Анализ произведения Курта Воннегута "Бойня номер пять, или Крестовый поход детей"
Курт Воннегут — один из самых ярких и обсуждаемых американских писателей XX века. Его книги вызывают множество споров и разных мнений. Одни считают, что его творчество предназначено исключительно для молодёжи, другие любят читать его произведения перед сном, а третьи анализируют их на разных уровнях сложности. На структурном уровне романы Воннегута похожи на мозаику: они содержат в себе сюжет, подтекст, символизм и множество отсылок к мировой культуре.
Вот как сам автор описывал свой стиль:
Мои книги – мозаика шуток о таких серьезных предметах, как смерть, болезни или война.
Стиль письма:
Воннегут родился в Индианаполисе в 1922 году. Во время его учёбы в университете началась Вторая мировая война, и он поступил в военную школу. Оттуда его отправили на фронт. В 1945 году его военная часть потерпела поражение, и он попал в плен и в итоге оказался в Дрездене. Там он стал свидетелем одной из самых страшных катастроф XX века — бомбардировки Дрездена. После возвращения в США он начал свою писательскую карьеру. Сложно определить, в каком жанре писал автор: это и сатира, и научная фантастика, черный юмор считающийся с ощущение безысходности. К 60-м годам он полностью сформировал свой стиль. Именно в эти годы вышли его самые знаменитые произведения, включая «Бойню номер пять». Это роман, который прославил его, и чаще всего люди знакомятся с творчеством автора именно с этого произведения.
Национальная идеология Америки можно описать одним словом — это оптимизм. Однако Воннегут пишет странные и грустные книги о кризисе либеральных ценностей, которые скрывают оптимистическое лицо. Они надеются на лучшее, но на самом деле не верят в это. Воннегут описывает опасность технического прогресса, описывает тупик, в котором рано или поздно окажется общество потребления. И надо сказать, что при всем при этом автор, пожалуй, идеалист. Он всегда находит не просто голый оптимизм, он находит смысл в тех разрушениях, в тех кризисах, в тех нравственных и моральных тупиках, в которых он видит Америку и современный мир.
Герои его романов часто улавливают главную слабость современного американского общества — равнодушие. Равнодушие не только к жизни, но и к человеку, даже к близкому. Равнодушие к тому, что не может дать материальных утех и благ. Роман «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» посвящён этим же проблемам. Давайте начнём с названия произведения.
В названии заложен парадокс. Дословно номер пять указывает на конкретное понятие — это сооружение, предназначенное для забоя скота, — и автор подчеркивает это на протяжении всего текста. Бойня так и не трансформируется в войну, бойня остается бойней, только не для скота уже, а для людей. Уже в названии романа мы видим, что военная часть — это всего лишь фон, который дает нам информацию для размышления. Размышления даже не о войне, а о человечестве в глобальном смысле.
Еще у нас есть в названии «крестовый поход детей». Люди в Дрездене, которые не могут себя защитить, которых убили, как на скотобойне, сравниваются с детьми, которых отправляют в крестовый поход на смерть. Да и сам главный герой Билли и его друзья отправляются на войну детьми, война отправляет их на смерть.
Жанровая природа романов Воннегута очень неоднозначна. Ее нельзя причислить к какой-то одной. По структуре автор также не придерживается стандартных рамок (начало, развитие, конец). Сложно в его тексте найти, что первостепенно, а что второстепенно. Это абсурдность внешнего мира, который наблюдает Воннегута в Америке 60-х, абсурдность бомбардировки Дрездена, которую он наблюдал, будучи солдатом, они синхронизируются и отображаются в структуре повествования. Мир настолько абсурден, что я даже роман не могу обычный написать. Из этого и складывается эта мозаика, о которой я говорила ранее. Такая организация текста, безусловно, ставит в тупик наше привычное представление о том, какой должна быть литература, о том, каким должен быть роман.
Сам автор вот как говорил об этом:
Пускай другие вносят порядок в хаос. А я вместо этого внесу хаос в порядок, и, кажется, теперь мне это удалось.
И если так поступят все писатели, то, может быть, граждане, не занимающиеся литературным трудом, поймут, что никакого порядка в окружающем нас мире нет и что мы главным образом должны приспосабливаться к окружающему нас хаосу.
Приспособиться к хаосу ужасающе трудно, но вполне возможно.
Я — живое тому доказательство. Да, это вполне возможно.
