники вывели компании в Fortune 500, а сами сгорели, как отработанные ступени. И вот тот самый вопрос:

Бывают ли компании, которым удается добиться серьезных успехов, не мордуя своих сотрудников до потери сознания? Есть ли те, чей рассол не токсичен, кому удается сочетать высочайшую продуктивность с уважительным отношением к людям (и это не про то, что ты живешь в красивом офисе со смузи и пуфиками круглые сутки)? Словом, есть ли компании, сотрудники которых счастливы, а компании прекрасно чувствуют себя в Fortune 500 и меняют мир к лучшему? Или успех компаний и счастье сотрудников дело несовместное?

Я не знаю ответа на этот вопрос, но мне отзываются слова Далай Ламы:

У меня есть телеграм-канал Vopreki. Я пишу там о парадоксах психики, бизнесе и о том, как найти свой путь жизни вопреки любым обстоятельствам. Посмотрите, вдруг вам понравится.