Но была, пожалуй, и еще одна причина. Принадлежность к школе Ландау отнюдь не сулила легкой жизни. Наоборот. Она требовала большого и постоянного труда. Однако это было условие необходимое, но недостаточное, далеко не достаточное. Чтобы стать учеником Ландау, требовалось еще и дарование. В его школе надо было очень многое уметь и суметь сделать. И за это трудное счастье, за то, что каждый из учеников сумел — сумел сделать хорошую работу, сумел в чем-то и как-то преодолеть сложности, помехи, внутренние и внешние, сумел оказаться „на уровне“, „своим“ в большой физике, сумел доказать, что он чего-то стоит и что он достоин принадлежать к этой школе, к этой, в общем-то, корпорации избранных (но избранных не по внешним, формальным, анкетным параграфам) — за это любили они Ландау. И именно это связало, сцементировало три слова: любовь, традиция, школа. Принадлежность к школе Ландау помогала обрести самоуважение, помогала в самоутверждении — а в этом так нуждаются люди вообще, а ученые, вероятно, в особенности» [4].