Язык повествования:
Каким перед нами предстает повествователь? Он сдержан, спокоен, отсутствуют вопросительно-восклицательные предложения. Потому что автор не ждет от нас какой-то реакции. Весь нерв романа он скрыт всего в одной фразе «Такие дела», которая постоянно появляется в тексте. Такая обреченная констатация, невозможность понять войну и идею смерти.
В романах Воннегута смерти соответствует некий пробел, поэтому и не показана сама бомбардировка в тексте, а показаны события до и после. Во время бомбардировки была пустота, была смерть.
Книга такая короткая, такая путаная, Сэм, потому что ничего вразумительного про бойню написать нельзя. Всем положено умереть, навеки замолчать и уже никогда ничего не хотеть. После бойни должна наступить полнейшая тишина, да и вправду всё затихает, кроме птиц. А что скажут птицы? Одно они только и могут сказать о бойне: «Пьюти-фьют?
Мы являемся не только читателями романа о Дрездене, мы являемся еще и читателями истории о том, как этот роман писался. Несмотря на то, что роман во многом автобиографичен, сам рассказчик остается анонимным. Он разрушает границу между вымышленным и реальным, между автором и героем, между повествованием и жизнью. Это типичный постмодернистский прием. Зачем нужна эта игра с читателем? Чтобы показать читателю невозможность разговора о смерти, разговора о войне, о глобальных катастрофах. То есть форма романа оказывается явлением литературы, которое может реализовываться только в нормальном мире. Мир, в котором есть дрезденская бомбардировка, ненормален, в понимании Воннегута, поэтому писать об этом обычным языком, в обычной романной форме невозможно.
Сюжет:
Давайте вспомним текст романа. Повествование нелинейно, фрагментарно и даже немного путано. Книга начинается привычно, автор рассказывает о самом себе, о его послевоенной благополучной сытой жизни. Это занимает всего одну главу и является прелюдией ко всему тексту. И конец этой главы очень важен, потому что Воннегут воспроизводит библейский сюжет о разрушении Содома и Гоморры. Далее следует основное повествование, автор там появляется всего два или три раза, потому что главным героем становится Билли Пилигрим. Билли в результате шока, нанесенного войной, начинает путешествовать во времени и по иным мирам, он посещает планету Тральфамадор. Это всё, конечно же, связано с состоянием его психики, с расщеплением сознания. И текст романа — это отражение его сознания. Присутствие одновременно в разных местах и не-присутствие в реальной жизни. Реальность, в которой живет Билли, и реальность Дрездена, и реальность этой фантастической планеты — они одновременно и были, и не были. И таким образом Дрезден приравнивается к какому-то иррационалистическому миру.
Поскольку Билли рывками переносится из одного мира в другой, действие романа разворачивается сразу в нескольких временных пластах. И мы получаем такой смонтированный текст (мозаику). Читатель начинает сопоставлять Америку 60-х, которая воюет с Вьетнамом, с Германией 45-го года, а дрезденскую катастрофу сравнивают с таким антиутопическим Тральфамадором, где живут мудрые и счастливые люди, которые не принимают в расчет живую человеческую жизнь. И Билли раз за разом возвращается к главному в своем опыте — ко второй мировой, на которую попал мальчишкой, 21 ему было, кстати, как и самому автору. И особенно часто он возвращается к воспоминанию о бомбардировке. Напомню, что бомбардировка случилась 13 февраля 45-го года, когда война уже шла к концу. В Дрездене не было никаких оборонительных предприятий, там жили в основном мирные жители, и город был фактически стерт с лица земли, погибло более 130 тысяч человек. И вот с течением обстоятельств Курт Воннегут был в этом городе в тот момент.
Вторую мировую войну мы видим не просто глазами Билли Пилигрима, но и глазами автора, который объясняет и дает комментарии. Повторяющийся рефрен в тексте «такие дела» будет сопровождать все гибельные сцены повествования, он будет примирять читателя с жестокостью жизни. Эта фраза будет врезаться в память.
Автор предлагает читателю тогда, в 69-м, новый взгляд на войну. О войне уже всё к 69-му году, казалось бы, написано, показано в кино, и не только общие вещи. Война-бойня, конечно, тоже присутствует в тексте автора, он пишет о нацистах, об их машине по уничтожению людей и вообще всего живого, о концлагерях, о рабском труде, все эти детали есть. Но в романе отсутствуют батальные сцены, нету ситуаций прямого военного противостояния, и даже сама бомбардировка, она скрыта от глаз читателя. И нету этих типичных для военной прозы победных интонаций описания последнего года войны, когда, казалось бы, что всё уже хорошо, потому что дрезденская катастрофа не позволяет говорить о войне как о чем-то, завершившемся успешно.
