Сэр Джошуа Рейнольдс - рыцарь жизненного турнира
Английский художник, теоретик искусства и первый президент Королевской академии художеств Джошуа Рейнольдс, со дня рождения которого исполняется 300 лет, создал более двух тысяч портретов. Среди тех, чей облик он запечатлел, были выдающиеся мыслители и общественные деятели Великобритании. В Большом собрании изящных искусств ASG хранится портрет секретаря английского короля Георга II работы его мастерской.
Когда взор критика обращается к английскому искусству XVIII века, имя Джошуа Рейнольдса появляется в ореоле яркого света, а осознание его значения в формировании национальной школы живописи растет с каждым годом. Хотя искусствоведы прошлого считали, что Рейнольдса нельзя назвать великим живописцем, как Гейнсборо, он просто «родился под счастливой звездой», подарившей ему талант, трудолюбие, здравый смысл и трезвый расчет. Сочетание таких качеств не равно гениальности, но позволяет создавать произведения, близкие творениям бессмертных художников.
Рейнольдс родился в 1723 году в семье сельского школьного учителя, у которого «подчас не было и 10 центов». Этот факт влияет на восприятие его автопортрета приблизительно 1747 года, на котором будущий сэр Джошуа изображен довольно эмоциональным и — несмотря на всю элегантность его синего шелкового жилета — все еще несколько деревенским молодым человеком. Затенив глаза от сильного верхнего света, он смотрит вдаль, как будто предметом картины служит не пространство, а время.
Рейнольдса нельзя отнести к вундеркиндам, чья одаренность была заметна сызмальства. Он, будучи уже юношей, решил избрать род занятий, способных прославить его имя. Занявшись живописью, юный Джошуа точно определил свои возможности и выбрал единственный путь для успешной творческой деятельности. Большое влияние на будущего художника оказала одна из его старших сестер Мэри Палмер (1716–1794), любившая рисовать. В 1740 году она выделила брату 60 фунтов стерлингов, половина была выплачена Томасу Хадсону - художнику-портретисту, согласившемуся учить Джошуа, а девять лет спустя она авансировала его поездку в Италию.
Именно Италия превратила мишуру творчества Рейнольдса в чистое золото. Из всех творцов живописцу приходится дольше других приносить жертвы на алтарь техники, прежде, чем он доверит руке выразить мысль. В 1749-1752 годах Рейнольдс без устали копирует фрески в Ватикане, картины в Милане, Падуе, Турине и Париже. Вообще Рейнольдс обязан Италии почти всем: Карраччи и Рени «научили» его технике письма, а Тинторетто, Тициан и Рубенс – колориту. Заслугой самого сэра Джошуа является удивительная способность перенимать у каждого выдающегося художника то, что достойно заимствования.
Уверенность в своих силах у Джошуа граничит с самоуверенностью, на предложение учиться у Помпео Батони, ведущего художника Рима, Рейнольдс ответил, что ему нечему учиться у него. Еще прежде он покинул мастерскую Хадсона из-за того, что его попросили отнести портрет, начатый Хадсоном, в мастерскую ван Акена, знаменитого драпировщика, который писал костюм портретируемого.
Находясь в вечном городе, Рейнольдс сильно простудился, из-за чего частично оглох и в результате стал носить маленькую слуховую трубку, с которой его часто изображают.
Как портретист он ставил своей задачей выявлять лучшее в своих моделях. Посмотрите на его автопортрет около 1750 года, какой привлекательный мужчина смотрит на нас. Хотя, по отзывам современников, Рейнольдс отличался слишком крупными и резко очерченными чертами лица, при этом нос был слегка помят, кожу покрывали шрамы от оспы, а верхняя губа была обезображена в молодости в результате падения с лошади.
Из года в год изо дня в день Рейнольдс работал в своей мастерской. Начав с трех-четырех портретов в неделю, в зените славы художник писал их не больше 60-70 в год. Сэр Джошуа был общителен и остро интеллектуален, у него было много друзей из лондонского высшего света.
Рейнольдс известен также своими детскими портретами. Изображая детей, он подчеркивал их природную грацию. Работа «Эпоха невинности» является самым знаменитым примером детского психологического портрета. Имя портретируемой не известно, предполагается, что это Теофила Гваткин, его внучатая племянница, или леди Энн Спенсер, младшая дочь четвертого герцога Мальборо.
Итак, Рейнольдс создавал парадные портреты, основанные на идеализации несовершенного облика модели, что позволило ему достичь известности, достатка и авторитета. Он мог представить своих натурщиков учеными, тогда как на самом деле они никогда не открывали книгу, решительными, тогда как на самом деле они колебались. Аристократы, государственные мужи, деятели искусства, иностранные гости, люди, обязанные своей известностью скандалу, считали за честь позировать художнику.
Так, в 1774 году Англию посетил полинезийский гость Омаи, прибывший на одном из кораблей экспедиции Джеймса Кука и вызвавший восхищение английской публики и даже удостоенный приема у короля Георга III. Все в этом портрете условно, начиная от позы, напоминающей Аполлона Бельведерского, и заканчивая пейзажем и костюмом, не имеющими ничего общего ни с природой, ни с культурой Полинезии.