Тема пространства и времени романа — это один из ключевых структурных элементов «Бойни номер 5». Мы относимся ко времени не как к длительности, а мы измеряем время пространством времени (мы не считаем, сколько нам до работы км, а считаем в минутах). А в книге автор передает нам отрицание единства временного потока. Времен может одновременно течь несколько (мульти вселенная).
Самое важное, что я узнал на Тральфамадоре, — это то, что, когда человек умирает, нам это только кажется. Он все еще жив в прошлом, так что очень глупо плакать на его похоронах. Все моменты прошлого, настоящего и будущего всегда существовали и всегда будут существовать. Тральфамадорцы умеют видеть разные моменты совершенно так же, как мы можем видеть всю цепь Скалистых гор. Они видят, насколько все эти моменты постоянны, и могут рассматривать тот момент, который их сейчас интересует. Только у нас, на Земле, существует иллюзия, что моменты идут один за другим, как бусы на нитке, и что, если мгновение прошло, оно прошло бесповоротно.
Это позволяет нам почувствовать и даже немного испугаться бездушия этой планеты. На Тральфамадоре не бывает никаких конфликтов, там царствует рационализм, то, к чему так стремится наше общество. И их секрет абсолютно прост: для того чтобы обрести спокойствие, надо стать машиной, т. е. отказаться от любых попыток держаться за человеческое, отказаться от выбора. Тральфамадор — это такое кривое зеркало, которое отражает ужас, в котором мы с вами живем. Естественно, здесь можно вспомнить всё, что сопутствовало истории 20-го века, которое мы знаем: и Хиросиму и Нагасаки, и гулаги, и концлагеря фашистские, и Чернобыль, многое другое.
И тут мы с вами переходим к теме театральности романа. Тема эта напрямую связана с ироническим, пародийным и перечеркивает «счастливый» исход войны.
В книге есть сцена, когда Билли с другими американскими солдатами приезжает в Дрезден.:
И тут они увидали бородатого Билли Пилигрима в лазоревой тоге и в серебряных сапогах, с руками в муфте. С виду ему было лет шестьдесят. Рядом с Билли стоял маленький Поль Лаззаро, кипя от бешенства. Рядом с Лаззаро стоял бедный старый учитель Эдгар Дарби, весь исполненный унылого патриотизма, немолодой усталости и воображаемой мудрости. Ну и так далее.
Восемь нелепейших дрезденцев наконец удостоверились, что эти сто нелепейших существ и есть те самые американские солдаты, недавно взятые в плен на фронте. Дрезденцы стали улыбаться, а потом расхохотались. Их страх испарился. Бояться было некого. Перед ними были такие же искалеченные людишки, такие же дураки, как они сами.
И немец-хирург, который видит шутовской наряд Билли, он даже как-то оскорбляется за Америку, которая унижена таким образом. Война лишает американского солдата возможностью гордиться победой.
На углу, в первом ряду пешеходов, стоял хирург, который весь день оперировал больных. Он был в гражданском, но щеголял военной выправкой. Он участвовал в двух мировых войнах. Вид Билли чрезвычайно оскорбил его чувства, особенно когда охрана сказала ему, что Билли – американец. Хирургу казалось, что Билли – отвратительный кривляка, что он нарочно постарался вырядиться таким шутом.
Хирург говорил по-английски и сказал Билли:
– Очевидно, война вам кажется забавной шуткой? Билли посмотрел на него с недоумением. Он совсем потерял всякое понятие о том, где он и как он сюда попал. Ему и в голову не приходило, что люди могут подумать, будто он кривляется. Конечно же, его так вырядила Судьба. Судьба и слабое желание выжить.
Вот в этой сцене и заложена вся абсурдность этой войны. Потому что война невозможна между двумя людьми, война возможна между двумя идеологиями, между режимами, между политиками, а между людьми войны быть не может, именно в этом и состоит абсурдность. И Воннегут смотрит на происходящее как на какой-то спектакль. Военопленые окна моют, туалеты, полы подметают, словно готовят город к приходу гостей. Вот эта неправдоподобность войны, эта ирреальность действительности, она ломает нормальную психику. Билли не только повествователь, он — результат этого процесса. Вот что такое результат военных действий: разбитый город, распущенный зоопарк, убитые животные и разрушенная психика. Кого тут можно называть победителями?
Проблематика:
Роман «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей» — это произведение, которое бросает вызов бессмысленности и абсурдности мира. Война, которую он изображает в этот переломный момент 45-го года, когда, казалось бы, всё уже закончилось, этот переломный момент всё равно омрачен трагедией, постоянным ощущением беды, которой нет конца. Именно удары, которые ты получаешь в такие моменты, — самые болезненные, и эта дрезденская катастрофа ответила на многие вопросы, уж для автора точно.
Главный вопрос, конечно, это в чём смысл существования? И ответ на него, возможно, заключается в том, что смысла, в общем-то, нет. И вот этот вот рефрен «такие дела» отражает отчаянье обычного человека перед ужасами цивилизации. Поэтому Воннегут переносит центр тяжести романа на вторую часть заглавия «Крестовый поход детей», в надежде найти ответ на вопрос в другое время, и он отправляется в другие исторические места.
Из крестового похода автор не создаёт отдельный сюжет, да и сюжета в книге как такового нет. Но почему же он поместил эту конструкцию в название? Безусловно, это такая метафора войны-бойни, также эта метафора к тому, что любой крестовый поход делается в целях какого-то освобождения. Воннегут связывает тему войны с детской темой, трансформируя миф о крестовом походе. Это попытка придать проблематике законный вид, посмотреть на проблему сквозь время, сквозь эпохи. Попытка увидеть закономерности между разными ужасающими событиями, которые случились в европейской истории.
Потом повернулась ко мне, чтобы я видел, как она сердится и что сердится она на меня. Очевидно, она все время разговаривала сама с собой, и фраза, которую она сказала, прозвучала как отрывок длинного разговора.
– Да вы же были тогда совсем детьми! – сказала она.
– Что? – переспросил я.
– Вы были на войне просто детьми, как наши ребята наверху.
Я кивнул головой – ее правда. Мы были на войне девами неразумными, едва расставшимися с детством.
– Но вы же так не напишете, верно? – сказала она. Это был не вопрос – это было обвинение.
– Я… я сам не знаю, – сказал я.
– Зато я знаю, – сказала она. – Вы притворитесь, что вы были вовсе не детьми, а настоящими мужчинами, и вас в кино будут играть всякие Фрэнки Синатры и Джоны Уэйны или еще какие-нибудь знаменитости, скверные старики, которые обожают войну. И война будет показана красиво, и пойдут войны одна за другой. А драться будут дети, вон как те наши дети наверху.
И тут я все понял. Вот отчего она так рассердилась. Она не хотела, чтобы на войне убивали ее детей, чьих угодно детей. И она думала, что книжки и кино тоже подстрекают к войнам.
И тут я поднял правую руку и дал ей торжественное обещание.
– Мэри, – сказал я, – боюсь, что эту свою книгу я никогда не кончу. Я уже написал тысяч пять страниц и все выбросил. Но если я когда-нибудь эту книгу кончу, то даю вам честное слово, что никакой роли ни для Фрэнка Синатры, ни для Джона Уэйна в ней не будет. И знаете что, – добавил я, – я назову книгу «Крестовый поход детей».
Как этот сюжет о крестовом походе входит в роман? Герои читают книгу, где рассказывается об этом событии. Там даётся конечно же негативная оценка, потому что этот поход был уникален по последствиям и жестокости. Это исторический факт, который Воннегутом демифологизируется и ассоциируется с протестом Мэри против пропагандиских книжек, фильмов, которые подстрекают неразумных, несформировавшихся детей. Такими же детьми были и наши герои.
Получается, что те дети из XIII века и юноши из XX — это одни и те же дети. Отношение к детству за 700–800 лет не изменилось: мы готовы пожертвовать ими ради чего-то «большего», ради великих идей и идеологий.
Что мы знаем об этом походе? Вот цитата:
Макэй рассказывает нам, что крестовый поход детей начался в 1213 году, когда у двух монахов зародилась мысль собрать армии детей во Франции и Германии и продать их в рабство на севере Африки. 30 000 детей вызвалось отправиться, как они думали, в Палестину.
Должно быть, это были дети без призора, без дела, какими кишат большие города, пишет Макэй, – дети, выпестованные пороками и дерзостью и готовые на все.
Папа Иннокентий Третий тоже считал, что дети отправляются в Палестину, и пришел в восторг. «Дети бдят, пока мы дремлем!» – воскликнул он.