Другая знаменитость - 19-летняя Эмма Лайон, дочь кузнеца и малолетняя куртизанка, будущая леди Гамильтон, знаменитая фаворитка адмирала Нельсона – позировала Рейнольдсу при создании картины «Амур развязывает пояс Венеры». И хотя, по мнению критиков, художнику не очень удаются мифологические сюжеты, здесь красота тела юной богини, ее кокетство и показная застенчивость, переданы очень убедительно.
Рейнольдс стал основателем и первым президентом Королевской академии художеств. Дипломатический характер художника позволил ему справляться со своими обязанностями, не вникая в дрязги художественного мира, где вращались менее успешные его собратья. Как пишет С. Бензсьюзан, обеспеченный сливками жизни, он не интересовался ссорами из-за снятого молока. В апреле 1769 года Рейнольдс получил титул, чем довершился круг его социальных почестей.
В 1781 году Рейнольдс посетил Гаагу, Амстердам, Брюссель, путевые заметки свидетельствуют, что творчество Хальса – также мастера психологического портрета - оставило его равнодушным.
В 1782 году портрет Рейнольдса писал Гейнсборо, его знаменитый соперник. Художники недолюбливали друг друга, и портрет остался неоконченным. Говорили, что причина в том, будто Рейнольдс неосторожно обмолвился о своем твердом намерении не писать в свою очередь портрет Гейнсборо. Более правдоподобно мнение, что это произошло по причине легкого паралича, случившегося в это время с сэром Джошуа.
Работал Рейнольдс 40 лет, творческое наследие его составило бы честь трем плодовитым живописцам, жил философом, благодаря богов за их дары и не злоупотребляя ни одним из них.
В июле 1789 года, когда пала Бастилия, Рейнольдс внезапно ощутил, что не видит одним глазом. Положив кисть на мольберт, он промолвил с мужеством, которое ему никогда не изменяло: «Всему на свете есть конец, пришел и мой…».
При этом Рейнольдс оставался в курсе событий, потрясавших Европу. В начале 1791 года он выразил уверенность в том, что старый режим во Франции пал из-за того, что, «слишком много времени уделял заботе о великолепии листвы, пренебрегая рыхлением земли вокруг корней».
4 июня 1791 года на ужине в таверне масонов по случаю дня рождения короля Рейнольдс провозгласил тосты «Боже, храни короля!» и «Пусть наша славная Конституция, в соответствии с которой процветает искусство, будет бессмертной!».
Карьера Рейнольдса - история непревзойденного успеха, не имевшего прецедентов в Англии. Он увлёкся портретной живописью в то время, когда человек, пишущий портрет хозяина дома, ценился едва ли выше, чем человек, приехавший косить его лужайку.
Он хотел, чтобы живопись была признана настоящей профессией, а занимающиеся ею стояли наравне с поэтом, философом, ученым, священнослужителем и государственным деятелем. Когда ему было 19 лет, он заметил, с каким трепетом и восхищением встречали поэта Александра Поупа, когда он входил в аудиторию, и как присутствующие теснились и считали за честь коснуться его руки. Это было то, чего хотел для себя Рейнольдс, и в свое время он это получил.
У него был прекрасный особняк в Лондоне, слуги в ливреях и карета, раскрашенная и позолоченная. Он знал «всех», и «все» жаждали его компании. У него была одна из самых крупных в то время коллекцией старых мастеров. Люди стекались, чтобы послушать его, когда он читал лекции в академии в своей ученой латинской манере. И когда в 1785 году Екатерина Великая заказала ему крупную картину, он не воспринял это как нечто необычное и немедленно создал полотно, площадью девять футов, на тему младенца Геракла, уничтожающего отравленную змею. Ее считают неудачной вещью, хотя за работу художник получил полторы тысячи гиней и осыпанную бриллиантами табакерку с портретом императрицы.
Смысл аллегорического сюжета сам Джошуа Рейнолдс изложил в письме к Григорию Потёмкину: недетская сила маленького Геракла очень напоминает мощь молодого Российского государства.
Картина выполнена в традициях классической итальянской школы, горячим поклонником которой Рейнольдс оставался всю жизнь: благодаря жестам и позам между персонажами устанавливаются драматургические связи, что сообщает динамику сюжету. К сожалению, время не пощадило теплый красно-коричневый колорит картины, в момент ее создания являвшийся одной из сильных сторон полотна наряду со светотеневой моделировкой.
В Эрмитаже хранится еще одна работа Рейнольдса, подтверждающая справедливость мнения, что картины на мифологические темы далеко не так хороши, как его портреты.
«Единственное невезение» Рейнольдса - жить в одно время с Томасом Гейнсборо, поэтом живописи, который во всех мыслимых отношениях был его полной противоположностью. Мало того, что Гейнсборо в своем искусстве обладал божественной легкостью, которой Рейнольдс никогда не был благословлен, но в жизни он был самым соблазнительным, самым естественным и наименее чопорным джентльменом.