Большая часть детей была отправлена на кораблях из Марселя, и примерно половина погибла при кораблекрушениях. Остальных высадили в Северной Африке, где их продали в рабство.
По какому-то недоразумению часть детей сочла местом отправки Геную, где их не подстерегали корабли рабовладельцев. Их приютили, накормили, расспросили добрые люди и, дав им немножко денег и много советов, отправили восвояси.
Удивительная случайность, благодаря которой некоторые дети спаслись, напоминает нам о главной идее романа — о судьбе, о роке, о предопределении. Ведь в XX веке счастливые спасения людей происходят по тем же принципам, что и в XIII веке.
Конечно же, нельзя не упомянуть, что в книге много библейских мотивов. Из всего текста у автора формируется мысль о том, что вся христианская религия по сути своей глубоко трагична. Понятно, что сама идея христианства основоположна на жертвенности. И дрезденскую катастрофу можно воспринимать как жертву, как и крестовый поход детей, и в идеи христианства заложено, что чтобы что-то искупить, тебе нужно за это заплатить. И это приводит Воннегута к идее о том, что в романе не хватает еще одного пласта, и поэтому рождается о «космическом евангелие». Как бы взамен этим омертвевшим христианским ценностям, в которые после Второй мировой войны уже никто не верит (война показала людям, что ценность человеческой жизни ничего не стоит, и понятно, что был нанесен сильнейший удар по религии).
Воннегут, конечно же, с сарказмом размышляет об основных христианских догмах, и этот сарказм мы видим на протяжении всего романа. Он высмеивает христианские иллюзии, но с другой стороны, буржуазную тральфамадорскую цивилизацию он тоже ненавидит. Эта цивилизация, которая уготовила человеку место, как сказано в романе,
насекомого, застывшего в янтаре, омертвелого существа, которое, конечно же, идеально, но идеально только потому, что оно мертво
В одном из многочисленных интервью Воннегут как-то сказал:
Я, вероятно, был обязан написать о Дрездене, о бомбардировке Дрездена, ибо эта бомбежка была самым массовым в истории Европы действом, а я, писатель и европеец по происхождению, — ее живой свидетель. Я не мог не рассказать о ней», «…именно потому, что я искренне верил в технический прогресс, я ужаснулся, наблюдая за применением этого прогресса для уничтожения города и убийства 135 тысяч человек.
Воннегут понимает, что война — это неизбежный продукт разума. И именно разум ставит человека над миром и заставляет его считать себя высшей целью эволюции. Именно разум обеспечивает человека правом властвовать в мире, правом перестраивать этот мир. И при этом, безусловно и неизбежно, действительность всегда подвергаются насилию. Именно поэтому Воннегут воспринимает войну как данность. И он не хочет обессмысливать мир только потому, что в нем есть война.
В бойне номер пять бомбардировку Дрездена переживают двое. Первый — Пили Пилигрим, который обо всем постарался забыть и уютно устроиться в жизни. Второй — Курт Воннегут, впоследствии ставший прозаиком, как он сам говорит, со спорной репутацией. Воннегут ни о чем забыть не смог. И десятилетиями вынашивал себе вот этот мучительный опыт. Билли, которого зовут Билли Пилигрим, совершает путь пилигрима от страшного и самого главного в своей жизни события всё глубже и глубже в духовное небытие, на фантастическую планету Тральфамадор, где культивируется возвышенная и циничная философия невмешательства ни во что и равнодушия ко всему. Воннегут же, напротив, проходит путь пилигрима, но идет он от события вот этого трагического личного опыта к его осмыслению. К осмыслению в контексте большой современной жизни.
Война, с одной стороны, показывает абсурдность реальности, но с другой стороны, у неё всегда есть замысел — вернуть некий порядок и смысл. Но на практике мы видим, что на поверхность вырывается хаос, и люди становятся отчуждены друг от друга. Не только друг от друга, но и от чего-то большего, что может быть над нами. Он ищет способы осмысления Второй мировой и ищет ответы на вопросы, зачем же это нужно. И он, в общем-то, находит. Вторая мировая — это попытка восстановить утраченную власть над миром. Поэтому вопрос, почему люди жестоки, на самом деле не имеет ответа. На самом деле Воннегут понимает, что все смертны, что никто не доживёт до глобальной истины. То есть вопрос жестокости для Воннегута неизбежно связан с вопросом смысла жизни. А на этот вопрос, конечно же, ответа нет.