Лондон для Рейнольдса был великой лестницей, по которой он обдуманно поднимался все выше. Для Гейнсборо Лондон был местом, где он постоянно попадал в приключения. Рейнольдс был олицетворением пунктуальности, в то время как Гейнсборо ничего не стоило сказать покровителю, который жаловался на его задержки, что «живопись и пунктуальность смешиваются, как масло и уксус».
В наши дни Рейнольдс и Гейнсборо, вероятно, были бы заклятыми врагами, каждый со своей бандой подхалимов, писала «Нью-Йорк Таймс» в 1986 году по поводу грандиозной лондонской выставки сэра Джошуа. Но несмотря на противоположность характеров и творческой манеры Гейнсборо настолько нравился Рейнольдсу, что он купил его «Девочку со свиньями» в 1782 году и оценил ее как лучшее, что он когда-либо делал. Гейнсборо был тронут этим, в его записях сохранилась фраза: «Я всегда восхищался и искренне любил сэра Джошуа Рейнольдса».
В 1788 году Томас Гейнсборо скончался, и сэр Джошуа Рейнольдс, президент Королевской академии, посвятил ежегодную президентскую речь памяти своего главного конкурента, провозгласив его одним из столпов национальной школы живописи и случайно сформулировав то, что сегодня является определением импрессионизма: «Однако совершенно ясно, что все те странные мазки и отметины, которые так заметны в картинах Гейнсборо при близком рассмотрении и которые даже художникам кажутся скорее случайными, чем сознательными,— этот бесформенный хаос с некоторого расстояния, как бы от прикосновения волшебной палочки, принимает форму, все части попадают на свои места, так что под этой видимостью случайности и торопливой небрежности нельзя не признать сознательно рассчитанного эффекта, достигнутого усидчивым трудом...»
Рескин причисляет его к «семи выдающимся колористам», среди которых Тициан, Джорджоне, Корреджо, Тинторетто, Веронезе и Тернер, и говорит: даже как есть, он король портретистов. Тициан рисует более благородные картины, а у Ван Дейка были более благородные сюжеты, но ни один из них не вникал так тонко, как сэр Джошуа, в тайники человеческого сердца.
Его главный недостаток заключался в том, что из-за использования летучих пигментов и постоянных экспериментов многие из его картин выцвели вскоре после того, как покинули мольберт. Неосторожная очистка погубила другие, но многие сохранились, и теперь можно сказать, как говорили при его жизни, что выцветший сэр Джошуа лучше свежей работы, сделанной чьей-либо рукой. Красота его нрава и благородство характера были равны его талантам. Без каких-либо физических преимуществ — ибо он был ни высок, ни красив, и имел большой социальный недостаток глухоты — он достигал без поиска и поддерживал без усилия, положение в обществе, которое почти не имеет себе равных. Его главными достоинствами были доброта, искренность и терпимость; но им помогало легкое сочувствие, хорошо осведомленный ум, мягкие манеры и неизменный такт и здравый смысл. Прелесть его присутствия и разговора была тем более неотразима, что была непринужденна и непритворна. Он - философ, рано усвоивший и последовательно следовавший принципу не заботиться о вещах малой важности. Лейтмотивом всей его жизни было его искусство — сознательно или нет он действовал в соответствии с идеалом совершенного портретиста, чье дело было не критиковать, а наблюдать, не направлять, а отражать течения общества.
Своими успехами он был обязан не только техническому совершенству и способности уловить сходство, но и творческому подходу к проблеме образной характеристики. Весь набор художественных средств, которыми Рейнольдс овладел в процессе изучения живописи, он использовал для того, чтобы как можно более ярко и многогранно выразить индивидуальность портретируемого. Способы истолкования человеческой личности у Рейнольдса весьма разнообразны, от возвышенного по замыслу аллегорического портрета Сары Сиддонс в образе Музы трагедии до абсолютно реалистичного портрет господина Готье, секретаря английского короля Георга II из Большого собрания изящных искусств ASG.
Популярность сэра Джошуа Рейнольдса у высшей аристократии и богатой буржуазии заставляла художника прибегать к помощи мастерской. Но портрет господина Готье несет в себе отпечаток манеры Рейнольдса – охристый колорит, непринужденную позу модели и ее точную психологическую характеристику. Отличием является то, что обычно Рейнольдс писал портреты людей такого уровня в манере итальянского парадного портрета – в эффектной позе, с богатым природным или интерьерным фоном и т.п. Но в отношении господина Готье не нужны атрибуты, подчеркивающие его значительность, достаточно посмотреть на его лицо: породистый хрящеватый нос, высокий мраморный лоб… миндалевидные глаза, тактично, но непреклонно «не пускают» в себя ни художника, ни нас зрителей. Твердая складка выразительного рта выдает человека, знающего гораздо больше, чем он имеет обыкновение сообщать собеседнику. Вежливая безучастность настоящего аристократа, глубокий внутренний мир, самодостаточность господина Готье подмечены и выражены художником очень скупо и точно, что обеспечивает работе художественный уровень, достойный сэра Джошуа Рейнольдса.
Светлана БОРОДИНА